Страница 104 из 168
Склонности хозяина кабинета не были стыдливо спрятаны и прикрыты драпировками, как в некоторых хороших домах, они были выставлены на всеобщее обозрение. Битая посуда, небрежно брошенная у стены, целые батареи пустых бутылок — и не хороших, прозрачного стекла, а глиняных, издающих знакомый ей серный душок. Не из-под благородного вина, из-под всякой дряни, которую щедро сдабривают белладонной и спорыньей.
Она ожидала увидеть хоть что-нибудь, напоминающее об адских искусствах. Не роскошную библиотеку, понятно, и не сверкающие грозди зачарованных драгоценных камней, свисающих подобно роскошным люстрам. Но, по крайней мере, хотя бы вырезанные на стенах сигилы, сплетающиеся в сложно устроенный узор защитных чар. Или пару-другую амулетов. Черт возьми, хотя бы скверно набитое чучело крокодила!..
Но увидела лишь то, что должна была — жалкую коморку, засыпанную всяким хламом, обильно притрушенным табачным пеплом, с темными от въевшейся грязи стенами и крохотным окном, мутным до такой степени, что не разглядеть даже звезд.
Черт, подумала она с тихой тоской, горькой как последний вздох утопающего. Этот человек не демонолог. Это было ясно еще на пороге, но она позволила смутным надеждам увлечь себя, не соизволив толком подумать. Здесь, в этой дыре, никогда не жил демонолог, подруга Лжеца что-то напутала, видно, мозгов у нее было как у канарейки. А может, это была шутка — какая-то уморительно смешная гомункульная шутка из числа тех, которыми раздувшиеся коротышки, булькающие от смеха, обмениваются друг с другом, когда хозяин тушит свет в лавке…
Ни один уважающий себя человек, посвященный хотя бы в азы своей профессии, не стал бы обитать в грязной смердящей дыре на окраине Нижнего Миттельштадта. Один только царящий здесь смрад оскорбит и отпугнет адских владык, которых принято встречать запахами благовоний и блеском начищенной стали. Ни один демонолог не стал бы пускать на свой порог ведьму среди ночи. Ни один демонолог…
Довольно. Этот тип никакой не демонолог.
Просто мелкий мошенник, побирающийся среди такой же опустившейся публики, показывая им немудреные фокусы под видом адских энергий. Гаснущие сами собой свечи, парящие ножи, чтение мыслей, прочие трюки из бесхитростного ярмарочного арсенала. Неудивительно, что он просит лишь талер и готов довольствоваться бутылкой шнапса — едва ли он в силах предложить достойное представление человеку, видевшего, как горит Магдебург…
Спокойно, Барби, приказала она сама себе, ощущая желание выскочить прочь из этой тесной, пропахшей всякой дрянью, каморки. Этот тип может быть опустившимся пьянчугой, но как знать, может он в самом деле кое-что знает по части адских наук? Он может быть подмастерьем какого-нибудь броккенбургского чернокнижника, который двадцать лет резал для своего хозяина глотки жертвенных куриц и так преисполнился гордостью за свое ремесло, что открыл свою собственную подпольную практику. Или студентом-недоучкой, который бросил постигать адские науки, сообразив, что куда больше ему нравится тискать за задницы других школяров.
Глупо, подумала Барбаросса. Глупо, но возможно.
В Броккенбурге обитает несколько десятков хитрожопых ублюдков, именующих себя демонологами только из-за того, что в юности прочитали «Красную Кожу[11]», мало того, не в подлиннике, а в дрянном греческом переводе, полнящемся ошибками. Всех их сил обыкновенно хватает разве что на то, чтобы вытащить из Преисподней какую-нибудь жалкую адскую тварь сродни фруктовой мошке, зато апломба столько, будто их рукоположил сам Дом Кальме[12]. Такие обычно щеголяют мантиями, расшитыми несуществующими символами адских наречий, заводят роскошный, шитый звездами, колпак, и берут не меньше чем по гульдену за визит. Никчемное племя самозванцев и мошенников.
Редкие из них знают — для того, чтобы заниматься этим ремеслом, мало той толики таланта, что была дана им при рождении, мало вдохновения и прилежания, мало обычного упорства — требуется обладать и немалым запасом удачи.
Жалкие шарлатаны, мнящие себя демонологами, они зачастую не в силах понять основополагающего правила Ада, близким знакомством с которым хвастают. Ад никому не разрешает пользоваться его сокровищами безвозмездно. И неважно, что ты хочешь умыкнуть, хлебную корку или мешок золота, в глазах адских владык это не имеет значения. Если ты дерзнул включиться в игру, которую мир ведет миллионы лет по их правилам, если хотя бы единожды вторгся в их сферы, проявил любопытство к Аду, будь готов к тому, что Ад неизбежно проявит любопытство к тебе. И лучше бы тебе к той поре начертить вокруг себя побольше защитных пентаграмм…
Адским владыкам нет дела до того, как ты используешь крохи адских энергий, как распоряжаешься украденным. Даешь ты представления посреди площади в ярмарочный день, озаряя воздух снопами адского пламени, или развлекаешь собутыльников в трактире, заставляя хлебный мякиш парить над столом. Расплата будет одна.
Интересно, этот тип, от которого за клафтер несет дешевым пойлом, знает о судьбе Магистра Зона?
Магистр Зон был одним из самозваных демонологов Броккенбурга и, верно, не самым худшим из них. Подвязавшийся на карточных фокусах и дешевых ярмарочных представлениях, он со временем завел дружбу с какими-то мутными чернокнижками из Роттердама, которые, должно быть, научили его азам своего искусства. Может, за плату, а может из простого интереса — понаблюдать, что случится с самоуверенным наглецом, сунувшимся в чертоги, в которых человеку запрещено находиться.
Магистр Зон — в миру-то его звали Каспар — обладал не только запредельной наглостью, но и малой искрой адского пламени, искрой, которую адские владыки иногда помещают в грудь человека. Он прочел пару купленных за бесценок в Руммельтауне брошюр, годных лишь на растопку, но которые продавцы именовали не иначе чем утраченными трудами Канселье[13].
Как гласит старая саксонская поговорка, пылинка, оседлавшая бурю, может сломить замок. Магистр Зон и был такой пылинкой. Полный профан во всем, что касается адских наук, неофит, не сознающий даже, с какими силами уселся играть в кости, он оказался столь противоестественно удачлив, что в короткий срок сделался едва ли не самым высокооплачиваемым демонологом Броккенбурга. Он возвращал увечным здоровье, превращал чугунную окалину в чистейшее белое золото, вызволял из лап шторма купеческие корабли, наделял новорожденных талантами — словом, делал все то, за что демонолог обычно получает щедрую плату. При том, что демонологом не был, всего лишь зарвавшимся наглецом, паяцем, который в интермедии между сценами озорства ради нацепил на себя королевскую корону.
Может, его хранил запас удачи, данный ему при рождении. А может, адские владыки попросту забавлялись с ним, как земные владыки некогда забавлялись с Санчо Пансой, позволяя тому считать себя губернатором и вершить важные дела. В какой-то момент они, должно быть, наигрались с ним.
В один прекрасный день в резиденцию Магистра Зона — к тому моменту он уже владел скромным вальсерхаузом[14] в Оберштадте, скромность которого обходилась в какую-то умопомрачительную сумму — явились посетители, при виде которых отставные мушкетеры, караулившие дом, разбежались без всякой команды, побросав свое оружие. И это была не любящая вдова, просящая вернуть к жизни своего мужа, не негоциант, просящий защиты для груза, не повеса, желающий найти новые способы увеселить душу… Это были две дюжины собранных молчаливых господ в изящных камзолах желтого бархата, к которым крепились цинковые броши в виде дубовых листков. Во внешности неожиданных гостей не было ничего необычно, если не считать того, что из камзолов, окруженные пышными галстуками-жабо, торчали не человеческие головы, а огромные мушиные, с выпуклыми фасеточными глазами, присыпанные пудрой.
Секретарь Магистра Зона оказался смелее незадачливых мушкетеров — он осмелился задержать гостей, чтобы спросить их о цели визита — но не удачливее. От одного только взгляда гостей он обмер, вскрикнул, и превратился в облако сладкой ваты, усеявшей приемную. Никем не сдерживаемые, гости спокойно прошествовали в кабинет самозваного демонолога и там… Что происходило там, никому доподлинно неизвестно, даже «Камарилье Проклятой», коллекционирующей слухи точно вина. Говорили, из кабинета Магистра Зона следующие несколько часов раздавались истошные крики. Но говорили также и то, что ровным счетом ничего оттуда не раздавалось, а раздавалась одна только тишина, но такая неестественная, что выли окрестные собаки.