Страница 18 из 29
Что ожидало его, что встретит он здесь, – попаданец в Лимб по-прежнему не представлял. Да в этой темноте могло скрываться что угодно! Стараясь утихомирить биение пульса, он достал зажигалку и, заранее прищурившись, крутнул колесико, высекая искру.
Пламя вспыхнуло, как показалось, нестерпимо ярко. Ему пришлось даже прикрыть на время глаза. Но, странное дело, тьма вокруг огонька сразу будто уплотнилась, стала совсем непроницаемой, и лишь потом постепенно расслабилась, отступила. И тогда Сан Саныч смог оглядеться.
Это было довольно большое, размером с горницу наверху, помещение с высоким сводчатым потолком. Кирпичные стены были выбелены, должно быть, известкой, к черневшему в потолке прямоугольнику лаза от пола тянулась узкая наклонная лестница. Деревянная лестница, отметил Сан Саныч, должно быть, дубовая. Тут же подумалось – здесь что же, дубы растут? Значит, есть дубовые рощи и целые леса? Эту мысль, бесспорно интересную, он развивать не стал, оставил на потом.
Заметив неподалеку у стены стол, и свечу в традиционном подсвечнике на нем, он зажег ее и быстро захлопнул раскалившуюся зажигалку. Подняв свечу на уровень головы, он с ней по кругу обошел все помещение.
Ничего необычного, ничего странного – на первый взгляд – он не обнаружил. Комната, как комната, обширная, как уже говорилось, площадью равна той, наверху. И, как и там, здесь повсюду стояли сундуки. Разных размеров лари, бочки и бочонки выстроились вдоль стен, а также и прямо посередине, по всей плоскости выложенного каменными плитами пола. Все эти припасы было расположены хаотично, вне какого-либо порядка, кое-где впритык друг к другу, так что невозможно было даже протиснуться между ними. Казна, что ли? – подумал Сан Саныч. Он подергал крышку ближайшего ящика, но она не поддалась, оказалась заперта.
И ему сразу бросилось в глаза одно обстоятельство.
Как прикинул Сан Саныч, любой из имевшихся предметов было невероятно трудно поднять вверх по лестнице, и лишь отдельные из них, два-три из общего количества, пролезли бы в имевшийся там лаз. Некоторые сундуки были ну очень больших размеров, настоящие ковчеги, и возникал закономерный вопрос: как они здесь оказались? Значит, что? Где-то имелся другой вход? А вот это уже серьезно, найти выход ему следовало, во что бы то ни стала. Хотя бы для того, чтобы держать его под контролем.
Он внимательно оглядел все стены, но ничего, даже намека на дверь или портуну, с ее парящим синим символом, не обнаружил. Ничего подобного.
Это что же получалось? Сами материализовались? Каким таким хитрым способом? Непонятно, непонятно…
Воздух, между тем, в подполе был сухим и, что еще удивительней, вполне свежим. Не ощущалось ни намека на сырость, никакой затхлости, ничего такого, свойственного замкнутым изолированным помещениям. Наоборот, пахло довольно приятно, как в бакалейной лавке, и вообще, создавалось впечатление, что подвальчик этот вполне обжитой, что его регулярно проветривали и посещали. Однако никакого вентиляционного отверстия он тоже не обнаружил.
Тут еще кое-что бросилось ему в глаза.
Дальняя более короткая стена, в отличие от прочих, оставалась совершенно не заставленной предметами, ничто ее не загораживало, не загромождало. Казалось, что место перед ней оставили свободным преднамеренно. Хм, опять странно, прикинул Сан Саныч. Он пробрался в тот конец подвала и тщательно осмотрел стену. Он буквально ощупал каждый ее кирпич в пределах досягаемости руками, но ничего необычного или подозрительного не обнаружил. Местный кирпич больше походил на плинфу, был длинный и узкий, но это был всего лишь кирпич.
Кирпич, он и в Лимбе кирпич, заключил Сан Саныч и вернулся назад, к столу. Проходя мимо лестницы, он захватил оставленный там чай. За столом, у стены, была устроена лежанка – сдвинутые в ряд несколько сундуков накрыли шкурами, целым ворохом. Что ж, по крайности, не замерзнешь.
Сан Саныч устроился на лежанке поудобней, как ему представлялось, надолго. Набросив шкуры на стену, чтоб не холодила спину, он откинулся на нее и, прихлебывая остывший чай, стал думать. Думать и вспоминать – а что еще в этой ситуации ему оставалось?
Тут Доманский вступил на тропу привычных рассуждений. Идти по ней было мучительно, но он должен был пройти свой путь до конца. Может быть, там, тогда ему станет легче.
Мысли по обыкновению приходили все больше невеселые. И неспроста ведь. Чем дольше пребывал он в Лимбе, тем очевидней ему становилось, что путешествие, в которое он пустился, есть не что иное, как самая обычная авантюра. Но оно ведь и сразу было понятно – авантюра, спонтанная и неподготовленная. В которую он, будучи в здравом уме, ни за что бы не ввязался. Таким, каким знал себя всегда, рассудительным и осторожным, выверяющим каждый свой шаг – никогда бы на эту затею не решился. Но ведь пустился, решился, ввязался, и это был факт свершившийся. Значит, что? Значит, шаман Арикара сумел убедить его, смог внушить уверенность, что все сложится удачно. А почему нет? Он поддался, поддался этому наваждению. Бросился, очертя голову, нырнул, забыв проверить дно, не ведая, на что приземлится. Тем более, следующего подходящего случая ждать надо было полгода, а не хотелось.
И да, он, конечно, понимал, что главным побуждающим мотивом, заставившим его ухватиться за призрачную нить Лабиринта, было желание увидеть ее, Варвару Никитичну, Виверицу его ненаглядную. Хотелось узнать, выяснить, наконец, куда она пропала и, самое главное, почему? Что заставило ее уйти от него? Вот пусть она сама ему обо всем расскажет. Глядя в глаза. Но для этого надо прежде ее здесь найти.
Да, не все между ними было ладно, но не до такой же степени? Ведь он сам почему-то не уходил от нее, хотя и ему бывало не сладко. Ее молчание, ее отчуждение и холодность порой становились невыносимыми. А если все же уходил, то ненадолго, и неизменно возвращался. Так почему же она ушла навсегда? И почему сюда, откуда возврата нет? Неужели ей, чем с ним миловаться, лучше пропасть вовсе в безвестном далеке? Это что ж за любовь такая, от которой хочется бежать не глядя?
А то, что Варвара его любила, несмотря ни на что, он знал, знал… Вот именно – потому, что. Во всяком случае, были в их жизни несколько моментов, которые позволяли ему так думать. Несколько моментов, которые не выкинуть, не забыть, не стереть из памяти. Они могли бы составить чью-то жизнь, но им их почему-то оказалось мало для счастья.
Эти вопросы без ответов отравляли его душу, лишали разума, взрывали изнутри, не утихая с годами. Поэтому, едва возникла возможность с ними разобраться, даже не возможность – намек на нее, он тут же за нее ухватился.
Ни ради спасения Сержа, ни для выполнения каких-то служебных заданий, он не стал бы действовать так нелогично, неразумно, опрометчиво. Но любовь не оставила ему шансов сохранить голову холодной, как того требовали обстоятельства и весь ход событий. Своим склонным к анализу мозгом он все прекрасно понимал. Привычный к насмешничанью, ум поднимал его самого на смех.
Ха, любовь! Смешно… Смешно так, что плакать хочется. Смотри, не рассказывай никому, а то…
Что – а то?
Любовь… При чем здесь любовь? Просто хочется разобраться.
Так, погоди, вот именно, надо разобраться. Все же, почему он решил, что вернуться из Лимба назад, – на Землю, в жизнь – что такая возможность у него будет? Арикара пообещал ему что-то подобное? Когда? Какими словами? А ведь ничего такого, пожалуй, шаман не говорил. Это он сам, сам внушил себе, что обязательно вернется, не может не вернуться. Если имеется самая маленькая возможность, подполковник Доманский ей воспользуется.
Значит, интуиция. Предчувствие. То, к чему он всегда склонен был прислушиваться.
Так, что в итоге? Что он имеет по ситуации?
Да, он в Лимбе, несомненно. Да, его встретили, и, по какой-то неясной еще причине, даже взялись ему помогать. Вот, пожалуй, и все из приобретений.
Теперь, что же в пассиве? Все остальное в пассиве. За что ни возьмись, все труха и болото.