Страница 12 из 49
— Не только публика не шевельнулась, как под наркозом, — сказал Йожеф, — не только оказавшиеся поблизости несколько сотен человек остались с начала и до конца лишь бессильными свидетелями убийства. Даже находившиеся на самом месте происшествия, возле эстрады, пятеро переодетых в штатское полицейских, хотя попытались было разнять дерущихся, то есть оттащить вошедших в раж «ангелов» от остервенело избиваемых, пронзительно вскрикивающих жертв — даже они при виде явного неравенства сил предпочли без лишнего шума отступить.
— Предпочли без шума отступить, — повторил Йожеф.
— Беда в том, — сказал Билл, вставая с травянистого откоса и восхищенным взором окидывая бескрайнее межгорье, усеянное, сколько хватал глаз, курящимися в ночи огоньками костров, — беда в том…
В лагере, помимо прочего, плохо было с водой и продовольствием. Неумело проложенные водопроводные трубы то и дело выходили из строя. Горячую пищу получить было негде. Люди на скорую руку раскладывали в ямках костерки из газетной бумаги, чтобы хоть консервы разогреть. Конечно, когда не было дождя. Но за три дня, пока длился фестиваль, над котловиной дважды разражалась гроза с затяжным ливнем. Ночи были холодные. У кого не было спального мешка или чем укрыться, те мерзли, промокая до костей, и сваливались с высокой температурой; многих с воспалением легких пришлось вывозить на вертолетах. Узкая шоссейная дорога к лагерю, носившая название «проспект Счастья», была забита на протяжении тридцати километров, и отправлять больных машиной не было никакой возможности. За три дня на биваке родилось четыре ребенка, два из них недоношенных, один — прямо в большом красном «ситроене». Ходили слухи и о тифе, но слух оказался ложным.
— Вся беда в том, — сказал Билл, снова садясь на траву и бросая мельком восторженный взгляд на целующуюся рядом юную пару, — беда в том, что «ангелам ада» уже с утра роздали сотню доз амфетамина. А вечером лагерь обошли несколько десятков неизвестных, раздавая всем желающим поддельный или неправильно дозированный ЛСД.
— А запивали его красным вином, целыми бутылками, — тихонько сказал Йожеф, готовясь встретить свою третью бессонную ночь.
Необъятный небесный купол над долиной стал понемногу очищаться. Меж бегущих туч нет-нет и проблескивала звезда, посылая сигналы, понятные лишь тем, кто покоился еще в материнской утробе. Ветер дул с запада, неся дыхание океана, солоноватой влагой овевая пологие уступы, словно зовя очиститься, омыться. Но кто внял этому молчаливому зову?
— Беда в том, — сказал Билл, ложась на траву и указательным пальцем выдавливая в глине продолговатые бороздки, символические знаки своих плотских вожделений, — беда в том, что в результате своеобразного альянса с хиппи изрядная часть «ангелов ада» прельстилась возможностью поживы, ударясь в коммерцию. Вначале «ангелы» даром снабжали своих ругающих, отвергающих общество дружков…
— …ругающих, рыгающих, — сказал Йожеф.
— …марихуаной и дисками со старыми рок-записями, — сказал Билл, — но потом наложили лапу на всю торговлю наркотиками в Калифорнии и создали в бухте Golden Gate[14] собственный, хорошо организованный центр по их продаже с развитой сетью агентов, аминь.
— Несколько каких-то ненормальных, — сказал позже на судебном следствии Йожеф, уже выписавшись из больницы, где провалялись два месяца, — вылили ночью огромную порцию ЛСД в водопровод, в один из водоприемников, и кто напился этой воды или брал ее для готовки, всем стало дурно, вплоть до потери сознания, включая двадцать членов съемочной группы, которые в самое горячее время, в последний день фестиваля, полностью выбыли из строя.
Билл — давний друг Йожефа: здоровый, высоченный, шести футов ростом, белокурый англосакс, ударник одного кочующего по Штатам бит-оркестра. Таланту своему он предоставляет развиваться самому, без каких-либо тонизирующих средств. В войну служил в Европе, на Западном фронте. Дважды награжден — не по своей вине: людей убивать он не любит. Семья — у него двое детишек — живет в одном техасском городишке; Билл старается навещать ее раз в неделю, но если случай забросит слишком далеко, пересылает заработок домой по почте. Человеку даровитому тесно в обывательском закуте.
— Многие из очевидцев убийства Хантера, — сказал Билл, устремляя восторженный взгляд в небеса и возвращаясь опять из мира нетленного в бренную юдоль обмена веществ, — многие не посмели дать показания из страха перед «ангелами ада»…
— Ночью шестого декабря.
— Во сколько часов?
— Не знаю.
— Понятно, на часы вы не смотрели. А все-таки? Приблизительно?
— Первым выступал ансамбль «Сантана». По-моему, они около полуночи начали. Играли примерно с полчаса, потом был большой антракт.
— Чем вы объясняете, что антракт был такой долгий?
— Мне говорили, Мик Джеггер всегда затягивает перерыв перед своим выступлением. Наверно, чтобы интерес подогреть. И когда все уже стали шуметь и выражать нетерпение, свет переключили на красный, тут и вышли ребята Мика…
— Значит, по-вашему, перерыв не был связан с какой-либо размолвкой между оркестром Мика Джеггера и «ангелами ада»?
— Думаю, что нет. Хотя не знаю. Говорят, Мик Джеггер всегда перед своим выступлением…
— Были уже «ангелы ада» на эстраде, когда вышли его ребята?
— Конечно. Были с самого начала, то есть с начала программы, с выступления «Сантаны».
— Известно вам, что уже во время первого номера один из «ангелов» ударил человека?
— Нет, не известно.
— Как это не известно?
— Я же позже приехал. Может, и было что во время открытия, пока мы место себе искали. Но я ничего такого не слыхал.
— И соседи ничего не говорили?
— Нет.
— Странно.
— Чего ж тут странного! Все уже подзарядиться успели, пока мы…
— А сами вы наркотиков не употребляете? А сын ваш?
— Я бы его собственноручно на первом попавшемся дереве вздернул, вздумай он…
— Вы по его желанию приехали в Монтану?
— Ну, отчасти. Мы в тридцати километрах живем, в Ливерморе, и он просто обмирал…
— Родственников, друзей, знакомых среди «ангелов ада» нет у вас?
— Нет.
— Вас видели разговаривающим с одним из них. О чем вы говорили?
— Да ни о чем. Просто он попросил огня, зажигалку свою забыл.
— Значит, не разговаривали. Это вы твердо помните?
— Твердо.
— Вернемся к убийству Хантера. На ваших глазах это было?
— Ну, отчасти.
— Да или нет?
— Да. То есть я видел, как один замахнулся ножом…
— Давайте по порядку. В момент убийства сколько их, по-вашему, было на эстраде?
— Человек десять, а может, двадцать. Поди разбери в этом чертовом красном свете, туда ведь много и снизу поналезло, киношники тоже там стояли…
— Первым номером Мик с ребятами исполнил «Sympathy for the Devil»,[15] так?
— He знаю. Я в музыке не разбираюсь, вот сын может вам сказать.
— И сына допросим.
— Он в больнице сейчас.
— Допросим в больнице. Когда началась драка? Уже при исполнении первого номера?
— Да, пожалуй, что тогда. Мик Джеггер как раз к микрофону подошел, и что-то длинное, темное слетело вниз, но в этом проклятом красном свете разве поймешь, человек это или куль какой-нибудь, мешок. Что человек — это потом стало ясно, потому что музыка сразу замолчала. Сын еще спросил, почему ту девушку сбросили с помоста. Тут уже отчетливо можно было различить, как несколько человек, перевесясь через ограждение, толково так обрабатывают по головам стоящих внизу. И слышны стали крики: «Помогите». Мик Джеггер у микрофона все руками махал.
— Почему вы думаете, что Мик Джеггер?
— Знаю его.
— Откуда?
— А он в антракте, после «Сантаны», расхаживал среди публики и раздавал автографы. И я для сына попросил.
— Одним словом, вы оставили свое место, раздобытое с таким трудом, чтобы автограф получить для десятилетнего сына?
— Да, довольно глупо с моей стороны: вернулся, а его уже и след простыл.