На стальном ветру

Символы синтаксиса Чибеса.

- Позвольте мне пояснить, - сказала Линь Вэй.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Когда Чику объявила о своем намерении связаться с Луной, Имрис Квами поначалу был крайне неоднозначен, предупредив, что ни одно сообщение не было полностью защищено от подслушивания Арахны.

- Но на этот раз мы не будем говорить о ней, - сказала Чику.

К тому времени Квами уже имел некоторое представление о том, к чему приведет этот разговор. - Но если вы начнете обсуждать физику Чибеса, это вряд ли будет похоже на обычный, повседневный разговор.

- Вы не знаете мою мать.

- Я посмотрю, что можно сделать. У нас есть несколько зарезервированных квангл-тропинок для случаев, когда нам нужно максимальное уединение. Не могу гарантировать, что Арахна не перехватит их, но они намного лучше обычного уровня гражданского шифрования.

- Я возьму то, что у вас есть, Имрис. И поверьте мне, это не займет много времени.

В последние месяцы 2365 года Земля и Сатурн находились в оппозиции друг к другу. Чику видела освещенный лик Земли почти целиком: сначала бледно-голубую звезду, затем точку, затем круг, испещренный белыми и зелеными пятнами. Круг получил яркую серебряную монету спутника. Луна совсем не казалась серой, пока они не подошли намного ближе. Уже тогда это был многоцветный серый цвет, великолепно пестрый - палево-серый, никелево-серый, охристо-серый. Цепочка огней окутывала Луну на низкой орбите, и по темной стороне было разбросано еще больше огней, их синаптические сети, города, дороги и космопорты, так много света, что из космоса Луна выглядела дружелюбнее и маняще, чем когда-либо выглядела Земля. Зоны особого исторического значения, посадочные площадки и первые лунные базы представляли собой темные лужицы исчезающего реголита.

Дядя Джеффри однажды рассказал Чику, как он вышел в африканскую ночь, где-то неподалеку от дома, и дал указание расширению нанести на Луну территориальные знаки и транснациональные границы - гордые цвета великих космических держав. В каком-то смысле на это приятно смотреть, потому что колонизированная Луна говорила о международном сотрудничестве, о разногласиях, разрешаемых путем переговоров, и о верховенстве межпланетного права, а не о танке и мачете. Но теперь Чику не нужно было расширение, чтобы увидеть Луну, изрубленную на куски и умиротворенную под нагромождением городов. Теперь хитрость заключалась в том, чтобы заставить расширение убрать все это и наклеить призрачную Луну поверх реальной.

Когда "Гулливер" был в тридцати световых секундах от Земли, Чику отправила запрос на чинг-связь Джитендре Гупте.

Он мог бы отказаться - был, по крайней мере, один шанс из трех, что он будет спать или чем-то еще занят, - но согласие пришло всего через минуту, и вот она уже была там, стояла рядом с ним, в пещере на Луне. Джитендра был таким же высоким и худощавым, как всегда, теперь слегка сутулился, за исключением тех случаев, когда сознательно поправлял осанку, его голова была выбрита или облысела (она никогда не была до конца уверена, что именно, но никогда не видела его с волосами), широкая улыбка и легкие, приветливые манеры, которые, как она знала, противоречили значительному росту и эмоциональному напряжению, в котором он находился последние несколько лет. Он был стариком. Это было несправедливо по отношению к Джитендре, то, через что ему пришлось пройти с Санди, совсем несправедливо.

- Рада тебя видеть, отец. Мне жаль, что прошло так много времени.

- Все в порядке, Чику. Ты была занята, и мы знали, что с тобой все в порядке.

- Мне все равно следовало позвонить. Но я подумала, что если с матерью произойдут какие-то изменения...

- Ты была бы первой, кто услышал об этом. Ты, конечно, права. И нет, на самом деле никаких изменений не произошло. - Он улыбнулся, скрывая годы печали, как будто в этом не было ничего особенного. - Однажды она вернется к нам, Чику. Я уверен в этом. - Джитендра хлопнул в ладоши. - А как у тебя дела? Я вижу, что в космосе - на корабле, не меньше! Ты путешествуешь одна или с...

- С Педру, да. Он со мной.

- Он, кажется, хороший человек. Он мне понравился, когда мы разговаривали. Вам обоим следует как-нибудь слетать на Луну. Или, возможно, ты уже в пути в этот самый момент!

- Боюсь, не в этот раз, - сказала она. - Мы немного торопимся вернуться на Землю, и меня не было некоторое время.

- С генетикой не поспоришь. Страсть к путешествиям у тебя в крови. Вот в чем мы с твоей матерью никогда не были на одной волне. Санди хотелось увидеть все, впитать в себя все возможные человеческие переживания. Я был вполне доволен своим маленьким микрокосмом здесь, на Луне.

Они находились в подземном жилище Санди и Джитендры под лунным грунтом. Они съехали из своего жилья в бывшей Непросматриваемой зоне много лет назад, когда прибыли магнаты недвижимости и довели рынок аренды до абсурда. Теперь они жили в небольшой общине где-то недалеко от северного склона рифтовой долины Рима Ариадеус, части небольшой деревушки с соединенными домами и скромными местами для отдыха, в которой проживало около пятидесяти семей. Это было уединенное местечко, в двух часах езды от ближайшего железнодорожного узла и в шести часах езды от ближайшего сколько-нибудь значимого населенного пункта. Но им здесь нравилось. Для Санди это было избавлением от давления, присущего любому Экинья, безусловно, тому, кто по общему мнению был чем-то вроде современной знаменитости. Для Джитендры это было все, что ему было нужно от жизни - мир, умиротворение и пространство для игр с его игрушечными роботами и автоматами, в которых он находил вселенную тихого очарования.

Они были здесь уже сто лет, хотя за все это время Чику сомневалась, что лично посещала их больше трех раз. Ее послужной список по вступлению в игру был едва ли лучше. По мере того как ее мать все больше и больше погружалась в математику, звонки Чику становились все реже и реже. Это причиняло Джитендре немалую боль, но правда заключалась в том, что Санди, казалось, не знала и не заботилась о том, что ее дочь остается в стороне, и это безразличие только сделало Чику еще менее склонной навещать ее.

Но вот она здесь, спускается с быстро движущегося космического корабля с головой, полной забот, и все же ей было приятно снова увидеть своего отца.

- Пройдем в гостиную, - предложил Джитендра, жестом приглашая ее следовать за ним, когда он, наклонившись, вошел в одну из низких смежных дверей. - Кстати, я разговаривал с твоей матерью всего несколько дней назад.

- Она выходила?

- Окно ясности. Это продолжалось добрых пару часов. Мы говорили о многом - о тебе, конечно, и о твоем друге Педру, и о Джеффри... Ей всегда нужно напоминать, что Джеффри сейчас не с нами. Дело не в том, что у нее плохая память, просто она не придает большого значения этим вещам, когда находится там, в глубине души.

- Как она могла забыть, что ее собственный брат мертв? - сказала Чику. Но она была осторожна, чтобы это не прозвучало как критика.

- Не хочешь ли чаю?

Она была в теле робота, так что было вполне возможно принять предложение Джитендры, но она отказалась. - Я действительно не смогу задержаться надолго, отец. Мы используем очень высокий уровень шифрования, но чем дольше мы проводим время в разговоре, тем больше шансов, что кто-то взломает шифрование.

- Это звучит очень загадочно!

- О, тут не о чем беспокоиться. И это не значит, что у тебя не было своей доли приключений, не так ли?

- У нас были свои моменты. Хотя такого рода вещи всегда были больше сильной стороной твоей мамы, чем моей. Тем не менее, из-за нее мы оба чуть не погибли на Марсе... - Теперь они находились в гостиной, комнате в форме чайника с ответвляющимися комнатами. Стены представляли собой утрамбованный грунт, сплавленный с пластиком до твердого жемчужно-серого цвета. Тут не было ни окон, ни световых люков - для этого они находились слишком глубоко под землей. Но сотовые панели в стенах мягко воспроизводили череду лунных изображений в режиме реального времени, дневной стороны, ночной стороны и терминатора. Время от времени на одной из панелей показывалась какая-нибудь часть Африки. Чику различила звенящие переливы музыки коры, вероятно, какой-нибудь пыльной старой записи. У этого места был особый запах, какой-то аромат лаванды, который навевал счастливые ассоциации с детством.