Страница 37 из 41
– Да кто ж их не хочет?!
– Сделаешь кое-что, и получишь много денег. Дукаты, не мелочь.
– Да хоть что. – Искренне и без раздумий пообещал тот. – Хотите – Папу Хэ завалю. Прям со скидкой, за удовольствие.
Шторм стиснул зубы так, что желваки заиграли. Нет, он не из-за Хозяина гневался. Он в сотый раз мысленно бил себя по голове. Значит, он здесь вообще был единственный, кто слепо верил Хозяину и служил ему?! Глупый, жалкий пес! Сам Хозяин – и теперь Шторм ясно вспоминал эти моменты, которые замечал, но до поры не понимал, – порой посматривал на него с недоумением и презрительной жалостью. Злость, раскаяние, ненависть душили и жгли.
– Этого не надо, но за готовность хвалю. – Усмехнулся своей неуловимой усмешкой Лодо. – Выжди какое-то время и спустись в Галерею. Трупы гостей, всех, или сколько сможешь, переправь в город. Сумеешь?
Кватронец почесал в затылке. Шторм его больше не держал, и нож у горла опустил, но оставил на виду, и кватронец нервно покосился на этот нож.
– Ну, пожалуй.
– Еще нужно будет написать на них, рядом с ними, как получится: «Убийцы детей». Сделаешь, иди в таверну, покажешь вот это, – он дал ему монетку в пенс, своеобразно сточенную, – и скажешь, что выполнил задание Ангела. Но не вздумай обмануть! Они проверят, и если раскроют обман, легкой смерти не жди. Тебя спросят: «Сколько». Ответишь: «Пять желтяков». И тебе дадут пять золотых дукатов. Дальше поступай, как знаешь. В таверне тебе наверняка предложат работу, советую не отказываться. Здесь больше не будет ни безопасно, ни сытно.
– Что делать-то придется?
– То, что умеешь и любишь больше всего. – Пожал плечами Лодо, и кватронец заухмылялся. Явно его умения и предпочтения не отличались особой пасторальностью.
Отпустив кватронца, Лодо и Шторм поспешили в Галерею. Опоздали: жертва выглядела так, что Лодо прикончил ее единым молниеносным движением. А вот с гостями он поступил далеко не так милосердно. Они сопротивлялись. Не смотря на то, что все трое были голыми, они были дворянами, рыцарями, и сопротивляться умели, а под рукой оказалось множество колющего, дробящего, режущего и протыкающего инвентаря. Задача Лодо усложнялась тем, что он хотел не убивать их мгновенно, а нанести смертельные ранения, от которых они будут умирать как можно дольше. Поэтому он приказал Шторму не вмешиваться, и тот, хоть и рвался всем своим существом на подмогу, не вмешивался – вновь заслужив удивление, смешанное с восхищением, со стороны ассасина. Идеальный напарник! Идеальный ученик!
Наконец, все было кончено: одному он вспорол живот, другому отрубил обе кисти и вонзил клинок в грудь, проткнув легкое насквозь. И только третьего пришлось убить сразу, оказался слишком умелым и ловким. Смыв кровь с лица и с оружия, вымыв руки, Лодо поспешил за Кирой.
Кира всего за сутки полностью освоилась в роскошных покоях. Ее любимый Ларс, отмытый, обихоженный, напичканный лекарствами и деликатесами, был уложен в постель самого Драйвера и облеплен примочками, пропитанными целебными отварами и мазями. А Кира принялась хозяйничать. Картину с насилием над эльфийкой она велела стражнику, который согласился ей помочь, снять и поставить подальше, изображением вниз. Барельефы, которые были и здесь, Кира завесила богатой тканью. Статуи, изображающие красивых юношей и греческих богов, Кира реабилитировала: пусть стоят. Окинула покои придирчивым взглядом: красиво. Шикарно. Как и Гор когда-то, девушка искренне считала, что достигла вершины, пика своей жизни, что это самое ее великолепное достижение. Ей просто не хватило бы ни опыта, ни фантазии, чтобы вообразить что-то лучшее. Разве что – если бы можно было хотя бы увидеть своих детей?.. И Кира как раз размышляла об этом, когда в ее – да, теперь уже ее! – покои вошли двое, и один из них, человек с красивым, правильным, хоть и немного бесцветным лицом сказал:
– Сеньорита, вы помните Гора?
Глава пятая: Золотой дракон
Сборы шли полным ходом. Так как, помимо королевы, в путь собрался и его высочество, который не выезжал никуда около двадцати лет, был настоящий аврал. Разумеется, на гребне волны всей этой бури находилась графиня Маскарельская, которая явилась в Хефлинуэлл только что, но уже лучше всех знала, что нужно взять, куда уложить, и кому доверить. Сама она покидать Хефлинуэлл пока не собиралась – нужно же было «присмотреть за мальчиками!». Но проводить все остающиеся в Хефлинуэлле члены семьи и гости убывающих собирались до Разъезжего, в Разъезжем переночевать, и утром проститься с уезжающими и новобрачными, и вернуться в Хефлинуэлл.
Разумеется, самые оживленные и важные сборы происходили в покоях королевы и в Южном Саду. Габи никуда не ехала – ее мать собиралась сначала переговорить с настоятельницей монастыря в Разъезжем, посмотреть, в каких условиях будет содержаться ее дочь, и «окончательно все для себя решить». Разумеется, раз не ехала Габи, то не ехали и ее придворные дамы. Страшно завидуя, они делали вид, что вся эта суета – чушь и бестолковщина, и «смысл – тащиться до Разъезжего и там ночевать всем табором? Идиотки», – дружно проговаривалось час за часом в разных вариациях. Особенно переживали те из дам, кто успел пофлиртовать и даже завязать интрижку с рыцарями из свиты королевы. Теперь они на показ делали скорбные лица и «интересничали», ожидая от партнеров обещаний писать и не забывать. А те, кто все-таки ехал, – Алиса, ее подруги и девушки ее свиты, служанки и прочая обслуга, – заняты были бурными сборами. Служанки и пажи, портнихи – а вдруг что-то порвется или испортится?! – и прочий нужный люд носились туда-сюда, укладывали и снова разбирали, чтобы уложить получше, сундуки и прочие баулы, теряли что-то нужное и с криком и слезами искали, короче, был нормальный ад. На этом фоне Саввишна, которая вновь собралась ехать – нужно же было кормить дюка и его «лапушку» (так Саввишна звала Алису, которую очень полюбила), нормальной едой! – выглядела чудом спокойствия и деловитости. Она без шума, без суеты, без помпы с раннего утра, оставив на кухне кучу выпечки и вкусняшек, собрала свой фургон, нужные припасы, и собралась ехать в Гнездо Ласточки в сопровождении того же мальчишки, что поехал с нею из Валены.
Она уже уселась на козлы рядом с возницей, как появился мастер Ракуш, большой, грузный, усатый, слегка комичный в своей важности. Произнес злорадно, со своим непередаваемым акцентом:
– Уезжаешь, злая женщина?
– Не радуйся, не навсегда. – Отрезала Саввишна.
– Это жаль. – Фыркнул венгр. – Можешь оставаться там, никто скучать не будет.
– Тебя не спрашивала. – Саввишна кокетливо оправила складочки белоснежной сорочки на груди. – Я за дюком, куда он, туда и я. Без меня что он есть-пить-то будет, сердешный? А герцогинюшка, лапушка? Чем ты ее кормил? Травой? Фу! Глаза б мои не видели! Только и знал, что овощей настрогать да яблоки медом полить, да орехов насыпать, а разве она чернавка какая, чтобы так есть?
Венгр выпятил грудь:
– Я готовил лучшие постные блюда! Я готовил для короля Андроша, я готовил…
– Вот этому чмошу и дальше готовь. – Отбрила Саввишна, страшно чем-то довольная.
– Ты злая, злая женщина, злой язык! – Мастер Ракуш топнул ногой. – Я хотел… – От злости акцент его стал сильнее, – я хотел дать тебе рецепт огненного вина, гипокрас, пить герцогу и герцогине, но нет!!! Нет!!!
– Ой, напугал. – Саввишна расправила юбку, уселась поудобнее, величественно кивнула вознице:
– Трогай! – И фургон покатил к воротам Хозяйственного двора.
– Три унции корицы и три унции имбиря. Одна мера испанского нарда. Гвоздика, стручковый перец, трава сыть и орех мускатный. Майоран и кардамон – каждого по четверти унции. Гвинейские зерна и цветки корицы – того и другого по десятой части. – Донеслось из фургона. Венгр фыркнул, дернув усами. Проводил фургон горящим взором черных глаз, потом сдвинул набекрень берет, расправил грудь и сказал сам себе: