Страница 45 из 86
— Без хлеба? — спросил он с любопытством.
Часам к семи — было еще светло — стали подходить гости. Перед конторой под открытым небом тушилась в большом котле телятина; на незнакомый запах к дому слетелись воробьи и сели рядком на водосточном желобе; бездомные собаки всей округи осатанелой стаей метались за высоким дощатым забором, взбивая пыль; поджав хвосты и теряя слюни, с налитыми кровью глазами они жадно слушали треск костра. Когда стемнело, с обгоревших развалин соседней паровой мельницы прилетели летучие мыши, их тяжелые крылья наполнили шорохами летнюю ночь.
Пять луковиц, красный перец и соль дядя Фечке раздобыл у корчмаря с соседней улицы М., который пожаловал на ужин вместе с женой и десятилетним сыном, многие принесли к общему столу хлеб, вино. Нож, вилку, тарелку каждый гость имел при себе, благорасположения и аппетита — столько, сколько умещалось в усохших телах и душах. Мясо еще не доварилось, а гости уже собрались в полном составе.
— Сколько же нас? — послышался беспокойный женский голос. — Четырнадцать, пятнадцать… восемнадцать!
— Хозяина посчитали? — полюбопытствовала другая гостья, высокая рыжая женщина с черным котенком на коленях.
— За двоих, — отозвался прежний голос. — Говорят, если его не накормить как следует, он в ярость впадает.
— Возьмет да и прогонит всю компанию, а? — сказала рыжая и заливисто рассмеялась. — Костью телячьей, как Самсон филистеров.
— И чего ради он назвал такую пропасть народу?
— С каких же пор мы с тобой не видели мяса, сынок? — проговорила старушка с чистым лицом и седыми, собранными в пучок волосами, глядя на сына, который, оскалив большие, как лопаты, зубы и выкатив глаза, молча, тупо уставился на котел и стоявший над ним пар, машинально поглаживая худой щетинистый подбородок; из угла его рта струйкой стекала слюна.
— Я почем знаю, — проворчал он, бледнея. — Полгода… год!
— А я в последний раз ел мясо во время осады, — сообщил сидевший с ним рядом босоногий мальчонка в солдатских, защитного цвета штанах, стянутых на поясе толстой пеньковой веревкой, — когда моя мать в последний раз велела мне вымыть ноги… Это конина была — добавил он, глотнув, — мать ее с улицы принесла.
— И с тех пор ты не мыл ног, сынок? — спросила старушка с седым пучком.
— А вам-то что за дело? — скривил губы подросток. — И ради каких таких ботинок мне мыть их, тетенька?
Курносая девочка, которой постоянно хотелось смеяться — так защекотали ее острые когти голода, — громко расхохоталась. В этот вечер ее визгливый смех то и дело брызгами разлетался вокруг, заполняя своей нервной текущей субстанцией все щели затеянной гостями беседы.
— Нынче вечером он опять их вымоет, — пропищала девчонка, — после ужина, верно?
Возбуждение неслышно нагнеталось: одних оно повергало в безмолвие, у большинства же оседлало язык и подстегивало его, не давая остановиться. Вечер был душный, жара тоже действовала людям на нервы.
Вороша седую бороду и раскачиваясь, дядя Чипес безостановочно, словно медведь по клетке, кружил возле костра, завороженный запахом мяса; молодой сутулый механик, которого никто здесь не знал — и который за весь вечер заговорил лишь однажды, — от нетерпения лизал свою ладонь. Юли стояла у костра и длинной деревянной планкой помешивала мясо, тушившееся на медленном огне; язычки пламени, вспархивая, окрашивали в закатный пурпур ее самозабвенно улыбавшееся личико, распаленное изнутри двойными токами — гордой радостью дарить и робкой стыдливостью хозяйки дома. Ее губы приоткрылись, розовый язык беспокойно взблескивал из-за мелких белых зубов. В честь гостей она надела свою красивую красную фланелевую блузку; пот щекотно бежал по спине, и Юли тоже, как та девчонка, смеялась, смеялась.
— Ох, нет ли у кого-нибудь еще немного соли? — отчаянно воскликнула вдруг она. — Совсем же несоленое, такое и собака есть не станет!
С груды досок за ее спиной поднялся молодой мужчина, аккуратно побритый, с подстриженными усиками и приглаженными волосами, и подошел к ней. Мешалка в руке у Юли громко стукнула.
— Что вы сказали, Беллуш? — громко спросила она, повернув к нему голову. — Можете помочь мне? Ну же, за чем дело стало?
— Могу. И так и эдак могу, по-всякому.
— Ой, надо же! Да не жмитесь уж, выкладывайте! — рассмеялась девушка и нетерпеливо протянула руку.
— Хоть и две пригоршни соли полу́чите, если… — зашептал он ей в ухо.
Юли мигом к нему повернулась.
— Ой, давайте, да поскорее!.. Где она у вас? В кармане, что ли?
— В кармане, — засмеялся Беллуш.
— Ой, надо же, нескладный какой! Ну, где ваша соль, чего ждете?
Тот совсем к ней склонился и шепнул что-то в самое ухо.
— Че-го-о?.. Ждите, как же, сейчас побегу! — изменившимся голосом сказала девушка и медленно от него отстранилась. — Только звякните — тотчас и прискачу! — И вдруг опять круто подступила к нему. — Так дадите соль или нет?
Молодой мужчина разгладил усы.
— Я свое сказал.
— А ну, повторите! — Голос Юли яростно зазвенел, несколько человек к ним повернулось. — Повторите, что сказали! И не… не шепотом! Громко! Куда мне прийти ночью-то?
Гости позади них замолкли. Дядя Чипес, в нетерпении круживший около костра, оказался в этот миг за спиною Юли, он так и замер, ухватился за свою бороду и с любопытством прислушался.
— Куда вам надобно идти, барышня Юли? — с живым интересом спросил он гулким своим басом. — Сейчас?
По ту сторону костра раздался ненасытный смех курносой веснушчатой девчонки и, журча, обежал внезапно наступившую тишину.
— Постыдились бы! — громко проговорила Юли. — Ишь чего захотели, за щепотку соли! Да за кого вы меня принимаете!
— За кого он вас принимает, барышня Юли? — непонятливо переспросил старый Чипес; его голос звучал все гуще, казалось, был уже плотнее его самого. — Куда вам идти-то, а? Давайте я вместо вас схожу, хотите?
— Тс-с, осторожнее, — прошептал кто-то, — ведь он услышит!
Ковач-младший расположился в стороне от кольца гостей, ему хотелось, должно быть, видеть их всех одновременно, всех вместе окунуть в очистительную купель своего счастья; он стоял шагах в двадцати от костра, опершись спиной о стену конторы, с двухметровой дубиной, которую он, соорудив очаг, так и не выпустил из рук! Бесконечно хорошо было у него на душе, даже фигурка Юли, вырисовывавшаяся на фоне огня, то и дело ускользала из поля его зрения. И лишь когда сквозь кольцо мирно и невнятно беседовавших гостей прорывался к нему, бил по лицу визгливый смех курносой девчонки, он опускал низко голову и легкая складка на миг прорезала его лоб.
— Ну-ну, девочка, чего надулась, как мышь на крупу, — раздался голос Беллуша в наступившей тишине, — не вы первая, не вы последняя. Вот соль, держите, для вас уж не поскуплюсь, хоть и даром отдам.
Из кармана брюк он вынул маленький белый кулек и протянул его девушке. Юли молча его схватила и тотчас повернулась к молодому мужчине спиной. Дядя Чипес наклонился, приглядываясь.
— Что это? Соль? — спросил он с задышкой, обеими руками держась за свою длинную седую бороду. — Что за нее отдать-то нужно? Да вы не беспокойтесь, барышня Юли, я сам зайду к нему и отдам!
Черная кошечка на коленях у рыжей гостьи вдруг отчаянно замяукала.
— Собак боится, — пояснила хозяйка, — да и неудивительно, чуть не со всего Андялфёлда дворняги скребутся вон за забором… Но как вам нравится замарашка эта, как нос-то дерет! Право, сосед, вы бы спросили, в каком это институте благородных девиц она воспитывалась?
— А он кто, молодой человек этот? — прошамкал сидевший рядом с нею пожилой седоусый столяр: за последние полгода у него выпали все передние зубы. — Он что, здесь, на складе, работал?
— Здесь он не работал, — ответил дядя Фечке, обеими руками прижимая желудок, — не то я бы знал его.
— Но тогда откуда ж…
— По-моему, он из гаража.
— Шофер, — подтвердила жена корчмаря, — его Фери Беллуш зовут. Только теперь он там не работает. Я его знаю, дела с ним имею, да и живет он возле нас по соседству.