Страница 16 из 57
Вопрос остался без ответа. Студентка села рядом с растянувшимся в траве Ваней, робким голосом спросила:
— Можно вопрос не по ситуации?
Вано кивнул.
— Что случилось с твоей женой? В смысле я знаю, что она погибла, просто… — Алёна замялась. — Просто ты кричал во сне. И… и звал её.
Вопрос действительно был не к месту. Ваня приподнялся на локтях, тяжело выдохнул:
— Её затоптала лошадь, — в горле застрял тяжкий ком. — На тренировке по конкуру.
— Пиздец! Прости, — щёки Алёны вспыхнули от стыда.
— И шлем на Соньке был, и опыта хватало, — продолжил Вано, — но почему-то, падая под копыта, она отпустила вожжи…
Алёна виновато опустила взгляд.
— Толку от шлема, когда полутонная кобыла бьёт тебя копытами в лицо? — Вано умолк, всё ещё вращая холодные кольца на безымянном пальце.
— Прости, я правда не… а это что за хрень? — Алёна потрясла Ваню за плечо, указывая рукой туда, где начинался подлесок.
В предрассветных сумерках, у самой границы леса, словно избушки на курьих ножках, чернели необычайно огромные солонцы.
— Очень похоже на… кормушки? Ясли? — ответил Ваня и, желая поближе рассмотреть строения, поспешил к солонцам.
— Кормушки? Таких размеров? Да погоди ты! — Алёна едва поспевала за ним.
Приблизившись к исполинским солонцам, на краткий миг Вано подумал, что всему виной обильные заросли дурманящего багульника или высокая концентрация рудничных газов. А как иначе можно было объяснить увиденное? Но всё это оказалось не навязчивым кошмаром и не галлюцинацией. Ещё за несколько метров до кормушек до Ваниного слуха донёсся монотонный гул, будто где-то рядом находилась пасека. По мере приближения к солонцам жужжание становилось всё громче, а в нос бил ядрёный сладковатый смрад падали.
— Не смотри, — сказал Вано, отвернувшись от кормушек. Желудок скрутило спазмом, а к горлу подкатила желчь. — Валим отсюда! Не смотри.
Он подбежал к Алёнке, схватил за узкие плечи с жалкой попыткой развернуть девушку. Оградить от отвратного зрелища.
— Да что ж ты заладил, не смотри, не… — Алёна, смотря через плечо Вано, сорвалась на дикий визг.
Нутро солонцов было до отказа набито человеческой убоиной. Несвежее, почерневшее мясо пестрело оспинами опарышей, из-за чего в утренней полутьме создавалась иллюзия движения падали. Беспорядочно расчленённые тела облепили мухи.
Что-то шепеляво свистнуло. Чёрная мушиная туча картечью разлетелась над кормушками. Стеклянные глаза Вани смотрели куда-то мимо Алёны.
— Боль-но… — прохрипел он, повис на девушке, обвив её шею слабеющими руками, и вместе с Алёной рухнул в мокрую траву, придавив девушку своим телом.
Из поясницы Вани торчала арбалетная стрела, явно вымоченная в чём-то нервно-паралитическом. Страх сменился паникой, а через два долгих удара сердца перерос в неподдельный ужас, когда из-за кормушек показалась высокая, плечистая фигура в оранжевом дождевике.
Пытаясь выбраться из-под гнёта обмякшего тела, выкрикивая обречённые мольбы о помощи, Алёна даже не заметила, как краски начали блекнуть, а её шею обвила гаррота.
В тёмном срубе пахло плесенью и сбором диких трав. С побитых грибком стен, чёрными провалами глазниц, кичась белёсой костью, на Ваню смотрели с полдюжины охотничьих трофеев: лисьи, медвежьи, оленьи черепа. На ветвистых рогах последнего висел кислотного цвета дождевик, явно выбивающийся из общей тлетворной цветовой гаммы
— Просто отмой её, — загудело сдавленным эхом в ушах приходящего в себя Вано. — Банок пустых у нас много, спасибо старухам с окрестных хуторов, храни Мать-Земля их белые кости. А зимы нынче долгие. Голодные, — надтреснутый голос перемежался слабыми всхлипами Алёны:
— За что вы так с нами? — причитала подвешенная за руки к ма́тице студентка.
Голую девушку обтирала мокрой тряпкой мужеподобная смуглая женщина неопределённого возраста. Вода бурыми ручейками стекала по бёдрам Алёны, со звоном капала в металлический таз под ней. Узловатые руки незнакомки обтирали живот девушки, сгоняя капли влаги к лобку. Шершавая ладонь прошлась по внутренней части Алёнкиного бедра. Пальцы тут же стали липкими, алыми.
— У суки начались месячные! — рявкнула незнакомка лежащей в углу тёмной хижины дряхлой фигуре, укрытой толщей штопаных одеял.
Груда зашевелилась, издав протяжный гортанный стон:
— Корм…
Мужеподобная женщина принюхалась. Прильнула к Алёниному животу, где на месте шрама от операции по удалению аппендикса красовалась безвкусная татуировка в виде ножниц и пунктирной линии с сопровождающей надписью «Cut it». Палец женщины скользнул по Алёнкиной промежности, окрасился красным.
— Человек человеку корм, — скалясь пеньками зубов, прошепелявила незнакомка, рисуя окровавленным пальцем на теле Алёны штриховую линию от грудины до паха.
— Нас будут искать, — процедил Вано сквозь зубы, воротя лицо от кружки с пряным отваром. — Нас уже ищут!
— А ну заткнись и глотай! — женщина, внешностью мало чем отличающаяся от кроманьонца, закрыв мужчине нос, вливала ему в глотку какое-то пойло. — Либо Матка захочет твой стручок, либо нет…
Сдавшись, Вано проглотил горячее варево. Горло обожгла горечь полыни и чего-то ещё. Незнакомка стянула с мужчины штаны:
— И ты называешь себя мужиком? — угольно-чёрные глаза с насмешкой смотрели на Ваню из-под сбившихся, грязных волос.
— Нас уже ищут… наши друзья, — блефовал подвешенный за руки Вано.
— Вас никогда и никто не найдёт, — неожиданно раздался надтреснутый голос из дальнего угла сырого сруба. — Нас нельзя найти. Нас нигде нет.
Голос, очевидно принадлежавший старухе, сменился хриплым кашлем.
— Друзья? — усмехнулась мужеподобная. — Разве это не ваших друзей?
Она указала рукой на стол, на котором покоилась пара нательных крестиков и два разбитых мобильника. Один из них Вано безошибочно узнал: с чехла Юлиного смартфона Ване улыбался Гомер Симпсон.
— Судя по вашим игрушкам, — продолжила незнакомка, — со времён изобретения пенициллина утекло много воды.
— За что вы их… — Алёна зашлась в рыданиях.
— Крещёные, — донеслось из-под толщи одеял. — Их пожрала Мать. Она всегда голодна.
— Больные ублюдки! — сорвался Вано. — Кто вы, мать вашу, такие? Мы ничего вам не сделали!
— Не смей трогать Матку! — прорычала мужеподобная. — Она есть суть! Она — лес, она — жизнь. О, вы слышали Тёмную Мать! Ты даже видел её лежбище.
Ваня вопрошающе смотрел на свихнувшуюся дикарку.
— Её ворожба сильна! Она нашёптывала вам, играла, — продолжила женщина. — Тёмная Мать привела вас к яме с костями. Наверняка вы задавались вопросом: почему компасы сходят с ума, почему время играет в прятки? Наконец, почему вы ходите кругами? — она лукаво улыбнулась. — Даже мы с сестрой не знаем, где мы находимся. Ваши учёные назвали бы это… — дикарка запнулась, нахмурила чёрные брови, вспоминая мудрёную, когда-то от кого-то услышанную фразу. — А, во! Пространственно-временной ямой! Этого места нет ни на одной карте.
— Какая мать? Какая яма? Какая, на хер, сестра? — Алёна махнула головой в сторону нар, на которых лежала старуха.
— Когда-то Тёмную Мать называли Китовра́сом и почему-то наделили мужскими причиндалами, — начала дикарка. — По вымирающим сёлам ходили небылицы, в которых Матку называли Костяной кобылой, возможно, из-за её лежбища — ямы с костями, под которыми она коротает вечность, а племена восточных славян отчего-то нарекли Мо́кошью и наделили вполне людскими, бабьими чертами.
— Где такие мухоморы брали? — спросил Ваня, стараясь не смотреть на обнажённую спутницу, подвешенную прямо перед ним. — Я тоже хочу.
— А ты, сладкий, послужишь великой цели, — оставив вопрос без ответа, сказала мужеподобная и стрельнула взглядом на член мужчины. — Мы вымираем. Уже много зим Матка не давала потомства. Мы с сестрой последние.
Женщина направилась к нарам, где, хрипло дыша, лежала старуха. Цок-цок — звучали шаги, словно она шла на каблуках.