Осколки юности

Зайдя в дом, мне предстояло найти место, куда бы я смогла спрятать эти деньги. Самым надежным, как мне показалось, тайником будет подпол. Отец туда никогда не спускался, когда был пьян. Боялся навернуться, по всей видимости.

Папы снова не было дома. Наверное, опять ушел к своим друзьям-собутыльникам. Тем лучше. Несмотря на то что стрелки часов показывали без пяти девять, на улице уже было достаточно темно из-за облачности. Быстренько оценив свое положение дел, я поняла, что дома сегодня оставаться, конечно же, не вариант. Придется вновь досаждать Насте и ее семье. Только вот я никак не могла придумать, каким образом нужно спрятать пакет. Окинув взглядом погреб, я все же поняла, где отец их не найдет. Самый темный угол, где стояли несколько банок с закрутками, как нельзя лучше подошел для сокрытия денег. Я погрузила наличные в еще один пакет, замотала его скотчем и убрала под стеллаж.

Часть денег я все же взяла с собой.

Сегодня я не красилась, не накручивала бигуди на свои белые волосы. Когда дверца старого шкафа была открыта передо мной, мои руки сами собой достали сильно заношенные штаны и старую футболку. Обычно такие вещи я надевала дома, но сегодня мне предстояло в этом идти на улицу. Я уселась на кровать и стала медленно натягивать на свои ноги черные спортивные штаны с вытянутыми коленками, а когда с ними было покончено, то в ход пошла сильно поношенная, выцветшая футболка с веселым лицом Микки-Мауса.

Я шла в потасканных, застиранных тряпках по проселочной дороге и ловила на себе взгляды односельчан. Как назло, тут и там возле своих домов сидели соседи, и с каждым надо было поздороваться. Мне отчего-то показалось, что односельчане перешептываются за спиной о моем внешнем виде и не только. В голове прочно сидела одна мысль: «Они знают. Они все знают», и несмотря на то, что я понимала, что это лишь моя фантазия, беспокойство в душе брало верх над разумом.

Я старательно подавляла подступавшие на глаза слезы, которые так и норовили хлынуть градом по моим щекам. Не хватало еще, чтобы меня знакомые в таком настроении увидели, а то тут же начнут вопросы задавать, мол, что случилось, кто тебя обидел и так далее.

Даже не знаю, когда вся эта боль после пережитого кошмара выйдет из меня. Я хотела, так же как и все остальные девочки, чтобы мой первый раз был с любимым мужчиной, а не в результате изнасилования. Даже в самом страшном сне мне не могло такое привидеться. А тут кошмар наяву.

Я так хотела, чтобы меня защитили, чтобы меня пожалели, чтобы папа не пропил все деньги, и я тогда бы написала заявление в милицию, но нет. Этот урод останется на свободе и будет жить дальше, как ни в чем не бывало.

Мой путь пролегал через сельмаг, в который непременно надо было зайти. Я уже мысленно напряглась, представляя недовольное лицо тети Зины, но вместо нее за прилавком стояла тетя Катя. В отличие от своей сменщицы, тетя Катя была доброжелательной и вежливой.

– Здравствуйте, тетя Катя, – поздоровалась я с ней.

– Привет, Лорочка. Ой, ты что так одета? К бабушке с дедушкой пошла по хозяйству помогать? Так поздно уже, – всплеснула руками она.

– Нет. В гости иду, а наряжаться что-то не охота, – пояснила я ей.

– Хорошо. Ну как ты? Учиться уедешь, небось?

– Поеду.

– Молодец, умница. Ты что-то какая-то бледненькая. Не заболела?

– Нет. Все в порядке.

– Точно? Авось случилось чего?

– Нет, теть Кать. Спасибо за беспокойство.

– Ну, что купить хочешь? Вон печенье привезли сегодня «Домашнее». Мягкое такое, вкусное. Или вот еще «Яблочное» есть, тесто у него, правда, твердое, песочное, но зато внутри варенье яблочное.

– Давайте и того, и другого.

– Ох, деточка. Да на тебе совсем лица нет. Может, все-таки случилась у тебя беда какая?

– Нет, теть Кать, все хорошо. Правда, – оправдывалась я, чтобы избежать неудобных вопросов.

– А то смотри, ежели захочешь поделиться, то не стесняйся.

– Хорошо. Завесьте мне еще, пожалуйста, сыра, – и я указала ей рукой на небольшой кусок треугольной формы.

Тетя Катя неспешно подошла к холодильнику, переваливаясь с боку на бок.

– Вот, держи. Что-то еще подать тебе?

– Дайте еще «Ситро».

Вскоре я вышла из магазина с пакетом всякой снеди. Мне было неудобно идти с ним по размытой грунтовой дороге, но дома оставаться с папой не было сил.

Душа просто разрывалась от жалости к себе. Вот что творит с людьми нищета. А если бы я жила у мамы, то всенепременно бы написала заявление на него, и поехал бы он отбывать свой срок. Но в деньгах нужда была сильнее.

Вот в десяти метрах от меня замаячил дом с белыми резными наличниками и зелеными воротами. Сейчас я приду туда к ним, попрошусь воспользоваться душем и смою с себя весь этот позор. А потом мы останемся вдвоем с подругой и я расскажу ей обо всем, что со мной произошло за этот кошмарный день, и мне будет так хорошо и спокойно, насколько это возможно сейчас.

Эти десять метров показались бесконечно длинными. Мне пришлось обходить многочисленные лужи и аккуратно идти по обочине, чтобы снова не свалиться в грязь.

Я постучала озябшей рукой по воротам, и через несколько секунд их открыла Настя.

– Привет. Ты чего в таком виде? – недоуменно спросила Настя, вскинув брови.

Я лишь молчала и смотрела на нее в упор.

– Ой, извини. Проходи скорее в дом, а то ты, наверное, замерзла.

– Я хочу помыться. Можно?

– Ага. Иди в душ, там, правда, воды немного, но ты все равно иди. На тебя точно хватит.

– Возьми пакет, пожалуйста.

– А что там?

– Открой – узнаешь.

– Лор, а это кому?

– Вам всем, – ответила я и послушно поплелась в крохотное помещение.

Струйки прохладной воды вперемешку с шампунем стекали по волосам, а я в это время остервенело натирала свое тело мочалкой, щедро пропитанной банным мылом. Казалось, еще немного, и кожа начнет пластами облезать. Мне хотелось переродиться в другое тело, в другого человека или, на худой конец, просто чудесным образом забыть такое ужасное событие. Пока я думала обо всем этом, не заметила, как растерла некоторые участки тела до крови, а остановилась лишь тогда, когда почувствовала, как кожа на пораженных участках начала пощипывать.

– Я принесла тебе полотенце… Ой, ты чего?

– Я… Мне плохо…

– Тихо. Успокаивайся. Вот, возьми полотенце, надевай пижаму и вылезай.

Я взяла полотенце из рук подруги и аккуратно вытерлась, боясь задеть саднящие места на коже.

Мы не торопясь прошли в дом и устроились в небольшой котельной. Настя протянула мне мои же сигареты, я взяла одну из пачки, чиркнула спичкой и начала курить.

– Лор, ты как вообще? Как себя чувствуешь?

– Насть, я не ела ничего весь день. Папа запил. Дома не было ни крошки. В общем… Так вышло, что не писала я на него заявление.

– Подожди. Но я не понимаю, как связано заявление и отсутствие еды в твоем доме?

Я набрала в легкие побольше воздуха и пустилась в объяснения:

– Такое дело, Мурка сегодня приезжал. Денег обещал за то, что я молчать буду и к ментам не пойду его сдавать. Вот я взяла их и не пошла.

– Боже мой. А мамаше звонить не пробовала?

– Насть, ты смеешься надо мной? – я еле держалась, чтобы не заплакать, но мой голос предательски дрожал.

– Ну чего ты? Я же предлагаю тебе найти какое-то решение.

Мама. Это женщина, которая родила меня в холодную осеннюю ночь. Эта ночь была словно олицетворение моей мамаши. Она всегда была слишком холодна ко мне, кроме последних дней жизни со мной под одной крышей. На то короткое время она смогла показать настоящую материнскую любовь, а потом бросила меня. Просто оставила меня тут. Да, у меня есть папа, дедушка и бабушка. Но и на своих родителей ей плевать, мол, у нее своя жизнь, а у них своя.

«Вы тогда аборт мне сделать дали? Не дали! В город со мной уехали? Нет, не уехали! И меня не пустили! Хотели жить в колхозе в нищете?! Вот и живите. У вас есть ваша драгоценная Лорочка! Вот и якшайтесь с ней, а от меня отвалите! Сделайте вид, что меня не существует!» – таковы были последние слова мамаши, которые услышала моя бабушка в трубке казенного телефона на нашей сельской почте.