Месть Акимити

И вот они прибыли к заливу Таго, подошли к местному жителю и спросили его: «Здравствуйте! Вы ведь местный? Некий молодой человек, направлявшийся из столицы на восток, заболел и остался где-то здесь, у залива. Не видели ли вы его?»

«Знать ничего не знаю» — таков был ответ.

После этого Дзёрури заговорила с неким путником. Она протянула ему косодэ — такое, какое одевают под двенадцатислойное одеяние. Тот внимательно посмотрел на девушку и тут же со всех ног бросился бежать с криком: «О, ужас! На побережье привидение!»

Местные жители услышали крики. «Так уж повелось, что в эту бухту раз в год является оборотень с горы Фудзи и кого-нибудь забирает с собой. Когда приходит красивый мужчина, он забирает женщину; когда приходит красивая женщина, она забирает мужчину. Вроде в этом году должны забрать мужчину, вот и пришла женщина». Все местные жители убежали — кто на восток, кто на запад; все попрятались, ни одного не осталось.

Не могло же быть так, чтобы Ондзоси исчез без следа! Дзёрури и Рэйдзэй искали его и в высоких горах, и в долинах, но его нигде не было. Когда они пришли на дальнее побережье, день уже клонился к закату. Они посмотрели там и сям, но никакого жилища не обнаружили. В этот раз им пришлось заночевать на чистом прибрежном песке у залива, и их плачущие голоса будто спорили с криками куликов и чаек. С этого залива обычно дует сильный ветер, он поднимает волны и песок, который складывается в песчаные холмики. Поэтому-то залив и называют Фукиагэ — Ветреный залив. Бедная Дзёрури! С ней была лишь одна Рэндзэй. В разодранной одежде, намоченной волнами, вся в слезах, она не могла сомкнуть глаз.

Сцена двенадцатая

Спустилась глубокая ночь, родовое божество клана Гэндзи бог Хатиман, исполненный милосердия к этому миру, явился на побережье Фукиагэ в образе юноши лет четырнадцати-пятнадцати. Посмотрев на Дзёрури, он сдержал слёзы и промолвил: «Послушай меня! Юноша, которого ты ищешь, был там, дальше по берегу, где растут шесть сосен. Но, кажется, он уже умер. Я тогда ещё слышал, как там кричали птицы, а что случилось вчера и сегодня, я не знаю. Иди туда».

Пока юноша говорил, он держал девушку за рукав, но вдруг пропал, будто растаял. Дзёрури пробудилась ото сна и подумала, что это, должно быть, какой-нибудь бог подал ей знак. Её радости не было предела. Ночь понемногу стала переходить в раннее утро. Две женщины отправились искать Ондзоси между соснами дальше по берегу. Несчастный Ондзоси! Сильный ветер, дующий с залива на берег, насыпал песчаный холм, и он оказался погребён под этим холмом, так что его не было видно.

Однако всё же из-под песка был чуть виден кончик рукояти его отделанного золотом короткого меча. Понадеявшись на чудо, Дзёрури и Рэндзэй своими нежными, как листики клёна[199], ручками, обливаясь слезами, стали раскапывать песок. Среди соломы и болотной травы они нашли бадью с черпаком. Это придало им новых сил, они стали снова разгребать песок и вытащили жалкие останки Ондзоси. Прекрасный юноша стал подобен засохшему цветку. Женщины смахнули песок, освободив полы его одежды, но колени ещё оставались засыпанными песком. Ондзоси лежал на земле, обратив лицо к небу, и сказать, что его было жаль, — значит ничего не сказать.

— О, как же так, юноша из столицы! Мы ведь дали друг другу клятву на одну ночь, а я вон куда за тобой пришла. Какие грехи ты совершил в прошлой жизни, что заслужил такое воздаяние?! Но я решилась прийти сюда, так что дай посмотреть на тебя ещё хоть разок!

Дзёрури, утопая в слезах, прижималась к его груди, к его лицу, но всё было напрасно. В неизбывной тоске девушка омыла водой из залива руки и лицо и обратилась к небесам: «О, большие и малые боги шестидесяти шести провинций Японии! И все остальные божества! Будды! Проявите жалость и сострадание, внемлите моей мольбе! Этот юноша грешен, и всё же хоть ненадолго, пусть сейчас он вернётся в этот мир!»

Она молилась от всего сердца. Удивительное дело! Боги и будды помогли ей, слёзы, которые проливала Дзёрури, попали Ондзоси в рот и сделались эликсиром бессмертия. Ондзоси чуть слышно вздохнул.

Ободрённая Дзёрури дала обет божествам: «Сото Гонгэн в Идзу[200], Великий бог трёх островов в Мисима![201] Проявите сострадание! Если этот человек сейчас вернётся к жизни, все семь сокровищ, которые имеются в Яхаги, я преподнесу вам. И ещё сотку занавесок для божницы из тёмно-синей парчи шестьдесят шесть штук, преподнесу триста тридцать три ленты-завязки для паломниц длиной в восемь сяку, триста тридцать три парика с волосами длиной в пять сяку, триста тридцать три восьмиугольных китайских зеркала, да ещё приложу ящички для косметики с двенадцатью отделениями. Соберу сто стрел с птичьим оперением, чтобы соединить их в ограду храма. Преподнесу отделанные золотом мечи, чтобы сделать из них перила в храме. Соберу сто отделанных серебром мечей-тати для строительства тории. Преподнесу тридцать три штуки белых доспехов „дейция зубчатая“ и тридцать три шлема, что называются белыми[202]. Вплетя в гривы коней красные нити, преподнесу их числом тридцать три».

Мимо проходили шестнадцать горных отшельников[203].

— Давайте мы поможем вам своими чудесными умениями, коими овладели в странствиях, — предложили они.

Отшельники стали возглашать заклинания. Дзёрури несказанно обрадовалась, они с Рэндзэй поддерживала Ондзоси с двух сторон, плакали и смеялись. Невозможно сказать словами, что пережил Ондзоси в это время! Он был как во сне, рукава его одежд, уже превратившиеся в тряпьё, были настолько мокры от слёз умиления, что их можно было выжимать.

Таща за собой Ондзоси, женщины двинулись в сторону дымка, поднимавшегося над сложенной из хвороста хижиной далеко в горах. Они хотели попроситься переночевать там. Из хижины вышла монахиня лет восьмидесяти.

— Ты такая молодая! Скажи, откуда и куда ты идёшь? Знаешь, ведь и у меня был сын, ему не было ещё и двадцати лет. Но, как часто случается, он простудился и умер, унёс его ветер бренности. Теперь уже три раза по семь дней минуло. Путешествия бывают такими трудными. Моя хижина неприглядная, убогая, нищая, но всё равно — проходите.

Монахиня предоставила им ночлег. Дзёрури молитвенно сложила руки. Говорила ли с ней настоящая мать Ондзоси или это было воплощение будды Якуси? Монахиня, стоявшая перед ней, плакала. Дзёрури же возрадовалась. Из мешочка-оберега, висевшего у неё на шее, она достала золотую монету и преподнесла её монахине. Радости монахини не было предела. Женщины так заботились об Ондзоси, что проведя двадцать дней в хижине, где они лечили его и выхаживали, он стал прежним Ондзоси. Вот чудо так чудо!

И вот Ондзоси промолвил: «Уж и не знаю, чему уподобить милосердие, которое ты проявила ко мне на этот раз. Если сравнить с горой, то и вершина Сюмисэн[204] покажется ниже; если уподобить морю, то твоя сострадательность будет глубже самого синего моря. Мне кажется, что, если нам с тобой суждено расстаться, мы и мига прожить не сможем. Но всё же ты теперь должна вернуться в Яхаги. А мне надлежит отправиться на восток».

Тем временем Ондзоси, догадываясь о том, чего желала Дзёрури, терзался сомнениями: «Мне бы и самому хотелось назвать своё имя», — думал он, решая, так ему поступить или иначе. Тысячу и ещё сто раз он спрашивал своё сердце и менял решение. «Если она узнает, кто я, не станет ли ещё больше сожалеть о расставании?» Наконец, он решил: «Пусть даже известие о том, кто я, просочится в мир. Какая разница, что будет завтра? Я хочу назвать своё имя!» Он сказал: «Ты ведь хочешь узнать моё имя? Я благодарен тебе и сделаю, как ты желаешь: я назову себя прямо сейчас. У Ёситомо восемь сыновей, Токива родила троих, меня называли Усивакамару[205]. В семь лет я отправился в храм Курама, стал учеником преподобного Токобо, теперь я уже прошёл обряд совершеннолетия, меня зовут Минамото-но Куро, а имя мне дали — Ёсицунэ, лет мне пятнадцать. Попросив об одолжении торговца золотом Китидзи, я отправился с ним в Осю. Если моя жизнь ещё продлится, то примерно в это же время в будущем году я обязательно отправлюсь назад в столицу, тогда я непременно наведаюсь к тебе. — Ондзоси не мог сдержать слёз. — Пусть хотя бы вот это напоминает тебе обо мне».