Страница 72 из 93
— Бедное дитя, — причитала госпожа Рено, — ну зачем ты привез это из Берлина?
— Это я виноват! — кричал господин Рено.
— Нет, — не соглашался доктор Марту, — это моя вина!
Члены парижской комиссии по-своему объяснили господину Роллону необычность происходящего:
— Очевидно, они оживили сумасшедшего. Не исключено, что в процессе оживления нарушилась работа нервной системы. Нельзя также исключать, что злоупотребление вином и алкогольными напитками во время первого приема пищи вызвало кровоизлияние в мозг. Какие любопытные результаты вскрытия были бы получены, если бы можно было немедленно вскрыть господина Фугаса!
— Даже не пытайтесь, господа, — отвечал им командир 23-го полка. — Возможно, вскрытие позволило бы понять причины помутнения рассудка у этого несчастного, но оно ничего не даст для понимания его воздействия на эту девушку. Что это было? Гипноз, магнетизм или что?
Пока друзья и родственники дружно плакали, спорили и вздыхали, пытаясь прийти в себя, благостно улыбавшийся Фугас вглядывался в глаза Клементины, которая в свою очередь с нежностью взирала на очаровавшего ее пришельца.
— С этим пора кончать! — воскликнула строгая Виржиния Самбукко. — Иди ко мне, Клементина!
Фугаса этот приказ сильно удивил.
— Разве она живет не у нас?
— Нет, сударь, она живет у меня!
— Ну тогда я провожу ее. Ангел, ты готова идти со мной?
— Да, да, сударь, с огромным удовольствием.
Леон заскрипел зубами.
— Просто восхитительно! Он перешел с ней на ты, а она считает, что так и надо!
Он поискал свою шляпу, намереваясь проводить хотя бы тетю, но так ее и не нашел. Фугас, у которого не было шляпы, бесцеремонно забрал ее. Несчастный влюбленный водрузил на голову фуражку и отправился вслед за Фугасом и Клементиной, влача за собой почтенную Виржинию, уцепившуюся за него своей острой, как скальпель, рукой.
По воле случая, повторявшегося почти каждый день, на пути Клементины возник кирасирский полковник. Девушка обратила на него внимание Фугаса.
— Это господин дю Марне, — сказала она. — Кафе, в котором он обычно сидит, находится в конце нашей улицы, а его квартира расположена рядом с парком. Он, как мне кажется, интересуется моей скромной персоной, но мне он никогда не нравился. Единственным мужчиной, заставившим биться мое сердце, был Леон Рено.
— А как же я? — спросил Фугас.
— О, вы это другое дело. Вас я уважаю и боюсь. Вы мне кажетесь добрым и почтенным родственником.
— Спасибо!
— Я говорю вам правду, насколько она мне доступна. Все это, как в тумане, но я, по правде говоря, и сама себя не понимаю.
— О, лазоревый цветок невинности, я в восторге от твоего милого смущения! Дай волю любви и подчинись ее указаниям.
— Я уже ничего не понимаю. Хотя это возможно... Вот мы и дома. Прощайте, сударь, поцелуйте меня!.. Спокой-
ной ночи, Леон, не надо ссориться с господином Фугасом. Я люблю его всей душой, и вас я люблю, но по-другому!
Тетя Виржиния не ответила на прощальные слова Фугаса. После того, как мужчины остались на улице одни, Леон, ни слова не говоря, решительно дошел до ближайшего фонаря, встал напротив полковника и сказал:
— Ну что ж, сударь, давайте объяснимся, пока мы здесь одни. Я не знаю, каким приворотным зельем или какими чарами вы околдовали мою невесту, но знайте, что я люблю и любим уже более четырех лет, и не отступлю ни перед чем. Она навеки моя и я буду защищать ее.
— Друг мой, — ответил Фугас, — ты можешь сколько угодно безнаказанно бросать мне вызов. Знай, руки мои связаны узами признательности. Никто и никогда не посмеет утверждать, что Пьер-Виктор Фугас проявил неблагодарность!
— А вы, значит, полагаете, что перерезать мне горло было бы большей неблагодарностью, чем увести у меня жену?
— О, мой благодетель! Постарайся понять и простить! Бог не допустит, чтобы я женился на Клементине вопреки твоей и ее воле. Я хочу, чтобы она стала моей с ее и твоего согласия. Вспомни: тебе она дорога четыре года, а мне почти полвека. Сам посуди, я тут совсем один, и лишь ее милое лицо способно меня утешить. Ты подарил мне жизнь, так почему же ты мешаешь мне быть счастливым? Или ты оживил меня, чтобы обречь на муки?.. Ты просто зверь! Забери же назад дарованную тобой жизнь, коли не желаешь, чтобы я посвятил ее обожаемой мной Клементине!
— Черт побери, вы просто великолепны! Похоже, из-за привычки одерживать победы над женским полом у вас помутился разум. На голове у вас моя шляпа, вы забрали ее и Бог с ней! Но выходит, что и свою невесту я должен вам уступить, потому что она немного похожа на вашу девушку из Нанси? Вам пора остановиться!
— Друг мой, как только ты купишь мне новую шляпу, я верну тебе твою, но не проси меня отказаться от Клементины. Почему ты решил, что она откажется от меня?
— Я в этом уверен!
— Она любит меня.
— Вы просто сошли с ума!
— Ты видел ее у моих ног.
— Это неважно. Это все от страха, от уважения, от суеверного чувства, да хоть от самого черта, но только не от любви!
— После шести месяцев брака все станет ясно.
— Но разве сами вы свободны? — воскликнул Леон. — Ведь где-то есть другая, настоящая Клементина, которая всем пожертвовала ради вас, и по отношению к ней существует долг чести! Разве полковник Фугас глух к голосу чести?
— Ты что, смеешься надо мной?.. Ты хочешь, чтобы я женился на шестидесятичетырехлетней женщине?
— Вы обязаны это сделать, если не ради нее, то ради собственного сына.
— Мой сын уже большой мальчик. Ему сорок шесть лет, и он не нуждается во мне.
— Он нуждается в вашем имени.
— Я усыновлю его.
— Закон этого не позволит! Вам еще нет пятидесяти лет, а он должен быть не меньше, чем на пятнадцать лет младше вас.
— Ну что ж, я признаю его, женившись на Клементине.
— Как, интересно, она признает его сыном, если он больше чем в два раза старше ее?
— Но тогда и я не смогу его признать и уже поэтому мне нет надобности жениться на старухе! И вообще, что мы все твердим о сыне, который, возможно, уже мертв?.. Господи, что я говорю!.. Наверное, он еще жив... Я люблю, и я любим, это ясно, как божий день, а ты на нашей свадьбе будешь другом жениха!
— Придется подождать! Мадемуазель Самбукко несовершеннолетняя, а ее попечителем является мой отец.
— Твой отец благородный человек. Он не унизит себя отказом выдать ее замуж.
— Но он не может не поинтересоваться положением, рангом и состоянием, которые вы предложите его подопечной.
— Мое положение — полковник. Мой ранг — полковник. Мое состояние — жалованье полковника. И не забывай о данцигских миллионах! Как бы мне самому не забыть... Вот мы и дома. Дай мне завещание этого старичка, на котором был сиреневый парик. А еще дай мне книги по истории, все книги, в которых говорится о Наполеоне.
Молодой Рено печально выполнил указание хозяина, которого он сам себе отыскал. Он отвел Фугаса в просторную комнату, выдал ему завещание Мейзера, предоставил в его распоряжение всю библиотеку и пожелал своему смертельному врагу доброй ночи. Полковник насильно обнял его и сказал: «Я никогда не забуду, что это ты подарил мне жизнь и Клементину. До завтра, благородное дитя моей родины. До завтра!»
Леон спустился на первый этаж, прошел через столовую, в которой Готон протирала стаканы и столовое серебро, и отправился к родителям, ожидавшим его в гостиной. Гости давно разошлись, свечи были погашены. Лишь одинокая лампа освещала пустое пространство. Два мандарина неподвижно сидели в своем темном углу на этажерке и, казалось, размышляли о непостоянстве фортуны.
— Ну как там? — спросила госпожа Рено.
— Он в своей комнате и окончательно сошел с ума. Впрочем, у меня есть идея.
— И то хорошо! — сказал отец. — А вот мы уже ни на что не способны. Мы совсем отупели от душевной боли. Теперь главное — не ссориться с ним. Эти солдаты империи были страшные забияки.
— Я его совсем не боюсь. Просто я переживаю по поводу Клементины. Как нежно и покорно она слушается этого проклятого болтуна!