Страница 14 из 74
— Он с печки никуда. Хочу, говорит, помереть в своем доме.
— Ну вот что, бабушка, — подумав, сказал Кузя. — Мы еще к нему сходим. Вот с вашими повидаемся, поговорим обо всем, потом проведаем вашего мужа.
— Какого мужа? Сосед это наш.
— Сосед?
— Сосед.
— И что же? Так вовсе один и живет?
— Один.
Кузя, Слободкин и Инна переглянулись. В такую минуту чужие люди друг о друге пекутся. Хотелось сказать старухе что-нибудь очень хорошее, доброе. Но слов тех не было у них в эту минуту. Все куда-то исчезли вдруг. Только Инна молча обняла старую и поглядела вверх: где-то, на самом краю неба, шевельнулся тревожный звук.
— Самолет?
— Нечистая сила, — перекрестилась старуха.
— Он самый, — сказал Кузя. — Высоко.
— Высоко, высоко, — засуетилась старуха. — К своим надо, к своим.
Самолет действительно шел на большой высоте. Шум его уже доносился настойчиво накатывавшимися волнами, но через несколько минут, оказавшись в плотном кольце баб и стариков, Кузя, Слободкин и Инна забыли о самолете.
Их провожатая стояла с гордым видом рядом, продолжая что-то говорить, но слабый голосок ее совсем уже не был слышен. Вопросы сыпались со всех сторон. Кто такие? Откуда? Куда? Что на фронте? И где он, фронт?..
О себе Кузя, Слободкин и Инна рассказали, конечно. А вот фронт? Что там сейчас? И где он, в самом деле? Им вдруг стало мучительно стыдно за то, что не могут дать ответа. Деревенские поняли это и попробовали, как могли, успокоить:
— Там знают, наверно.
— Где?
— В Москве. Там все знают.
Мало утешительного было в тех словах. На душе еще горше стало, еще обиднее. У Кузи вырвалось:
— Не бежим мы, не думайте…
— Христос с вами! Нешто мы попрекаем? Насмотрелись на всякое. Израненные скрозь, избитые, больные — в чем душа держится, а идут, свою часть догоняют. Да нешто ее догонишь? На одних грибах-то? Много в лесу развелось грибников вроде вас, горемычных.
— Грибников?!.
— Ну да, голодные идут, огня не разжигают, едят все сырое — грибы, коренья, ягоды. Ах, сыночки, сыночки, что же делать с вами? Чем подсобить? Куда девать?
— Никуда нас не надо девать, — мрачно сказал Кузя. — Нам бы табачку на дорожку, а еще…
— А еще?
— А еще расскажите, где мы. — Кузя почему-то покраснел и уставился в землю. — Шоссейка рядом какая?
— Варшавка.
— Варшавка? Так вот нас куда занесло!..
Кузя поглядел на Слободкина и Инну.
— А мы думали…
— Точно, Варшавка. Он по ней днем и ночью.
— Ну, ночью-то не особо, днем, это верно, густо идет. Значит, Варшавка. Так, так, так… Ну что ж, это лучше даже. А деревня?
— Карпиловские мы.
— Не слыхал что-то. А ты, Слобода? — Кузя наморщил лоб.
— И я тоже.
— А Песковичи знаете?
— Это где же будут?
— Там, — неопределенно махнул рукой Кузя. — Так как же насчет табачку? Нам нынче в дорогу.
Но не так-то легко было внушить старикам и бабам, что солдаты есть солдаты. Знай свое — сыночки, и все тут. И еще — доченька.
— А эта-то куда?
— С нами она.
— Девочка ведь совсем. Это что же творится на белом свете? К мамке надо бы, не на войну.
Инна молчала-молчала и вдруг разобиделась:
— Мне медсанбат догонять надо.
Незнакомое слово «медсанбат» произвело впечатление. Очевидно, деревенские подумали, что медсанбат — это какое-нибудь учреждение, находящееся далеко от линии фронта. Они и сами не знали, до какой степени были правы. Сколько таких медсанбатов встретили потом Слободкин, Кузя и Инна на дорогах войны! Именно далеко от линии огня, в глубоком тылу, но не в том тылу, где спокойно и тихо, а во вражеском — где от тебя до смерти рукой подать.
6
Вечером того же дня, перед тем как расстаться, деревенские собрали солдатам в дорогу целую корзину всякой еды. Две чистые простыни пожертвовали на бинты. И про табак не забыли.
В ту минуту казалось, что продуктов хватит на неделю. Но слова баб и стариков о «грибниках» подтвердились. Уже на следующее утро повстречали двух пограничников — изможденных и ослабевших.
Они тут же, за один присест съели почти все, что было в корзине. Как поели, так и свалились, впав в глубокое забытье. Разморило ребят. Лес огласился таким храпом, что стало страшно: все та же Варшавка, от которой Кузя, Слободкин и Инна старались теперь не отходить, была не дальше как в двухстах метрах. Чтобы восстановить тишину, пришлось разбудить новых знакомых. Это оказалось не таким простым делом.
Кое-как растолкав пограничников, получили заверение, что шума больше не будет. Не прошло и нескольких минут, как те снова захрапели. Всю ночь только и делали что будили храпунов, а под утро, выбившись из сил, сами заснули. Но не все. Позднее Кузя и Слободкин узнали, и то совершенно случайно, что Инна совсем не ложилась в ту ночь.
После этого авторитет ее в глазах Кузи и Слободкина возрос еще больше. Когда знакомили Инну с пограничниками, Кузя так и сказал:
— Она у нас молодцом в отряде.
— Точно, — поддержал его Слободкин. — Подписываюсь.
— Насчет Инны?
— И насчет отряда тоже. Как это мне раньше в голову не пришло? Мы ведь и вправду отряд, а теперь тем более. Сила!
Рассказали друг другу о своих мытарствах по лесам. Подсчитали «штыки» и решили действовать сообща. Даже название отряду придумали. Так пограничники Кастерин и Васин стали бойцами лесного отряда «Победа». Очень понравилась им затея с тросом. Они все время поторапливали парашютистов:
— Ну, показывайте, показывайте ваш трос. Давайте вместе испробуем.
Трос лежал недалеко от шоссе, замаскированный, как самое совершеннейшее оружие. Кузя показал его новому пополнению, объяснил, как вязать, как натягивать. Стали вести усиленное наблюдение за Варшавкой, выбирать место, где и когда лучше устроить засаду.
Обстановка между тем усложнялась. Немцы с каждым днем становились все осторожнее, и застать их врасплох было трудно.
А листовки отряда «Победа» и подавно насторожили пришельцев. Идея разбрасывать листовки пришла на ум Кузе.
— Я бы сам сочинил их, да нет у меня таланта такого. Вот, может быть, Инна?
Думали, она откажется, а ей даже польстило доверие, Скоро текст первой листовки был готов: «Уходите, фашисты, с Варшавки! Не уйдете — будем бить вас тут днем и ночью. Отряд «Победа».
— Я ж говорю, — подбодрил засмущавшуюся Инну Кузя, — не девочка, а целое управление пропаганды и агитации!
Теперь надо было во что бы то ни стало достать бумаги и приступить к делу.
Тут уж проявился Кузин талант. Быстро и аккуратно нарезал березовой коры. Из-под его ножа так и сыпались ровные белые прямоугольники, мало чем отличавшиеся от настоящей бумаги. А карандаш отыскался у Васина. За один день было изготовлено около двух сотен листовок. Их разбросали по шоссе на участке длиной километров в пять. Васин, которому на другой день было поручено проверить, в каком состоянии находится «засеянный» листовками участок, вернулся с задания загадочно улыбающийся.
— Ну как? — кинулись к нему все с расспросами. — Клюнуло? Или нет?
— Еще как!
— Все в цель попали? Вот это работа! Ни одной листовки на всех пяти километрах?
— Не то чтобы ни одной, но наши, видать, точно все в яблочко.
— Толком говори, Васин!
— Какие все стали нервные! Война только-только начинается, а мы уже нервишки поразмотали. Что с нами дальше будет?
Васин запустил руку за пазуху, вытащил оттуда чуть покоробившийся кусок бересты:
— Читайте!
— Так, значит, лежат? Зачем же ты поднял, чудило? Кто тебя просил?
— Читайте, вам говорят! — гаркнул Васин.
Кузя взял листовку из рук пограничника и медленно, но складам прочитал вслух: «Смерть фашистским захватчикам! Партизанский отряд «Удар по врагу».
Вот ведь что, оказывается, происходит! Люди не выпустили оружия из рук — собираются в лесу по двое, по трое, становятся отрядами…