Страница 23 из 93
Я благоразумно решил посидеть в своей палатке до тех пор, пока не заснут наши стражи, и наконец дождался момента, когда раздались три разных по тональности храпа. К тому времени праздничный грохот заметно стих, и лишь два или три припозднившихся ружья время от времени нарушали ночную тишину. Поселившийся по соседству с нами соловей продолжил выводить прерванные трели. Я осторожно пробрался к палатке миссис Саймонс.
Мать и дочь ждали меня, сидя на мокрой траве. Полагаю, что английская традиция не допускала моего появления в спальне истинных леди.
— Говорите, сударь, — сказала миссис Саймон, — но будьте кратки. Вы сами понимаете, что мы нуждаемся в отдыхе.
Я уверенным голосом заявил:
— Сударыни, то, что я собираюсь вам сказать, дороже часа здорового сна. Вы хотите через три дня оказаться на свободе?
— Мы уже завтра будем свободны, в противном случае Англия перестанет быть Англией. Еще в пять часов Димитрий должен был поставить в известность моего брата, следовательно, наш посол был извещен еще до ужина, и ближе к ночи были отданы необходимые приказы, а сейчас жандармы уже в пути. Что бы там ни говорил этот корфинянин, но утром, еще до завтрака, нас освободят
— Не стоит убаюкивать себя иллюзиями. Не забывайте, что время поджимает. Я бы не стал рассчитывать на жандармов. Слишком уж снисходительно говорят о них наши тюремщики. Вряд ли они их боятся. Мне часто доводилось слышать, что в этой стране охотники и дичь, я имею в виду жандармов и бандитов, действуют заодно. Я допускаю, что рано или поздно нам на помощь пошлют несколько человек, но Хаджи-Ставрос своевременно узнает об этом и нас потайными тропами уведут в другое место. Он знает эти места, как свои пять пальцев. Здесь каждая скала его сообщница, каждый куст — союзник, а каждый овраг работает хранителем краденого. Горы всегда на его стороне, ведь он Король гор.
— Браво, сударь. Хаджи-Ставрос — бог, а вы пророк его. Если бы он услышал, как вы восхищаетесь им, то наверняка бы растрогался. Я видела, как он хлопал вас по плечу и что-то доверительно вам рассказывал. Все понятно. Вы с ним на дружеской ноге, и это он внушил вам план побега, который вы собираетесь нам предложить.
— Вы правы, сударыня. Он сам и предложил, но правильнее будет сказать, что предложил не он, а его переписка. Сегодня утром, пока он диктовал письма, я придумал отличный ход, который позволит вам освободиться, не заплатив ни гроша. Напишите вашему брату, чтобы он собрал сто пятнадцать тысяч франков, это сумма вашего и моего выкупа, и как можно быстрее отправил их сюда с надежным человеком, с Димитрием, например.
— Отправить деньги с вашим другом Димитрием для вашего друга Короля гор? Благодарю вас, любезный! Такова цена нашего бесплатного освобождения!
— Димитрий мне не друг, а Хаджи-Ставрос без колебаний отрежет мне голову. Но я продолжаю. В обмен на деньги вы потребуете, чтобы Король выдал вам расписку в их получении.
— Что и говорить! Ценный документ я получу!
— Благодаря этому документу вы получите назад свои сто пятнадцать тысяч франков, не потеряв ни единого сантима. Сейчас я вам объясню, как это можно сделать.
— Спокойной ночи, сударь. Не трудитесь продолжать. Стоило нам появиться в этой благословенной стране, как нас тут же начали обворовывать. Пирейский таможенник нас обокрал, кучер, который вез нас в Афины, тоже обокрал, хозяин гостиницы нас обокрал, нанятый слуга, который вам не друг, передал нас в руки воров, встретивший нас почтенный монах получил часть награбленного, ну а те, что взялись нас охранять и теперь спят рядом с нами, они ведь тоже воры. Вы, сударь, единственный честный человек из всех, кого мы встретили в Греции, и вы даете лучшие в мире советы, но тем не менее я говорю вам: спокойной ночи, сударь, спокойной ночи.
— Ради Бога, сударыня!.. Я не собираюсь оправдываться. Думайте обо мне, что хотите. Позвольте только объяснить вам, как вы вызволите свои деньги.
— Ну и как, позвольте спросить, я их вызволю, если вся жандармерия королевства не способна вызволить нас самих? Разве Хаджи-Ставрос уже не Король гор? Разве он забыл, где находятся тайные тропы? Разве овраги, кусты и скалы перестали быть его сообщниками и хранителями краденого? Спокойной ночи, сударь. Я высоко ценю ваше рвение и сообщу бандитам, что вы выполнили их поручение. А теперь я вам в последний раз говорю: спокойной ночи!
Добрая дама оттолкнула меня и визгливо крикнула «Доброй ночи!», а я, испугавшись, что она перебудит всю стражу, позорно сбежал в свою палатку. Что за день, сударь! Я перебрал в голове все несчастья и приключения, свалившиеся
на меня после того, как я покинул Афины и отправился на поиски Boryana variabilis. Встреча с англичанками, прекрасные глаза Мэри-Энн, бандитские ружья, собаки, блохи, Хаджи-Ставрос, пятнадцать тысяч франков выкупа, угроза лишить меня жизни, шабаш по поводу Вознесения, свист пуль над моим ухом, пьяная рожа Василия, а в конце, как вишенка на торте, несправедливые слова миссис Саймонс! Недоставало только, чтобы после стольких испытаний меня самого объявили вором! Даже успокоительный сон не пришел мне на помощь в эту тяжелую минуту. Я был так сильно возбужден, что на сон не хватало сил. Рассвет застал меня за горькими размышлениями. Я вяло следил за солнцем, начавшим свой путь по небосклону. Вскоре ночная тишина сменилась какими-то неясными звуками. Я никак не мог набраться духу и взглянуть на часы или оглядеться. Усталость и отчаяние притупили все мои чувства. Если бы сейчас меня попытались сбросить с горы, я бы даже не стал тянуть руки, чтобы за что-нибудь ухватиться. В таком состоянии расстройства чувств меня посетили то ли видения, то ли галлюцинации. В тот момент я и не спал, и не бодрствовал, и глаза у меня были то ли полуоткрыты, то ли полузакрыты. Мне вдруг показалось, что меня заживо похоронили, что моя палатка из черного фетра превратилась в украшенный цветами катафалк и надо мной поют отходные молитвы. Я испугался, мне захотелось громко крикнуть, но то ли слова застряли в горле, то ли мой голос заглушили голоса певчих. Я ясно различал слова песнопений на библейские сюжеты и понял, что мое погребение происходит по греческому обряду. Тогда я собрал все силы и попытался пошевелить правой рукой, но она налилась свинцом. Я протянул вперед левую руку. Она легко поддалась, наткнулась на ткань палатки, и рядом со мной что-то упало, по-видимому, это был букет. Я протер глаза, присел, вни-
мательно рассмотрел свалившиеся с неба цветы и среди множества растений углядел великолепный экземпляр Boryana variabilis. Это была она! Я трогал ее семядоли, чашечку, венчик, составленный из пяти наклонных лепестков, соединенных тычиночной спиралью, ее завязь с семенными гнездышками. Сударь, в моей руке была королева мальвовых! Но как она попала в мою могилу, и каким образом я смогу из такой глубины переправить ее в ботанический сад города Гамбурга? В тот же момент мое внимание привлекла сильная боль в правой руке. Болело так, словно в руку впились тысячи невидимых муравьев. Я левой рукой стал тереть правую руку, и постепенно она пришла в нормальное состояние. Оказалось, что моя голова в течение нескольких часов лежала на правой руке и в итоге рука затекла. Получается, что я жив, ведь боль — это одно из проявлений жизни! Тогда что означало это похоронное песнопение, неотступно звучавшее в моих ушах? Я встал и выбрался наружу. За ночь наша общая квартира совершенно не изменилась. Миссис Саймонс и Мэри-Энн крепко спали, а на крыше их палатки лежал точно такой же букет, какой я обнаружил у себя. Тут я вспомнил, что у греков есть обычай — в ночь на второе мая украшать цветами свое жилище. Значит, букеты и Boryana variabilis достались нам благодаря щедрости Короля. В этот вопрос удалось внести ясность, однако до меня по-прежнему доносились похоронные песнопения. Я поднялся по лестнице, ведущей в кабинет Короля, и передо мной открылось зрелище, поразившее меня больше, чем любое событие вчерашнего дня. Под королевской елью был воздвигнут алтарь. Монах, облаченный в невероятно красивые одежды, с огромным