Страница 3 из 15
До мелочей, навзрыд прописанные роли
Пришедших из историй и рассказов,
В которых ложь и правда вместе – сразу.
От автора, не ментора святого,
А от того, кто знал и славил слово,
Внося божественную искренность и силу,
Рождённую в переживаниях и вере
(Блажен, кто в свет и мудрость их поверил).
И солнце поднялось, и осветило,
И обнажило чувственную нежность
И откровенность, страстность и безгрешность
На шпаги острие, в повествованье книги:
В глазах священника и на руках расстриги.
Падение ядра, вращенья бесконечность,
Компот из вишни, летний сад, беспечность
Спеша сливаются в одной судьбе и жизни,
В цветущей юности, служении Отчизне.
Итак, который будет вам дороже?
Скажите честно, если про Войну, –
Я вам поверю, и про Мир – пойму.
В одном – любовь, в другом всё жёстче, строже.
Который том роднее, ближе вам, по нраву?
Рожденье, смерть, что вас волнует, право,
И чувства дарит ярче и острее?
Во что вы верите, что примете скорее –
Войну? А восхищаясь, радуясь… чему?
Потере жизни, помутнению рассудка?
Там лишь одно ночное время в сутках
И верить можно только одному –
Себе. Любой другой Войною занят,
А если обещает, то обманет…
Во всём великий смысл и острота порывов.
Для чувств таких, как жалость, доброта, к сочувствию позывов,
Здесь места нет совсем… Не время!
А чтоб собрать хоть что-то – это бремя.
И надо всем парит старуха-смерть
И каждому в глаза спешит смотреть.
Старается вовсю, играет с жизнью,
А на кону судьба, оконченная тризной, –
Финал естественный, когда приходит срок.
А здесь? Когда ещё не время и урок
Наш не окончен первый… и пока
Не ждём финала, перемены и звонка:
На перерыв, антракт, на передышку…
Но жизнь уйдёт, и смерть захлопнет крышку –
Ей (смерти) всё равно и не нужны конфузы.
Кого приветствовать, что русских, что французов,
То попадающих под руку эфиопов,
Ей всё равно – лишь приобнять кого-то
И проводить к паромной переправе.
А там монеты две – и вновь назад,
Туда, где можно лгать и править
Свой чёрный бал – на людях… и приват.
Как в домино – две краски маскарада
И на земле рисуют круги ада –
Где мерзости отчётливо видны
Во всех кровавых «подвигах» Войны…
Вот взрыв – и юноша упал, во взоре страх,
Мгновеньями бегут сюжетов вспышки.
А сколько их… о, бедные мальчишки…
Между прологом с эпилогом – боль и прах.
Ну всё, с Войной понятно стало,
Хотя бояться мужу не пристало –
Но не она для нас пристанище души.
Нам Мир с любовью будут идеалом.
О Мире и любви скорей пиши –
Без взрывов, стонов, в неге и тиши.
Так хочется на юность посмотреть,
На молодость в наивной страсти первой.
А самому красиво постареть,
Не поклоняясь ни Аресу, ни Минерве.
Стремление к полёту, вере, чистоте –
Вот то, о чём поют писатель и поэт.
О нежности, душевной теплоте
Мечтают воин, пацифист, эстет…
А первый бал Наташеньки Ростовой?
Что лучше для сюжета для простого!
И первый поцелуй, и детские желанья,
Улыбки, танцы, девичьи мечтанья…
В любви, Войне есть общее – экстаз!
Но если первая есть жизни продолженье –
Стремленье к идеалам, чистоте,
Искусству и природной наготе…
То во второй… от идеалов отреченье,
Души падение и саморазрушенье.
И в этом убеждались мы не раз.
Война и смерть – как сёстры, две подруги.
Когда я в церкви на венчание смотрю,
То понимаю, что нас движут к алтарю
Любовь и Мир – в гармонии, на пару.
Война ж нам дарит ненависть, отраву,
Озлобленность, пороки и недуги.
Что автор нам даёт, во что он верит сам?
Какие движут им подспудные идеи?
Иль только образы и темы им владеют
И всё расписано по планам и часам?
Довольно… всё уже предельно ясно –
Есть Мир, в котором жить непросто, но прекрасно,
И есть разлучница – могильщица Война,
Что с чёртом под руку и с ним обручена.
Уходим
Мы бежим, задыхаясь от страха, обиды и злости,
То намётом летим, то, храпя, переходим на шаг.
Мышцы рвутся от боли, и гнутся и крошатся кости,
И спасает внезапно упавший в низину овраг.
Здесь так сыро, темно и безмолвно, предательски тихо,
Тут любое движенье раздастся – как выстрел в ночи.
Нас давно уже ждёт и бормочет голодное лихо,
Продираясь в подлеске, клюкой по деревьям стучит…
На подобранных лапах, к земле животом припадая,
Распахнувшая пасть и горящие пяля глаза,
К нам по склонам стекает живою волною шиза,
Всё подмяв на пути – постепенно овраг заполняя.
Мы уходим ручьём по засохшему старому руслу,
Окровавленный след за собой оставляя – как метки.
Нам теперь всё равно, лишь бы прочь от запретов и
клетки –
Путь наш труден и долог, тернист и потерями устлан.
В чём же наша вина и кто счёт предъявляет заочно?
Почему мы должны (ничего не прося, не беря)?
…Это просто охота, забава, и знаем мы точно –
Там внизу, на границе, у леса… стоят егеря.
Первая любовь
Ей принесут цветы с карточкой от меня.
Посыльного потом попрошу рассказать,
Как приняла букет, как читала, —
чтобы понять,
Осталось ли чувство, а может, надеяться зря
На свидание, назначенное в записке,
Такое желанное. Но всё больше сомнений,
Как только становится уходящим
…время,
И ожидание, и понимание намерений.
Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,
Который давно уже от этой жизни усталый –
Хочет погреться у прежнего, неостывшего очага.
А может, это снова молодость и на картине стога?
И в музее почти пусто и ничего лишнего.
А может, это всё забытое и пронзительно личное?
Которое не описать и не передать словами.
А может, лучшее – это расстояние и молчание между нами?
Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?
Но часы на башне, как прежде, стучат.
И голуби те же снуют под ногами –
Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали
Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,
Нарочно, чтобы им стало понятно тоже –
Как нам хорошо и всё в мире – у наших ног.
И что не предложит теперь сам господь бог…
У нас уже есть – и другого не надо.
Одна ладошка твоя у меня в руке,
На вторую дышу, целуя, а сам
Согреваюсь твоим взглядом,
Васильками, плывущими по реке,
Глазами, горящими над листопадом.
Наверное, это не повторить,