Страница 4 из 13
– Как выйти в Баренцево море?
– Курс зюйд-зюйд-вест, сэр!
– Мужик, ты кончай выпендриваться, ты рукой покажи!
– Да вот здесь, за скалой…
– Вы можете дать мне направление? – Я устал следить за его неспешным путешествием по карте. – Покажите рукой, пожалуйста!
– Эхе! – обрадовался дедок. – Это очень просто. – И сдержанно указал пальцем на здание гостиницы, торчавшей метрах в трехстах от нас.
В гостинице Катрин первым делом полезла в душ. Рыжая, стройная веснушчатая девчонка. Ее присутствие пугало.
И вообще я теряюсь, если женщина проявляет инициативу… Например, предлагает отправиться ко мне в гостиницу пить водку. И первым делом лезет в душ. Н-да.
Я достал из чемодана бутылку «Столичной» и сунул в морозилку. Плюхнул замороженные овощи в кастрюлю с кипятком, вытянул бананы с апельсинами, большую бутылку пепси, огурцы, помидоры, нарезал каравай шведского хлеба. Вспомнил про тушенку, которую, как истинный русский путешественник, в качестве «нз» всегда беру в дорогу…
Что я знал про Катю? Мать – эстонка, отец – русский. Закончила педагогическое училище, курсы шведского языка, год работала нянькой в шведской семье. В книжном магазине служит полгода, снимает комнату в квартире, где живет еще негритянская семья. В магазине платят мало. Встречалась с электриком Эриком, ездила миловаться к нему на дачу, их застукала его жена – приехала ночью, устроила скандал, обозвала эстонской коровой, увезла Эрика. Бездетный Эрик, обещавший развестись с супругой, не мычит, не телится. Звонит ей, предлагает встречаться на даче у приятеля. Катька поставила условие: разведешься – звони… Еще он заставил ее провериться на СПИД. «А жену и себя ты не хочешь проверить? И мне справку принести?», – ядовито спросила Катька. Эрик всерьез думал несколько дней, а потом сказал, что не хочет. Чем он объяснит такую проверку жене?
Это Катька с легкостью рассказала мне по дороге, как случайному дядюшке-таксисту, везущему ее после пирушки домой. Как бы такая игра, рассудил я.
Мы сели за стол, и я налил себе пепси.
– А почему не водку? – удивилась Катя. – Я одна не буду!
– Не уговаривай, – твердо сказал я. – Если я выпью, мне из этой Швеции будет не выбраться.
– Ты что, запойный? – восхищенно предположила Катька и поспешно выпила не чокаясь.
Нравилась ли мне Катя как женщина?
В ней не было загадки. Все остальное было на месте. Мужчине моего возраста было бы лестно завалиться с ней на широченную тахту, но все оказалось бы слишком просто. Как всякий русский, я остерегаюсь простых решений. И вообще получилось бы, что Катька соблазнила меня, а не наоборот. Вы эти феминистские штучки бросьте! Мы, мужчины, умеем постоять за свои права.
Н-да, понимаешь.
Вот такая у меня строгая философия.
– Закусывай, – я протянул ей дольку посыпанного солью огурца. – Тушенку погреть или холодную будем?
Катя захрустела огурцом и сказала, что она решила похудеть на шесть килограммов, чтобы назло Эрику «взвесить меньше, чем его жена». Поэтому есть она не будет. Огурцы не в счет – они способствуют похуданию.
Я сказал, что она не толстая. И вообще, тощая корова – еще не лань.
– Нет, я стала очень толстая. – Она огладила рукой бедро. – Здесь, в Швеции, очень важно иметь хорошую фигуру. Тем более я не шведка, а эстонка. Я должна быть особенно привлекательной…
– Чтобы выйти замуж?
– И для этого тоже.
Я вывалил тушенку на тарелку, сыпанул отварных овощей. Полил кетчупом.
– Давай еще выпьем! – попросила Катя.
Белый стакан сошелся в воздухе с коричнево-негритянским. Чокнулись. Выпили.
– Как я их всех ненавижу! – Катя неожиданно стукнула кулачком по столу. – Свиньи, курвы поганые… Они нас за людей не считают. Тупые, как не знаю кто… Телевизор сами подключить не могут, а строят из себя интеллектуалов … – Она по-мужски уперлась взглядом в стол, и ноздри ее гневно шевелились. – Налей мне еще… Не бойся, я на такси доеду.
– Только тебе поддатой на такси и ездить…
– Здесь в любом виде на такси можно, – она усмехнулась, – ничего не случится. Это не у нас.
Катя налила себе полстакана водки и махом выпила. Я понял, что звонить однофамильцу мне придется одному. Вытащил из пакета справочник и нашел телефон Димитриуса. Катька, подбодренная присказкой о сомнительных достоинствах тощей коровы, уплетала тушенку.
Я набрал номер и ждал секунд тридцать. Никого. Набрал снова. Может, уехал на дачу или в гости. Или переехал…
Потом мы сидели за столом и разговаривали. Я курил, прихлебывал пепси, и дым плавно утекал в распахнутое окно. Катька бесилась, рассказывая о работе в магазине и своем хозяине Улле.
Улле требовал, чтобы она выполняла главнейшую заповедь торговли: покупатель – это бог! Дети роняют книги с полок – надо с улыбкой поднять их и не дергать родителей, которые в это время переговариваются за стеллажами. Какую бы глупость ни сделал покупатель – надо улыбаться. Надо быть вежливым, хоть ты тресни.
– А они вежливые! Зацепят задом книги и не поднимут. А воруют сколько? И я должна улыбаться?.. Я уже через месяц хотела уволиться, но Улле отвел меня в кафе, заказал ужин с вином и целый час толковал, что покупатель – это бог. А в конце шиканул – отвез на такси домой. Где он найдет такую дуру, чтобы знала русский и шведский и работала за копейки? Я домой приезжаю – все думают богачка, в Швеции живет. – Слегка окосев, Катька размахивала руками. – А денег только на квартиру и одежду хватает. Правда, Улле разрешает пить кофе за счет фирмы и печенье с джемом. Сейчас разрешил купить для тебя и гостей вино. Только ты не пьешь…
Потом Катька всплакнула, вспоминала одноклассников, говорила, что ей безумно жалко Советский Союз, свою мать, которая сейчас без работы, и отца, который начал спиваться, и своего жениха, которого бросила в Таллинне. Какой дурак придумал, чтобы эстонский язык стал обязательным для всех? Это крошечный язык, во всем мире на нем говорит один миллион человек. Ее русский отец никогда не знал по-эстонски больше десяти слов, хотя прожил в Эстонии сорок лет. Его уволили. Работы на кораблях не стало. Раньше он плавал за границу – зачем ему за границей эстонский язык? С кем там по-эстонски разговаривать? Эстонская литература не была бы никому известна, если бы не переводы на русский.
– Какой дурак это придумал! Какой дурак? – горестно раскачивалась Катька. – Как хорошо мы жили – ездили, куда хотели. На каникулы в Молдавию, Ленинград, Тбилиси…
Заговорила об Улле.
– Однажды он напился в ресторане и кричал: «Я стану миллионером!» Настоящий маньяк! Купил себе с кредита спортивный «порш» – номер набекрень висит, ездить не умеет. А ты знаешь, сколько стоит «порш»? Как десять наших «Жигулей»! – Она помолчала, производя в своей рыжей головке вычисления, и поправилась: – Даже больше – как сто «Жигулей»!
Она встала из-за стола, невесомо села мне на колени и положила руки на мои плечи. Посмотрела пьяно и нежно.
– Ты не думай, я не пристаю к тебе. Просто мне хорошо, что ты приехал…
Я сказал, что ничего такого и не думаю. Сиди, пожалуйста, если хочется. А сам подумал: вот он, западный феминизм, в его неприкрытых формах. Хочет – водки выпьет, хочет – на колени мужику брякнется. Следовало попридержать даму за талию, но я сидел, как истукан. Можно сказать, боролся с феминизмом.
– Я так от них устаю. – Катька поднялась, и ее шатнуло. – Поговорить не с кем… Скоты, сквалыги… И этот трус Эрик, его жена… «Ты эстонская потаскуха! – кричит. – Хочешь отобрать у меня мужа, взять все готовое! Убирайся к своим коровам!»
– Но ты его, наверное, любишь?
– Уже не люблю. Он бросил меня ночью у закрытой дачи и уехал с женой. Трусливый ссук! Кобель! Я десять километров шла босиком – одна туфля осталась в доме. А он уехал в машине. Да в Эстонии ни один хуторской парень так не поступит. Сейчас, говорит, что жена решила завести ребенка… Он не должен ее взволновывать.
– Н-да, – сказал я.