Пьесы

К о м и с с а р. Иди, Григорий Михайлович!

Командир слегка покачал головой и вышел на авансцену через маленькую дверцу — бронированную дверь левой, невидимой, стенки вагона. Комиссар подошел поближе. Особенно внимательно прислушивается Мария Павловна.

К о м а н д и р (в зрительный зал). Подойдите ближе.

Нолькен и адъютант с флагом подходят к рампе.

Я — командир. В чем дело?

Н о л ь к е н. Его превосходительство генерал Мамонтов поручил мне договориться с вами об условиях сдачи бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».

К о м а н д и р. О чем?

Н о л ь к е н. О сдаче бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».

К о м а н д и р. Почему же о сдаче? Не понимаю.

Н о л ь к е н. Потому что ничего другого не могу вам предложить. Не имею иных полномочий. Положение вашей боевой единицы трудно назвать выгодным. Бронепоезд находится в центре нашего экспедиционного корпуса. Ни вперед, ни назад он двигаться не может. Однако, не желая проливать лишней русской крови, его превосходительство предлагает вам сдаться без боя.

К о м а н д и р. Мне очень досадно, но тут происходит явное недоразумение. Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Во-первых, это не «Князь Мстислав Удалой». Бронепоезд называется «Смерть паразитам» и является воинской частью бронетанкового управления Красной Армии. Это раз. Во-вторых, у меня совершенно другие директивы: я веду состав в Москву. Это два. И в-третьих: не вижу никаких причин для сдачи. Посудите сами: площадки — последней конструкции, орудия и пулеметы — снабжены достаточным запасом снарядов и патронов. В чем же дело, не понимаю?

Н о л ь к е н. Значит, вы отказываетесь? Предупреждаю вас: наша артиллерия расстреляет в упор ваш состав. Оставшиеся в живых понесут суровую кару и ответят за слова своего командира.

К о м а н д и р. Каждый красноармеец отвечает в бою за действия своего командира, равно как и всякий командир отвечает за своих бойцов.

Н о л ь к е н. Значит, насколько я вас понял, бой неизбежен?

К о м а н д и р (с сожалением разводя руками). Выходит, так. Хотя подождите, есть предложение…

Комиссар, услышав эти слова, подходит еще на шаг.

Я прошу вас передать генералу Мамонтову следующее: ваши саперы исправляют путь, и мы проходим в московском направлении. Обещаю вам, что ни один выстрел не будет произведен с нашей стороны, хотя мне трудно будет удержать бойцов при виде врага.

Комиссар улыбнулся.

Н о л ь к е н (сжав кулаки). Я здесь не для того, чтобы выслушивать дерзости.

К о м а н д и р. Простите, так уж нас воспитывали.

Н о л ь к е н (неожиданно). Ваше имя?

К о м а н д и р. А разве это так важно?

Н о л ь к е н. Да нет, черт возьми… Но голос… Скажите, прошу вас.

К о м а н д и р. Державин Григорий Михайлович.

Н о л ь к е н. Воспитанник Санкт-петербургского кадетского корпуса?

К о м а н д и р. Да, я учился там.

Н о л ь к е н. Гриша!

К о м а н д и р. Кто говорит со мной?

Н о л ь к е н. Нолькен. Гриша! Это я, Нолькен.

К о м а н д и р (после паузы). Здравствуй, Костя!

Н о л ь к е н. Гриша! Как это случилось? Почему мы не вместе?

К о м а н д и р. Не знаю. В Красной Армии много бывших офицеров.

Н о л ь к е н. Гриша, это ошибка! Неужели ты не видишь, что ошибаешься? Ты же культурный человек! Как же ты не понимаешь? Все твои товарищи по школе, по фронту — с нами. Я, наконец. Ты помнишь Белозерского? Он адъютант генерала.

К о м а н д и р. Помню. Мы его Глистой звали. Вместе под строгим арестом сидели: Ивана Антоновича — химика — я с Белозерским чернилами облил. Ох, и плакал Глиста в карцере. (Смеется.) Хорошее тогда время было, молодое.

Н о л ь к е н. А помнишь, как я — это уже в школе, когда сдавал топографию, — в чистом поле горы вывел? Скандал ведь какой получился!

К о м а н д и р. Я все помню.

Пауза.

А где Крокодил?

Н о л ь к е н. Фон Крок у Колчака… Правильно — фон Крока звали Крокодилом. Он теперь полковник — хитрый немец.

К о м а н д и р. Где Вольский?

Н о л ь к е н (вздохнув). Застрелился. Его кексгольмцы-солдаты кашеваром выбрали.

Пауза.

Ну, так как же будет, Гриша?

К о м а н д и р (после долгой паузы, тихо). Какие условия сдачи?

Комиссар положил руку на маузер и подошел вплотную к двери. Мария Павловна рванулась вперед.

Н о л ь к е н (оживляясь). Прекрасные условия: вся команда переходит на службу в нашу армию. Ты получаешь прежний чин. Может даже идти речь о повышении.

Пауза.

С коммунистами и комсомольцами я поговорю сам. Им никаких льгот предоставлено не будет.

К о м а н д и р. Хорошие условия.

Пауза.

Но они, подполковник, ни меня, ни моих солдат — не устраивают… А коммунистов и комсомольцев — тоже!

Н о л ь к е н (от неожиданности заикнувшись). Ах, так? Тридцать минут на размышление. Если через полчаса не будет ответа, мы открываем огонь, господин товарищ.

Командир ничего не ответил и вошел в вагон. Нолькен круто повернулся и пошел обратно по проходу. Финал этой сцены настолько неожидан, что комиссар не успел отойти. Он протянул руку командиру.

К о м и с с а р. Спасибо тебе, Григорий Михайлович! Хорошо сказал. Лучше не придумать.

К о м а н д и р (не подает руки). А разве… вы ожидали другого ответа, Никита Андреевич? Хм! Благодарю!

Мария Павловна подходит к мужу и берет его под руку. Это не ласка — это благодарность и вера в него.

(Гладит голову жены и, волнуясь, почти кричит комиссару.) Поймите, товарищ комиссар, мое положение! Вокруг меня — вечное недоверие. Почему я должен терпеть все это? За что? Только потому, что я — другой крови? За то, что я человек с высшим образованием, интеллигент? Что ж вы молчите?

К о м и с с а р. Предосторожность, Григорий Михайлович.

К о м а н д и р (резко обрывает комиссара). Это не предосторожность! Это расплата за грехи моего класса. Я плачу по счету. Я отвечаю перед вами, перед народом-победителем. Столетия лучшая мысль и ее представители держались за дворянство, помещиков и буржуазию. Вместе с моим классом, — а интеллигенция — это класс, товарищ комиссар, — я отвечаю за его вину перед пролетариатом!

У комиссара прорвался жест, выражающий сомнение по поводу того, что интеллигенция — это класс. И все же он промолчал. Но, увидев стоящего с высоко поднятой головой командира, комиссар улыбнулся.

К о м и с с а р. Так-с! Формулировочка, конечно, сомнительная, но спорить сейчас не время. Значит, ты считаешь себя виновным, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р (прямо). Да.

К о м и с с а р. Грех, говоришь, перед нами на тебе есть?

К о м а н д и р. Безусловно!

К о м и с с а р. У нас людей, Григорий Михайлович, судят по поступкам.

Пауза.

Хочешь, я тебя прощу?

Командир растерялся. Он смотрит на команду: искренне, тепло улыбаются ему бойцы — Суслов, Антон Петрович, Вавилов; политрук даже рукой помахал.