Страница 27 из 168
Фон Друденхаусы, должно быть, потратили немало средств из своего кармана, чтобы вернуть Малому Замку его былые черты, но все эти усилия возымели не больше эффекта, чем попытка залить адские бездны водой из колодца. Крыши и козырьки Малого Замка были покрыты не листовой сталью, как во времена грозных королей и курфюрстов прошлого, а обычной кровельной жестью, которая выгорела на солнце и проржавела так, что казалась грязно-рыжей, как волосы Гасты. Северная стена порядком заросла плющом, но совладать с ним никто по-настоящему не пытался — чертов плющ, по крайней мере, скрывал прорехи в каменной кладке.
Когда-то, если верить молве, «Сучья Баталья» квартировала в куда более уместном ее статусу замке — в «Меншенфрессере[2]». Барбаросса видела лишь остов его фундамента, опаленный адским огнем и вбитый на три локтя под землю, но, если верить ему, сооружение в самом деле было величественное и мощное. Оно простояло бы еще полтысячи лет — если бы уцелело в тысяча девятьсот сорок пятом.
На излете Второго Холленкрига, когда Белет, Столас и Гаап, сговорившись, насели на архивладыку Белиала, вырывая целые куски из его владений, мстя за свои прошлые поражения, в «Меншенфрессере» засел гарнизон из саксонской пехоты. Никчемная попытка. Как будто бы несколько сотен человек, пусть даже и защищенные старым камнем, могли сделаться препятствием на пути той исполинской волны, что шла на германские земли, грозя раздробить их и вмять в землю вперемешку с костями.
Паскудные, говорят, были времена. Даже днем над Броккенбургом было темно — орды захлебывающихся от ярости демонов Белета закрывали солнце, выливая на город раскаленную смолу и испражняясь едкими кислотами, а земля дрожала от поступи адских легионов — это полчища Гаапа шествовали от одного города к другому, оставляя за собой одни только объятые пламенем руины да идолов, сложенных из мертвых, скрученных колючей проволокой, тел их недавних защитников.
Отрезанный от подкреплений «Меншенфрессер» должен был продержаться не больше двух дней. Но продержался почти пятнадцать. Орды Гаапа, набранные из русских рейтар и сибирских дикарей-каннибалов, облаченных в человеческие шкуры, семь раз ходили в атаку, но семь раз откатывались обратно, когда мушкеты осажденных начинали дырявить их одного за другим, а со стен лилась кипящая смола и деготь. Как и велел архивладыка Белиал, каждый город германских земель должен был превратиться в крепость, отражающую вражеский натиск, и «Меншенфрессер» с честью выполнял свой долг перед адскими владыками. Его стены выдержали три подкопа с заложенными бомбами и отразили столько штурмов, что земля в предгорьях Броккена до сих пор, спустя сорок лет, не плодоносила, так обильно она была удобрена демоническим ихором и человеческой кровью.
Убедившись, что Броккенбург не взять с наскока, архивладыка Гаап или кто-то из его смертных военачальников изменил тактику, приказав обложить крепость со всех сторон и пустить в дело осадную артиллерию.
Приспешники Гаапа имели в своем распоряжения орудия потрясающей мощи, может, не такие изощренные, как «Костяной Канцлер», про который рассказывал старикашка фон Лееб, но способные навести ужас на противника. Одним из самых страшных из них, прославившихся на всю Саксонию, была «Прокаженная Дева». Отлитая в самом Аду из черной проклятой стали, закаленная в лимфе и желчи, она пользовалась славой пожирательницы многих крепостей и замков. По слухам, русские варвары купили ее у адских владык за немыслимые деньги в золоте, мясе и серебре, а количество адских чар, живущих в ней, было таково, что состоящую из трехсот человек обслугу приходилось полностью заменять каждые несколько дней — некоторых пожирали механизмы самой пушки, другие, впав в губительный восторг, сами сигали в жерло ствола, чтобы стать ее частью.
Когда «Прокаженная Дева» стреляла, мир трещал по швам, образуя разрывы в ткани реальности, а воздух вокруг клокотал, превращаясь в смертоносный иприт. Одного прямого попадания в «Меншенфрессер» оказалось достаточно, чтобы оставить от внушительного замка один только фундамент, и тот вбитый так глубоко в землю, словно на него обрушился молот Люцифера.
Когда война закончилась, а Белиал выплатил своим собратьям установленные репарации и отступные, использовав для этого сотни тысяч своих мертвых и живых последователей, фон Друденхаусы, говорят, какое-то время даже пытались восстановить «Меншенфрессер». С тем же успехом можно было бы вычерпать шляпой кверфуртские болота. «Меншенфрессер» так и остался грудой расколотых камней. Может, и к лучшему. Страшно представить, сколько угля и дров такая громада сжирала бы за зиму, не говоря уже о том, что младшие сестры сбились бы с ног, пытаясь поддерживать внутренние покои хоть в сколько-нибудь пригодном для обитания состоянии…
Несмотря на то, что ноги несли Барбароссу к Малому Замку во весь опор, она обуздала их на некотором расстоянии от него, заставив себя сбавить шаг. Спокойно, Барби, крошка, приказала она себе, укороти узду. Хотя бы раз послушай голос разума вместо того, чтобы действовать опрометью, не оглядываясь на последствия. Да, ты привыкла называть Малый Замок своим домом, но ты сама отлично знаешь, что и внутри тебя может подстерегать опасность. Твои любящие сестры, некоторые из которых не удосужились бы даже поссать на тебя, если бы ты горела, а другие, пожалуй, сами приплатили палачу полтора талера, чтобы получить место в первом ряду возле дыбы. Терпение, Барби, вооружись терпением, хоть тебе и претит это оружие трусов и слабаков. Как знать, какая встреча ждет тебя внутри?..
Это было мудрой мыслью, при том ее собственной, а не подсказанной из мешка блядским гомункулом. Иди знай, известно ли «батальеркам», квартирующим в Малом Замке о том, какими вещами занималась нынче днем их сестрица Барби. Вполне может статься и так, что замок, к которому она неслась сломя голову, окажется для нее ловушкой…
За увитой магонией изгородью имелось удобное место, которое ей прежде уже приходилось использовать в качестве наблюдательного пункта. Укрытая зарослями и сгущающимися сумерками, она могла находиться здесь, оставаясь невидимой для обитательниц Малого Замка, сама же без труда могла видеть и сам замок и изрядную часть его подворья, почти до самых ворот.
Отлично, Барби, похвалила она сама себя. В кои-то веки ты не мчишься, не разбирая дороги, точно сошедший с ума аутоваген. Может, ты и потеряешь пару драгоценных минут, зато, как знать, избежишь многих новых дырок в твоей шкуре. А этого никак нельзя исключать, раз уж Аду было угодно сделать тебя «батальеркой»…
Первое, что она отметила, расположившись в зарослях колючей магонии, это горящие окна Малого Замка. Чертовски много горящих окон для этого времени суток. Гаста, на которую Верой Вариолой были возложены обязанности сестры-кастелянши, обыкновенно крайне трепетно относилась ко всем запасам Малого Замка, будь то полотно, кирпич или даже сырные корки, считая кладовые своей исконной собственностью. Она запрещала жечь масло прежде чем на Броккенбург опустится ночь, да и каждый свечной огарок был у нее на счету. Но сейчас…
Окна общей залы на втором этаже горели так ярко, что даже резало глаз. И не тем желтоватым светом, что дают обычно лампы, заправленные дешевым маслом, а тем, что могут испускать только адские духи, заключенные в хрупкие стеклянные сосуды, из которых выкачан воздух. Таких ламп в Малом Замке было полдюжины, но большую часть времени они свисали с потолка мертвые и пустые — Гаста так боялась израсходовать заключенный в них запас чар, что разрешала зажигать их лишь по особенным случаям. Например, если в Малый Замок наносила визит хозяйка ковена.
Барбаросса ощутила, как твердеет, распираемое недобрым предчувствием, нутро. Вера Вариола в замке? Во имя всех евнухов Преисподней, это последнее, что ей надо сегодня. Впрочем, не будет ничего удивительного в том, что блядский денек, начавшийся так скверно, окажется увенчан таким же паскудным вечером.