Страница 6 из 9
— На такие условия почти согласен!..
— Что значит — почти? Мы все на этом просто настаиваем.
— Ну, хорошо, хорошо, согласен без всяких оговорок. Только, чур, за временем следить буду сам.
За работой Ленин все чаще и чаще забывал взглянуть на часы. Но после этого случая почти каждый раз перед тем, как сесть за стол, он тихонько от всех приподымал звенящий колокол зеленого абажура: проверял, та ли лампа стоит.
Разные люди глядели на ту лампу, на ее желтую, слабую, еле тлевшую нить. Разные при этом у людей были мысли, разные возникали чувства.
Один посмотрел, посмотрел и сказал:
— Россия во мгле…
Другие видели дальше и думали: «Рассвет над Россией!..»
СУББОТНИК
Железнодорожные платформы на дальнем запасном пути звонко поскрипывали под штабелями заснеженных бревен. Мороз к вечеру крепчал, и было неясно, отчего бревна скрипят — оттого ли, что пробрал холод, или просто так, от собственной тяжести.
Когда рабочие, наспотыкавшись о заваленные сугробами рельсы, подошли к поезду, им даже не по себе стало — то ли декабрьские сумерки так быстро нагрянули, то ли состав был действительно таким длинным, но до конца его разглядеть было невозможно.
— Да-а… Тут не только дотемна — до утра не управишься! — вздохнул кто-то негромко, но так, что все сразу услышали.
На человека, сказавшего эти слова, тоже негромко, но дружно зашикали:
— А ты не робей…
— Дело ведь добровольное. Хочешь, ступай домой, мы и без тебя бревешки перекидаем.
— Без меня не перекидаете, потому как я отсюда никуда не уйду.
— Вот это совсем другой разговор!
И субботник начался. Неуклюжие, длинные бревна дружно стягивали с платформ. Высоко над составом уже где-то звучало извечное:
— Раз-два, взяли!..
Еще минута — и песня, как всплеск буферов, покатилась по всему составу:
— Еще ра-ази-ик! Еще раз!
Казалось, уже никто и ничто не в состоянии нарушить этого ритма, этого веселого шага «Дубинушки».
Но в самый разгар работы песня вдруг оборвалась — от платформы к платформе, из уст в уста множеством голосов передавалось, на ходу подхватывалось одно и то же могучее слово:
— Ленин!..
Да, это был он! Невысокий, в черном треухе, он вырос откуда-то из снежной кутерьмы и, весело поздоровавшись с незнакомыми ему людьми, сразу же растворился в толпе, попытавшейся было его приветствовать:
— Нет, нет! Никаких митингов. Не будем терять золотого времени. За дело, товарищи!
И вот уже вместе с двумя рабочими он подымает и тащит с платформы плавно покачивающееся, облепленное снегом бревно, и снова перемешивается с ветром на минуту притихшая песня:
— Э-эх, зеленая, са-ама пойдет. Подернем…
Ленин не сразу замечает, что бревна, под которые он старается подставить то одно, то другое плечо, все какие-то удивительно легкие, почти невесомые. Ему сначала даже кажется, что причиной тому — знакомая с детства «Дубинушка».
Но вот Ильич, громко рассмеявшись, спохватывается:
— Ну и мудрецы! Кого провести захотели! Мы ведь тоже не лыком шиты!
Как это он их сразу не разоблачил! Двое его напарников, берущих бревно с двух концов, намного выше, сильнее его, и он, идущий между ними, по существу еле-еле дотягивается до тяжелой ноши, едва касается ее своим плечом!
— Не-ет, товарищи, так дело не пойдет! Я же сказал вам, что пришел не шутки шутить. Давайте по-честному, или я уйду в другую бригаду.
— Владимир Ильич, мы по-честному. Вам показалось что-то…
— Ну так вот, чтобы никому ничего не казалось, я встану с краю, а вот вы, — Ленин дотронулся пальцем до могучей груди одного из парней, — вы вставайте в середину, вот сюда, на мое место. Перегруппировка сил иной раз бывает полезной. Пожалуйста!
Поменялись местами. Понесли.
Но, как на грех, бревно опять почти висит в воздухе где-то над самым ленинским плечом, а Ильичу за воротник только ржавый снежок осыпается!
Рассердился Ленин. Даже вспылил немного:
— Да за кого же вы меня принимаете, черт возьми?! Ну скажите по совести, уважаете вы себя и меня хоть на столечко?
— Мы вас любим, Владимир Ильич. А бревно это просто горбатое. Как ни поверни, все топорщится. Сейчас другое возьмем.
Ленин не сказал больше ни слова, только слегка покачал головой и взглянул на смущенных хитрецов глазами, в которых веселые искорки перемешивались с колючими. Потом, глубоко запустив руки в карманы пальто, по-военному резко повернулся — пошел искать себе новых напарников.
Ленин работал вместе со всеми долго и упорно, пока весь состав не был разгружен. А было в том составе больше сорока двойных, четырехосных платформ и на каждой бревен целая гора.
Но странное дело — к кому бы из рабочих в тот вечер ни подходил Ильич, в чьей бы бригаде ни грел озябшие пальцы у костра — все люди казались ему великанами, просто чудо-богатырями какими-то! И за какое бы бревно он ни брался, под какое бы ни подставлял плечо — все были легкими, одно легче другого, и как пушинки сами плыли по воздуху.
МЯЧ С ЗОЛОТЫМ ПОЯСКОМ
Это была необыкновенная приемная. Народу всегда было так много, что, казалось, города и села, целые губернии проходили здесь за один только день. И никто не дожидался своей очереди слишком долго.
Ленин работал по шестнадцать часов в сутки, и среди этих шестнадцати обязательно отводилось время, и немалое, для приема людей — самых неожиданных, не предусмотренных никакими регламентами и распорядками.
Так было и в этот день.
Один за другим через дверь, ведущую в кабинет Ленина, входили и выходили многочисленные посетители. Секретарь едва успевал «регулировать движение»:
— Товарищ Соколова, это вы из Сибири?
— Я.
— Проходите. Владимир Ильич про вас уже спрашивал.
— Товарищ Васильев, вы опоздали, вам придется посидеть.
— Я посижу.
— А вы, ребята, что скажете?
— К Ленину мы. Он велел прийти ровно в пять.
— То, что ровно в пять, это верно, а вот то, что не сегодня, а завтра, это тоже факт. Вам же ясно было сказано — в субботу.
— Мы в субботу никак не можем.
— У нас в субботу дела…
Дверь из кабинета неожиданно приоткрылась. На ребят удивленно глянул Владимир Ильич:
— Как?! Вы уже здесь?
— Здесь…
— Ну, ладно, заходите, раз пришли, что ж с вами поделаешь.
Вошли. Сразу примолкли. Неловко столпились вокруг стола.
— Я слышал, у вас завтра дела? Если не секрет, какие?
— У нас завтра сбор.
— Сбор? Какая повестка?
— Чего?
— Ну, о чем говорить будете?
— О подготовке к октябрьской годовщине.
— Вот это молодцы! Что же решать собираетесь?
— Подарки будем собирать для бедных.
— Для бедных?
— Да, для детдомовцев.
Ленин пристально глядел на мальчишек. Худые, бледные стояли они перед ним. Латаные отцовские пиджаки неуклюже сползали с их плеч почти до полу.
Вчера, когда Ленин только познакомился и разговорился с ребятами, все это не так резко бросилось ему в глаза. Он подошел к ним в тот момент, когда они, забыв обо всем на свете, гоняли мяч по воде, перемешавшейся со снегом. Больше всего поразило его даже не то, что игра была не по сезону. Удивительным показался этот мяч — маленький, черный, лохматый, метавшийся в воздухе невероятными зигзагами.
— А ну, что это у вас? Дайте-ка поглядеть.
Кто-то протянул мяч Ленину.
Это был клубок из мокрых веревок и тряпок.
Ленин грустно улыбнулся:
— Ну и как? Удобно играть в такой мяч?
— Не-е…
— Вот и я думаю, неудобно.
— Как же ж нам? Поиграть-то охота.
— Мяч надо подремонтировать. Лучшего пока нет.
Ленин хотел что-то добавить, но, глянув еще раз на мяч, высоко подбросил его над головами ребят и, не сказав больше ни слова, пошел дальше. Сделав несколько шагов, он резко повернулся: