Страница 27 из 87
– Ты уверен, что милиция не остановит нас сразу же, как ты выедешь на Кирова? – спросила Ирэн. Она предлагала мне воспользоваться общественным транспортом, я же настоял, чтобы мы разыскали брошенный «жигуль».
– Сколько в нашем городе «Жигулей» такого же цвета и такой же модели? – спросил я.
– Много, – согласилась Ирэн. – Очень много.
– То-то же! – ответил я, запуская двигатель.
Я медленно ехал по маршруту вчерашнего побега. Неторопливо стартовал на светофорах и пропускал пешеходов, позволяя самой немощной машине обогнать меня. Насколько позволяла моя наблюдательность и цепкая память на предметы, я мог сказать уверенно, что за нами никто не следил.
С Халтурина я свернул на Волкова, на малом ходу проехал поворот к дому убитой дамочки и остановился метрах в ста за ним.
– Сначала пройди мимо подъезда и посмотри, не сидит ли кто на лавочке. А я буду тебя ждать у противоположного торца.
Она вышла первой. Я – минуту спустя. Машину закрывать не стал. Пробежал трусцой по соседнему двору, свернул к дому дамочки и встал на углу, глядя на асфальтовую дорожку. Из-за кустов появилась Ирэн и махнула мне рукой.
Мы пошли под окнами, нырнули в сумрачный подъезд и тихо, стараясь не стучать каблуками, стали подниматься по лестнице. Ирэн, не изменяя своему правилу, заставила меня пропустить ее вперед. Я старался шумно не дышать, хотя быстрый подъем по лестнице неожиданно стал для меня тяжелой работой, одышка и сердце дали о себе знать.
Лестница по случаю убийства была тщательно вымыта, и нигде, даже на перилах, не осталось следов крови. На третьем этаже Ирэн остановилась и вопросительно взглянула на меня, мысленно спрашивая: здесь это случилось? Я кивнул. Она принялась было выискивать на кафельном полу какие-нибудь вещдоки, но я легонько подтолкнул ее, поторапливая. После оперативно-следственной бригады и экспертов здесь бесполезно было что-либо искать. Если даже убийца оставил свои следы, они были десятки раз сфотографированы, скопированы, запечатлены в гипсе, а уже потом смыты уборщицей.
Мы поднялись на этаж выше, где жила и куда не дошла несчастная дамочка. Я хорошо представлял, насколько трудный и тяжелый разговор нас ожидал. Сможет ли одинокая слепая женщина, потерявшая единственную дочь, услышать наши вопросы из бездонной глубины своего несчастья?
Пока я мучился и впускал в сердце страдания чужого и незнакомого мне человека, Ирэн нажала на кнопку звонка в сорок седьмую квартиру. Скоро мы услышали за дверью шаги. Сейчас старушка станет выяснять, кто мы, с какой целью пришли, а Ирэн станет громко отвечать, и в итоге весь подъезд будет в курсе нашего визита.
К моему удивлению, дверь отворилась сразу. На пороге стояла низенькая пожилая женщина, удивительно похожая на убитую дамочку. Ее поседевшие до желтизны волосы были коротко пострижены, большую часть сморщенного лица занимал мясистый, с пористой кожей нос, губы были пухлые, подвижные, как у лошади. Женщина повернула голову и уставилась на дверной замок, словно от нас исходило нестерпимое солнечное свечение и она поберегла глаза.
– Вы из милиции? – спросила она, опередив Ирэн.
Ирэн, растерявшись, кивнула, но женщина не стала дожидаться ответа, повернулась и, вытянув вперед руки, заскользила по мастиковому паркету шерстяными носками, словно на коньках по льду. Мы с Ирэн зашли в прихожую и закрыли за собой дверь.
– Проходите, не надо снимать обувь, я потом все равно протирать буду! – крикнула женщина из комнаты.
Необыкновенная обстановка комнаты сразу бросилась в глаза, едва мы переступили ее порог. В ней не было ничего, что предназначалось для созерцания: ни телевизора, ни книг, ни картин на стенах, ни фотографий в рамках. Незрячий человек лишен понятия «плохо смотрится» или «некрасиво», и потому все необходимые для жизни вещи лежали открыто, рядом, иногда в странном соседстве. Часть комнаты занимал диван, на краю которого аккуратной стопкой были сложены простыни, подушка и одеяло. Женская одежда висела на спинках стульев, расставленных по периметру комнаты. Сервант без стекол, с самодельными фанерными полками, был завален чашками, катушками с иголками, молотками и плоскогубцами, тарелками, коробками с заваркой и сахаром, бубликами, куклами, сувенирными фигурками животных, мелкими листочками из расшитой записной книжки, карандашами и ручками. И все же, несмотря на кажущийся беспорядок и вещевой хаос, комната сверкала чистотой.
Хозяйка сидела за круглым столом спиной к окну и ловко скручивала из кусочков проволоки скрепки.
– Садитесь на диван, – сказала женщина. – Если постель мешает, то переложите ее на стул.
– Вы извините нас, – пробормотала Ирэн, немного шокированная встречей со слепой женщиной. – Мы понимаем, как вам сейчас трудно…
– Напрасно, – ответила женщина, не отрываясь от работы. – Все правильно. Я должна вам помочь. Конечно, мне тяжело… Я не ошиблась, вас двое?
– Двое, – ответила Ирэн.
– Если хотите чая, то сходите на кухню и поставьте чайник, чашки и сахар возьмите в серванте на второй полке рядом с молотком… Мне очень тяжело, девочка моя. Но что толку, если я буду лить свои слепые слезы на пол? Тося оживет? Или убийцу быстрее найдут? Нет, слезами горю не поможешь. И я стараюсь жить, о горе не думать. Бог дал мне эту жизнь, он видит меня, заботится обо мне и все понимает…
Скрепки падали на кучку одна за другой, с ритмичным стуком, напоминающим ход часов.
– Вы спрашивайте, спрашивайте, не робейте, – напомнила женщина. – Я в здравом уме, у меня отличная память и неплохой слух. Теперь, когда Тоси нет, мне придется рассчитывать только на свои силы. Это дисциплинирует. Я вдвое увеличила дневную норму скрепок. Я не стану опускаться и умирать. Я сильный человек. Богу угодно меня испытать. Мы с ним очень близки и всегда понимали друг друга. Как же я могу показать себя с плохой стороны? Он знает о моей беде, и все, что произойдет со мной в будущем, будет проявлением его воли… Вы еще молодые, но, наверное, уже боитесь будущего? Не надо, хорошие мои, его бояться. Все, что с нами было и еще будет, – все это предначертано. Живите как птицы и звери. Найдите себе дело и уйдите в него с головой. Потеряете глаза – работайте на ощупь. Потеряете руку – работайте одной рукой. Не отвлекайте бога своим плачем и стенаниями… Кто там из вас поближе? Подайте, пожалуйста, кусачки.
Мне еще не приходилось разговаривать с женщиной насколько несчастной, настолько и сильной.
– Как там на улице? – неожиданно сменила она тему. – Синоптики обещали грозу. Тучи на небе есть?
– Нет, небо чистое, – ответила Ирэн. Она смотрела на женщину, покусывала губы и, по-моему, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. – А как вы назвали дочь? Тося?
– Это она сама себя так назвала, – ответила женщина, отмеряя кусочки проволоки по насечке на металлической линейке. – По паспорту она Обдотай. Да, вот такое необычное имя. Мой покойный муж был хакасом и настоял, чтобы мы назвали дочь хакасским именем. А дочь как повзрослела, так от этого имени стала реветь. И заявила: назовите меня Тосей. Ну и пошло: Тося, Тося. Привыкли.
– Может, вам помочь чем-нибудь, – жалобным голосом произнесла Ирэн и сглотнула слезы. – Убрать в комнате или помыть посуду?
– Что ты, милая! – улыбнулась женщина. – На это у меня пока сил хватает. Ты думаешь, раз слепая, так грязью заросла? Нет, я чистоту люблю. Грязь, она даже не столько для глаза заметна. Я вот проведу рукой по чашке или окну и сразу чувствую. Когда все кругом чистое, так даже касаться приятно. Чистое стекло под пальцами пищит. Чистый стол – гладкий, на нем все скользит, как по льду. Полы я всегда мастикой намазываю и старыми носками натираю. Люблю мастику. Мне ее запах молодость напоминает, то время, когда я в школе работала… Вы вопросы-то задавайте, не стесняйтесь. Не обращайте внимания, что я работаю. У меня руки как бы отдельно живут. У них свой распорядок.
– Наверное, мы будем повторяться, – произнес я, – и снова спрашивать то, о чем вас уже спрашивали.