Страница 19 из 145
На постоялый двор Икэда пришли.
С постоялого двора Икэда ушли.
Никто не знает конца пути.
Вдаль взгляни.
Что там, вдали на ветках —
цветы или, может, снег?
К своей любви ты ещё не привык,
но в Суруга,
Хоть Уцу-Явью зовётся гора,
любимую не увидеть вовек[192].
Миновали тропинки узкие Цута[193],
пришли в горы Саё — Ноченька.
И вспомнили —
«Опять переходить тебя»… [194]
Только взгляни на свою судьбу:
в неизбывной тоске
Уж столько дней минуло,
что и считать не хочется.
Но вот и известный постоялый двор
Камбара в Суруга. Пришли в
Тагоноура. И вот Фукиагэ — ветреный залив.
Сцена одиннадцатая
Итак, Ондзоси прибыл в Фукиагэ[195]. В первый день после путешествия он казался усталым, на второй — почувствовал недомогание, а на третий день заболел так, что не мог встать. Китидзи посмотрел на него.
— Вот что, парень, послушай! Это у тебя не какая-нибудь обыкновенная простуда. Это страшная дьявольская болезнь. Кто ей заразился — помочь невозможно. Ничего не поделаешь!
Китидзи был печален. Прошёл и день, и два, а потом и четыре, и пять. Китидзи отправился к хозяину постоялого двора и сказал ему так:
— Вот что, хозяин, ты ведь знаешь, кто я такой. Я торговец золотом Китидзи Нобутака, в Осю меня все знают, я действую по поручению Хидэхиры[196]. Каждый год я собираю подать и отправляюсь с нею в столицу. Там я живу на постоялом дворе Комэя, что на углу Итидзё и Модорибаси. Оттуда я и взял с собой на восток этого паренька, но сейчас он заболел, простуду подхватил. Ты уж его пожалей, поухаживай за ним. Если всё пойдёт хорошо, я отплачу тебе за твоё благодеяние, когда буду проезжать здесь в будущем году.
Китидзи прибавил к доброй лошади десять рё золотом[197] и отдал её хозяину.
— Ну, попрощаемся, парень, — сказал Китидзи, его рукава намокли от слёз.
Увы, он оставил Ондзоси одного в незнакомом ему месте — Фукиагэ, а сам отправился на восток.
Так Ондзоси остался один в Фукиагэ. А после этого — здесь такое в обычае — с ним и вовсе обошлись жестоко. «Человека с дурной болезнью нельзя пустить ни в один дом!» Далеко за посёлком на песчаном побережье, где вокруг росли шесть сосен, хозяин поставил опоры из тонкого бамбука, накрыл их сосновыми ветками, постелил болотной травы — «водяного риса», поставил бадью с черпаком, и здесь бросил больного. Он даже не думал о том, что шалаш не спасёт его от дождя и ветра. А ведь он взял десять рё золотом и лошадь! Как это горько!
Тем временем жители взморья стали говорить: «Парень из столицы, направлявшийся на восток, заболел диковинной болезнью, его вывезли за околицу на побережье. У него при себе четыре дудки: сё, комабуэ, хитирики и боковая флейта фуэ. Ещё у него есть украшенные золотом длинный и короткий мечи. В пересчёте на деньги выходит, что у него при себе шестьдесят тысяч канов. И куда это всё? Что если похитить у него мечи? Вот здорово будет!» Они отправились на побережье. Взглянули — длинный меч превратился в огромную змею длиной в двадцать хиро, а короткий меч стал маленькой змейкой. Змеи бросились на приблизившихся людей, пытаясь проглотить их. У тех всё внутри оборвалось, закричав, что есть мочи, они бросились бежать. После случившегося никто об этом не говорил и не спрашивал. Да и кто мог об этом рассказать? Кулик с прибрежной полосы, чайка в открытом море да ветер, что шелестит песком на побережье Фукиагэ… Кроме них, никто не проронил ни звука.
Несчастный Ондзоси выглядел хуже некуда. Однако всеблагой Хатиман, исполненный милосердия к нашему миру, явился ему в чёрных монашеских одеждах — в образе старого монаха. Он подошёл к изголовью Ондзоси и заговорил, его голос показался Ондзоси очень громким:
— Что случилось, юноша? Чем ты заболел? Откуда идёшь и куда направляешься? Я-то сам — странствующий монах, иду с востока, хочу хоть одним глазком взглянуть на столицу. Если ты там кого-нибудь знаешь, можешь передать со мной весточку. С удовольствием доставлю.
Несчастный Ондзоси испустил чуть слышный вздох:
— Я направлялся из столицы на восток, да вот заболел странной болезнью. В местечке под названием Фукиагэ, у залива Таго, что в Камбара в Суруга, я почувствовал себя плохо, и теперь, похоже, всё уже кончено. Пожалуйста, передай об этом Дзёрури из гостиницы Яхаги в Микаве, — попросил он.
Родовое божество Гэндзи — Хатиман — выслушал и сказал:
— Исполню всё в точности. Ты же позаботься о своём здоровье. Ну, прощай.
Монах омочил слезами рукава своей рясы и покинул Фукиагэ. Через некоторое время он оказался в Яхаги в Микаве.
Он пришёл в дом Тёся, уселся на галерее и сказал:
— Я странствующий монах, иду с востока взглянуть на столицу. Угостите чайком.
Потом повернулся к стене и будто самому себе сказал:
— Да, жаль. О, Три Сокровища![198] С древних времён и до наших Дней не было и нет большего страдания, чем любовь. Когда начинаешь искать, в чём причина страданий — оказывается, она заключена в любви. Встретились и расстались… Или же тоска — не смогли встретиться… Вот один юноша направлялся из столицы на восток, кто он такой — не знаю, первый раз видел, — так вот он занемог от любви, слёг в местечке под названием Фукиагэ, у залива Таго, что в Камбаре в Суруге. Лежит, окружённый тенью сосен, день прошёл, два, и вот теперь уже трижды семь дней минуло, только вздыхает и скоро, видно, умрёт. О, Три Сокровища!
Рэндзэй спросила его: «Послушай, монах, а сколько лет этому юноше и как он выглядит?»
— Ростом маленький, волосы на висках чуть курчавятся, и кожа очень белая.
— А как одет? И есть ли у него украшенные золотом длинный и короткий мечи? — спросила Рэндзэй.
— Всё точно, как ты говоришь. Похоже, такой мог бы быть и полководцем во главе многотысячного войска.
Ничего больше не сказав, монах пропал, словно растаял.
Рэндзэй тут же отправилась к Дзёрури. Сердце разрывается от того, что случилось с Дзёрури. Отдавшись слуге Китидзи, она навлекла на себя материнский гнев, и теперь у неё больше не было двухсот сорока дам в услужении, с ней осталась только одна кормилица. Дзёрури пришлось поставить себе хижину из хвороста в отдалении от дома Тёси. И жила она теперь — хуже не придумаешь. Узнав о судьбе Ондзоси, она опечалилась. Рэндзэй посмотрела на неё и сказала так: «Послушай! Чем вздыхать, лучше поищи его у залива Таго, что Камбаре в Суруге. Мне и самой не под силу видеть твои страдания, давай отправимся вместе».
Дзёрури очень обрадовалась. Она надела непривычное для неё простое дорожное платье, и они отправились в путь. Это было её первое путешествие. Ноги кровоточили, они стали ярко-красного цвета, будто краской окрашенные. Слёзы вели Дзёрури и Рэндзэй, они помогали распознать путь. Как говорится, на пути луны и солнца нет застав со стражей. Мужчина добрался бы от Яхаги до Фукиагэ за пять дней пути, женщины пришли на девятый день.