Страница 9 из 18
И вражеских солдат всех на себя записать не можем. Солдатские книжки собирает пехота, потому и за танкистами врага особенно не гоняемся, мочим по ходу дела и за компанию. Так что все солдаты противника уничтожаются совместными действиями – пополам напополам со своей пехотой.
Вообще это грустно. За уверенное уничтожение рядового и унтер-офицерского состава европейцев Совет обороны даёт десятку, за младших офицеров до капитана включительно двадцатку, а за танкистов удваивает.
Кстати, за пленных дают столько же, потому почти и не связываемся – мороки с ними. Проще уверенно расстрелять. Или неуверенно походу выполнения боевой задачи. Мы ж европейцев убиваем не за деньги, а потому что война.
Вот танкистам только вражеские машины и остаются, сто двадцать за каждую на экипаж. Делим поровну, рискуем ведь одинаково. Если что пятьдесят рублей на гражданке зарплата чернорабочего, а специалисты получают около сотни. Спалишь три европейских танка за месяц, вот тебе и получка фрезеровщика.
Правда, за первый месяц мы спалили уже больше трёх, а к наградным ещё и платят денежное довольствие. Тут многое зависит от звания и профессии. И что меня особенно радует, платит исключительно Совет обороны, что дружинникам, что ополченцам, чтобы не было никому завидно.
Вроде, неуклюже прикалывается миллионер и боярин? А вообще ни разу! С обычных счетов можно снять лишь по письменному заявлению минимум, на самое необходимое, а солдатский счёт отдельно.
В прошлой жизни слышал, как немного говорили о выплатах в Советском Союзе, но как-то стыдливо и второпях. Больше упирали на фронтовые сто грамм «за сбитого». В Гардарике водку не дают никому, а выплаты даже рекламируют.
Опасная, трудная работа должна хорошо оплачиваться, и это для русских естественно. Танкисты работают на технике и рискуют головами, они просто не могут быть бедными.
Мне нравится это отношение. Война и подвиги разумеются сами собой, фоном, а по сути каждый на своём месте просто хорошо делает свою работу. Просто работу. Ничего личного, только дело.
Правильно говорят знающие люди, что война фигня, главное манёвры. Не, когда в тебя стреляют это неприятно – убить же могут. Но ранее у меня такое случалось в основном по выходным, а на войне выходных нет. Втянулись мы в рабочий ритм, и потянулись трудовые будни.
Ночью обычный переход, я и Паша на ходу выспались. Перед ранним летним рассветом Лёша поставил танк. Серёга приказал ему пока спать, меня и Павлика разбудил, а сам пошёл поговорить со взводным.
С рассветом проснулась война. Чуть в сторонке к врагу полетела группа «кукурузников». В отдалении, но не очень далеко, загрохотали разрывы, донеслись выстрелы из стрелкового оружия и пушек. Я узнал голос башенных орудии – нам очень интересно. Мы разминались, а Лёша, не отвлекаясь, спал.
Вернулся командир и сказал нам дожидаться снабжение, а он тоже поспит. Серёга полез на командирское место и временно выпал из кадра, а я продолжил внимательно слушать, что Павлик с умным видом рассказывает.
Кому-то может показаться, что парня несёт, только уж больно много у него возникает мыслей по любому поводу. Сам я от дурацкой привычки думать стараюсь избавиться, а ему нужно выговориться. Получается вин-вин, все довольны.
Подъехали цистерны, и Паша полез будить командира. Пока заряжающий таскал шланг, а угрюмый Серёга расписывался в журнале за полученные литры соляра строго по счётчику, от крытого грузовика пришли два бойца и вручили двадцать коробок сухпая.
И куда его совать? После вчерашнего боя хорошо загрузились трофеями в надежде, что постоим возле какого-нибудь села. Пехота ближе к европейскому имуществу, зато нам проще установить с населением контакт. Этот их южный диалект!
Но ладно, нас деньги интересуют в самом крайнем случае, когда больше нечего взять. Мы охотнее принимаем свежее молоко и прочую сметану, жареное мясо, сало, колбасы, домашний хлеб, отварную картошку, разные пирожки…
В деревне можно и пирожки, тем более не все они с мясом. И забираем, конечно, любые свежие овощи.
А у населения неожиданно вызвали интерес европейские карты с голыми девками, просто картинки и глянцевые журналы того же содержания. Мы их больше не сжигаем, собираем у пехоты и отдаём народу – пусть сами сожгут.
На втором месте европейские пластинки. Патефонов и своих хватает, а иностранная поп-музыка идёт нарасхват. А хорошо всё-таки поют немки:
«Дойчеланд зольдатен унд унтеофицирен»…
Ну, им больше не нужно, пусть свои потешаться. В Гардарику же вся эта европейская красивая жизнь официально никогда не завозилась, только через трофеи люди стали приобщаться к мировой культуре.
Часы, губные гармошки и другую ерунду берут не так охотно, просто на сувениры. Своего в каждом доме навалом. Бедная, бедная русская деревня!
Хотя речь пока не о ней, а о нашем танке. И так уже ноги не вытянуть, а тут эти коробки. Не танкисты, а коробейники какие-то. На всех немецкий патефон с пластинками, у каждого по три немецких комбинезона, чтоб на одном лежать, другим укрываться, а третий чтоб был. Но не выбрасывать же имущество!
Разместили с грехом пополам сухпай, Серёга разбудил Алексея и всем велел рассаживаться в машине. Лёха запустил двигатель, я от нечего делать в прицел контролирую одну из дорог – батальон встал в круговую оборону на развилке.
А бой в отдалении сместился дальше и почти утих, больше не рявкают орудия, только иногда постреливает отечественный ручной пулемёт. На дороге же появились клубы пыли, какие-то грузовики к нам едут на приличной скорости. Какие ещё грузовики? Снабжение ведь уже приезжало…
В лучах восходящего солнца вскоре разобрал кабины. У всех на дверцах трёхцветные круги, наше ополчение. Только форма кузовов под серыми чехлами, словно из прошлой жизни. И дорога неровная, местами идёт под уклон, так на чехлах сверху я разобрал в оптику тёмно-зелёным крупно что-то похожее на мои руны – вроде, косой крест и ёлочка, или стрелка.
У нас в батальоне на всех машинах замазали «мишень» и нарисовали руны «иду к тебе». Ребята говорят, что помогает от попаданий. Может, и помогает, а может просто подражают боярину. С нами понятно, а этим-то зачем? Наверное, просто показалось.
Командир наш получил флажковый приказ и скомандовал водителю выдвигаться. Выстраиваемся в походную колонну, спокойно едем в сторону недавнего боя.
Добрались до траншей, пехотинец с флажками указывает, где их лучше преодолеть. Переехали окопы, выкатились на твёрдую почву. Но я успеваю заметить уложенные для кого-то настилы через окопы.
Лёша идёт за впередиидущим танком, обходим воронки. Вскоре опять начинаются окопы, и в обороне наши танки «Рысь-1». С утра батальон отбил у немцев эти позиции, а мы едем дальше. Теперь наша очередь в тыл к неприятелю…
Только зачем и через захваченные окопы положили настилы? Мы едем с грузовиками? Хотя оно не моё дело. Я смотрю в прицел, мне нельзя пропустить внезапную цель.
Прокатились немного полем и выкатились на грунтовку. Через четверть часа она примкнула к асфальтовой дороге, ещё увеличили скорость. Минут сорок катились с ветерком.
Впереди иногда постреливают из танковых орудий, строчат пулемёты. На обочинах горящие европейские грузовики, мотоциклы, сами европейцы в мёртвом виде. Пару раз снижали скорость, передние танки сталкивали в кювет машины.
Дорога стала раздваиваться, танки впереди снижают скорость и съезжают. Серёга командует Лёхе:
– Едем в поле. Наша правая дорога, встаём в двухстах метрах от развилки.
Лёха просто рулит за передним танком нашего взвода и останавливается на уставной дистанции. Разворачивает машину к дороге носом. К нам, ничего не понимая, едет целая колонна, три мотоцикла с пулемётами и пять европейских крытых грузовиков.
– Фугасные, Паша, – сказал командир.
Тут я с Серёгой согласен. Мы ж не видим, что под тентами. Вдруг там пехота? Посылаю снаряд в первую машину. Рявкнули пятнадцать танков роты с обеих сторон дороги.