Страница 13 из 41
Лодо тоже слегка поежился. Сама мысль о крысах-шпионах показалась ужасающей. От таких соглядатаев и в самом деле невозможно укрыться и обезопасить себя. Но что прячется в глубинах Красной Скалы? Вот, что его волновало теперь больше всего. Этого пока что не знали даже пронырливые подданные Серого Дюка.
Гэбриэлу очень редко снились сны. И еще реже ему снились хорошие, или нейтральные сны – почти всегда это было что-то тягостное и настораживающее. Он до сих пор помнил сны о Марии, которые и заставили его все бросить и поспешить ей на помощь – как потом оказалось, успел он в последний момент. И когда ему приснилась Алиса – точнее, сон про Алису, – Гэбриэл проснулся среди ночи от того, что сердце сжалось и заколотилось к груди, как ненормальное, так, что даже страшно стало. Ему приснилось, что сад его Солнышка увядает, цветы осыпаются трухой, и он не видит Алису, но слышит, как она рыдает над своими цветами. Гэбриэл поспешил ей на помощь, но сухие кусты и какие-то непонятные колючки мешали ему, и, обходя их, он все дальше и дальше уходил от Алисы. Сон так сильно похож был на те сны, что снились ему в Садах Мечты – не сюжетом, а общим ощущением надвигающейся беды и потери, – что стало жутко. Алиса спала рядом, неслышная, как всегда, и Гэбриэл, приподнявшись на локте, несколько минут просто смотрел на ее прелестное личико, во сне такое спокойное, немного детское, с приоткрытым ртом и тенями от ресниц под закрытыми глазами. Света из окна на их постель падало немного, но для полукровки этого было вполне достаточно. Насмотревшись, Гэбриэл заставил себя успокоиться и лечь обратно. Но волнение не уходило. В голову лезли дурацкие мысли о драконах, почему-то о Ключнике, о Барр, о том, что он так и не рассказал Алисе о том, что узнал о себе в Дунькиной башне, и она понятия не имеет, что внутри ее мужа спит дракон. О том, что ему рассказали про дракона-лича – и о том, что и это он скрыл ото всех, даже от Гарета. Как советовал ему Афанасий Валенский, Гэбриэл честно спросил себя, чего он боится – и честно же ответил: боюсь, что этот замечательный отрезок времени, когда все так здорово, так красиво, так все довольны и спокойны, закончится прямо сейчас. Оно и так закончится – и очень скоро. Так пусть все сполна насладятся последними днями покоя.
Может, он и не прав. Может, они теряют драгоценные минуты, чтобы что-то успеть, как-то что-то предотвратить – но что? Гэбриэл не представлял себе, что можно здесь сделать. Только ждать. Смотреть, как радуются окружающие, как строят планы и рассуждают о возможном будущем… Которого, крайне вероятно, просто нет. Так зачем портить им то, что еще осталось в их настоящем?
У Птиц не было обычая праздновать удачные вылазки и операции, но Кошки привыкли отмечать любой успех пышно и шумно. Вот и теперь закатили прямо на корабле пирушку с песнями, танцами, пьянкой и драками. Причем больше всех отличилась Манул, которая сначала завела своими откровенными танцами контрабандистов, а потом сама же и набила им морды, чтоб «руки не распускали, слабаки!». Сова, восхищенная наглостью атаманши Кошек, углядела наконец-то в ней родственную душу, и две оторвы, обнявшись, сначала пили из одного бокала, потом вдвоем пошли танцевать, куражась так, что даже Конфетка, признанная в этом деле непревзойденной, разозлилась и убежала на палубу. А Сова с Манул, напившись в дрова, обнялись и разрыдались на плечах друг у друга, признавая, что «нету настоящих мужиков, нету-у, слышь, подруга, как жить-то?!». Ворон, слегка обидевшись, все же сгрузил на собственное мужское плечо тушку своей боевой подруги и унес ее в трюм. После чего Манул и вовсе расстроилась: у Совы, может, и «нету-у», а вот у нее вообще нет, и это обидно. Вепрь, которому предназначались все ее выходки, танцы и провокации, пил, не пьянея, смотрел на них своими нагловатыми холодными глазами, и почему-то отнюдь не рвался доказать молодым, интересным из себя дамам, что настоящие мужики очень даже есть. Это показалось основательно нагрузившейся Кошке жесть, как обидно. Она опрокинула в себя очередной бокал можжевеловки, встала, демонстративно поправила бюст, и пошла прямо к нему. Ну, как прямо? В целом придерживаясь курса. Вепрь, встретившись с нею взглядом, чуть поднапрягся. Вообще-то, танцы двух оторв его завели, – и не только его, не отнять. Он прежде и подумать не мог, что две бабы, в танце ласкающие друг друга – это так заводит! Смотрел и смотрел бы… И даже злость Зяблика ничего не меняла. Но в то же самое время Вепрь, как подавляющее большинство мужчин, – даже полуэльфов! – боялся смешных и нелепых ситуаций, особенно тех, где сам становился главным действующим лицом. А выражение лица пьяной в хлам атаманши Кошек обещало именно ее: нелепую, омерзительную, смешную и безвыходную ситуацию, в которой он, Вепрь, станет посмешищем. Причем в любом случае и при любом исходе… И Вепрь позорно бежал с поля боя – впервые в жизни. Не боявшийся ни черта, ни Хозяина, ни Красной Скалы, от пьяной Кошки он дал деру, как распоследний овечий хвост – и ничуть при этом не стыдился своего поступка.
Манул, занятая удержанием равновесия и направления, не сразу заметила, что объект ее хотелок удрал. Зато на его месте обнаружилась Зяблик, как раз отлучавшаяся по своим девичьим делишкам. Разочарованная Кошка, пьяно сощурившись на соперницу, громко – хотя ей самой казалось, что говорит она чуть ли не вполголоса, – заявила:
– Что, курица ощипанная, спрятала своего мужика от меня, и думаешь, тебе это поможет?!
– А твое какое дело, кошка драная? – Не осталась в долгу Зяблик. – Нечего бегать за чужими парнями, проститутка подзаборная, а то как бы тебе кто рожу-то твою не расцарапал!
– Уж не ты ли?! – Фыркнула Манул, покачнулась, но устояла на ногах и, чуть нагнувшись вперед, произнесла раздельно прямо в лицо Зяблику:
– Ха. Ха. Ха. Грозилась одна такая, теперь выходит только ночью, чтобы рожей своей страшной людей не пугать!
– На свою рожу посмотри! – Огрызнулась Зяблик. – Тебе самой при дневном свете перед мужиками лучше не светиться, старушенция рябая!
Манул, у которой и в самом деле лицо было слегка трачено оспой, – совсем немного и почти незаметно, – и которая была старше Зяблика лет на восемь, пришла в ярость. Выхватила кинжал, присланный для нее в Гленнан Гаретом Хлорингом, и о, чудо, – мгновенно перестала пьяно покачиваться. Те из ее банды, кто не мог сражаться даже пьяный, долго не жили. Зяблик в долгу не осталась и под общий возбужденный гул тоже обнажила оружие.
– Дамы, дамы! – Встревожился, вставая между ними, Ворон, который только что отнес в трюм свою боевую подругу и сгрузил ее на их общую койку. – Спокойно, дамы, пакс!
– Уйди, подкаблучник! – Фыркнула Манул. – Своей Сове ступай, пеленки постирай!
Контрабандисты, из тех, кто еще способен был что-то соображать, радостно загоготали. Им все происходящее казалось жутко забавным. Ворон чуть покраснел, но старался сохранять спокойствие, про себя в тысячный раз чертыхаясь и проклиная своё согласие связаться с Кошками, а главное – свой давний с Манул секс. Пьяная Кошка могла и выдать во всеуслышание что-нибудь об этом, и разбирайся потом с Совой… Черт бы побрал этих баб!
А виновник всей этой кутерьмы, заметив на палубе расстроенную Конфетку и рассудив, что довольно с него пьяных девок, потихоньку, пока она его не заметила, спустился на причал.
Светало. У дальнего края деревянного причала, где жались рыбацкие лодки, собирались потихоньку местные рыбаки, переговаривались негромко, зевали. Молчаливые утренние чайки по большей части сидели на всех выступающих предметах в порту и посматривали на происходящее сонными глазами. Вепрь, позевывая, тоже смотрел: на чаек, на рыбаков, на спокойное море и небо карамельных оттенков. Рыбаки оживились: на причал пришла какая-то женщина с тележкой, на которой стояли две большие корзины. На крышке самой большой корзины сидел ребенок, месяцев пяти от роду, в длинной, до середины икр, грязной рубашонке. Остановившись, женщина довольно бесцеремонно сняла его и плюхнула на доски причала рядом с собой, открыла корзину, и до Вепря даже здесь донесся упоительный аромат домашней выпечки. В обмен на свои геллеры, рыбаки получали от торговки свертки, кто побольше, кто поменьше, кое-кто в придачу к свертку получал еще глиняную бутылку. Получив сверток, рыбак отходил к своей лодке и начинал готовиться к отплытию.