Страница 6 из 13
Григорьев бросил взгляд в сторону лежавшего на ступеньках эсэсовского офицера.
– По-видимому, это и есть их командир. Говори дальше, что у фрица выведал.
Вязовский продолжил:
– Двое из гражданских после разгрузки ушли, а трое остались. Им были выданы гранаты, винтовки и патроны из ящиков, которые привезли в машинах. Хозяин дома тоже ушел. Он сказал их командиру, что спрячет семью в надежном месте и вскоре вернется. Но не вернулся. Со слов пленного, им было поручено ожидать машины, которые должны забрать часть ящиков. В случае нападения на дом и возможности их захвата, офицер должен был немедленно взорвать склад с боеприпасами. Здание предполагалось покинуть через черный ход.
Григорьев хмыкнул, сместил взгляд с немца на Вязовского:
– Должен был, да не смог. Спускался с гранатой в подвал. Наверное, хотел пустить здесь все на воздух, только Джумагалиев его остановил. Спроси, почему не ушли?
Вязовский задал немцу вопрос.
– Он говорит, что не было приказа командира, а за неисполнение полагается расстрел. Кроме того, им было приказано до последнего сражаться за Гитлера.
– Скажи, что его фюрера уже нет и воевать не за кого, так как подписан акт о капитуляции.
– Вероятно, они об этом не знали. Радио в доме отключено, кто-то перерезал им провод. Они посылали двоих солдат и одного гражданского на разведку, но те не вернулись. Он говорит, что был на кухне и охранял вход в склад той ночью, когда они в сопровождении унтерштурмфюрера Курта Шнайдера спустились в подвал, некоторое время спустя оттуда вылез только их командир. После этого его сразу же сменили, но он не заметил, что кто-то покидал дом этой ночью через парадный или черный выход.
Григорьев озадаченно посмотрел на Вязовского:
– Что это значит?
– Немец говорит, что, возможно, из подвала тоже есть выход.
– Это интересно… Надо будет проверить.
– Еще он просит не убивать его и не отдавать чехам. Говорит, что пошел воевать не по своей воле. Сетует на то, что командование бросило их на произвол судьбы.
– Скажи, что я расстреливать его не собираюсь, а что с ним будет дальше, не мне решать.
Когда Вязовский перевел, Григорьев сказал:
– Теперь приступим к математике. Немцев было двадцать, с ними офицер и трое гражданских. Итого двадцать четыре. Трое от них ушли. Офицера и еще троих мы положили на первом этаже. Еще троих чехи у черного входа.
– На втором двое убитых, на чердаке один мертвяк и раненый пулеметчик. Еще семерых фрицев плен взяли. Среди них двое гражданских, один из них ранен. К ним еще трое из подвала. У нас только Опанасенко в руку легкое ранение получил, и у Петра Долгих кожу на голове содрало осколком.
– Ничего, от касательного ранения еще никто не умирал. Такие, значится, дела… Неплохая, рядовой Вязовский, у нас с тобой математика получается. Наше славное отделение при помощи доблестных минометчиков и чешских повстанцев захватило склад боеприпасов и оружия, уничтожив при этом десять гитлеровцев, взяв в плен одиннадцать. Так что готовь дырку на гимнастерке для награды.
Вязовский хотел что-то ответить, но в это время в подвал спустился Айдарбек Джумагалиев, по его скуластому лицу расплылась широкая улыбка.
– Товарищ старший сержант, разрешите доложить?
– Докладывай, чего щеришься. Без того глаза узкие, а теперь и вовсе не видно.
– Э-э, глаза узкий, зато трофей сразу увидел. Там во дворе у ворот машина легковой, ее осколком било, когда немец гранату кидал, а за ней мотоцикл немецкий. Совсем новый. Красавец. М-м. Жаксы. Скакун настоящий. Пойдем скорее, смотреть будем.
Из-за ящиков вышел пулеметчик Красильников.
– Командир, я все проверил. Там взрывчатка лежит, провода какие-то, шнуры, похоже, что немцы готовы были в случае чего склад этот на воздух пустить. Провода спрятаны так, что с первого раза не заметишь, и ведут к пустой бочке. Я ее трогать не стал, мало ли.
– Ничего не трогай, саперы придут, разберутся. Немцы могли здесь «подарки» оставить, они на это способные. Что еще обнаружил?
– Тут целый арсенал. Есть винтовки, автоматы, штук пять «косторезов». К ним боеприпасы.
– Это хорошо.
– Неплохо было бы один МГ-42 себе у ротного выпросить.
– На кой черт он тебе сдался, все равно войне конец? Скорее всего, это наш последний бой. Так что, Миша, пакуй чемоданы.
– Верно. Все никак не привыкну. Хотя для нас, как я погляжу, война пока еще не кончилась. Немец-то, стервец, огрызается.
– Ничего, скоро мы ему зубы окончательно выбьем, огрызаться нечем будет.
– Если посмотреть на то, сколько они тут приготовили, то есть чем огрызаться. Здесь одних гранат ящиков двадцать, не меньше, кроме того, взрывчатки ящиков десять, один ящик готов к применению, а еще фаустпатроны. И харч имеется. Там тебе и консервы разные, с рыбой и с ветчиной, и галеты, и кофе в тюбике с сахаром и молоком, и брикеты с концентратом. По-моему, суп гороховый. Кроме эрзаца есть и хозяйские запасы: колбаса, сыр и закрутки, варенья да компоты, а еще бумажки какие-то. Это, наверное, чтобы ими фрицам задницу подтирать.
Григорьев насторожился:
– Какие бумажки?
– Обыкновенные. В ящиках, в папках лежат.
Старший сержант встал с ящика, махнул рукой Вязовскому.
– Пойдем, Константин, посмотрим, что это за бумаги.
Айдар Джумагалиев недоуменно посмотрел на Григорьева.
– Командир, зачем бумаги? Пойдем мотоцикл смотреть.
– Джумагалиев, угомонись! С твоим трофеем мы немного позже разберемся, а ты пока отведи допрошенного немца к Лисковцу, – и, обратившись к Красильникову, бросил: – Миша, показывай, где твоя находка?
Красильников подвел разведчиков к стопке деревянных ящиков, осторожно открыл крышку верхнего.
– Вот здесь, смотрите.
Григорьев осветил трофейным немецким фонариком содержимое.
– Похоже, документы. Константин, глянь, что на них написано.
В ящике лежали папки, на каждой изображение орла со свастикой в когтях. Вязовский взял одну из них, открыл, пробежал глазами по написанному на немецком языке тексту, положил обратно в ящик. Осмотрев еще несколько папок, обернулся к Григорьеву.
– Думаю, что документы важные, на всех папках гриф «секретно».
– Поэтому фрицам и был дан приказ уничтожить склад, а вместе с ним и документы.
– Не зря их сюда перевезли, место тихое, вряд ли кому придет в голову, что в простом доме могут храниться важные бумаги.
– Вот это меня и беспокоит… Интересная картина получается. Похоже, что провода тянуться не к бочке, а в подземный ход, о котором было известно только хозяину дома, командиру эсэсовцев и троим немцам, покинувших дом с его помощью. По всей видимости, все остальные знали только о двух выходах из дома и поэтому были обречены на смерть, а их командир в случае опасности должен был через подвал проникнуть в тайный подземный ход, взорвать склад вместе с домом и своими подчиненными, а потом целым и невредимым покинуть этот район. Совершить задуманное ему помешал Джумагалиев, но кто знает, может, еще какая сволочь сидит в подземном ходе и в любую минуту готово отправить нас на небеса… Так что надо попробовать осторожно отодвинуть бочку и пробраться в подземный ход, не дожидаясь саперов. Понимаю, что дело рискованное, да и погибать сейчас никому не охота, но и медлить мы не можем. Поэтому принимаю решение: всем покинуть здание и отойти на безопасное расстояние, а я останусь здесь. Если все нормально, я сообщу.
Вязовский шагнул к Григорьеву.
– Товарищ старший сержант, прошу разрешить остаться с вами.
Александр отрезал:
– Нет.
Вязовский хотел сказать что-то еще, но в это время в углу послышалась возня, пустая бочка, к которой вели провода от взрывчатки, зашевелилась и опрокинулась. Мотоциклисты взяли оружие наизготовку. Бетонная плита размером полметра на полметра, на которой прежде стояла бочка, приподнялась и отодвинулась в сторону, открывая лаз, из которого раздался знакомый голос: «Не стреляйте! Свои!» – а затем высунулась голова в красноармейской пилотке. К немалому удивлению разведчиков, это была голова Мельникова. Увидев сослуживцев, его морщинистое лицо расплылось в улыбке. Красильников матерно выругался, добавил: