Страница 32 из 81
Понесла ли тьма какой-либо урон оттого, что ребёнок посветил в неё фонариком несколько мгновений? Нет. Но ребёнок понёс урон: он лишился фонарика и единственной защиты. Всё, что вы делаете против Тьмы, выглядит именно так. Боритесь. Сопротивляйтесь. Истощайте себя и свой мир. Продолжайте бороться — и Тьма придёт. Сложите оружие — и Тьма придёт. Наивно было бы думать, будто от ваших действий зависит хоть что-то'.
— Забавно, — тихо сказал я. — Тьма, если верить тебе, в любом случае победит, но, тем не менее, ты целый год почему-то настойчиво пытался меня убрать. Спрашивается, с чего вдруг такая честь?
Я ждал. Закрывал и открывал глаза. Но книга хранила высокомерное молчание.
Ну вот, Капитан Чейн, поздравьте себя с очередным жизненным достижением: вы переспорили книжку.
Из нашей беседы можно сделать кое-какие предположения. А точнее — два. Не исключающих друг друга. Первое: наверное, способ решить вопрос с Тьмой радикально всё же существует, иначе книга продолжила бы глумиться. И второе: может, книга просто понятия не имеет, как ответить на мой вопрос. С чего я вообще взял, будто книга равна Юнгу? Да, он вложил в неё какие-то магические силы, но…
Резкий стук в дверь застал меня врасплох. Я вздрогнул, встал. Закрыл книгу и бросил сверху пару тетрадей. Подошёл к двери.
— Кто?
— Откройте, пожалуйста, Константин Александрович.
Платон. Ох, не к добру это. Такие люди просто так не приходят после отбоя.
Я откинул задвижку, открыл дверь.
Платон стоял сбоку. Так, чтобы если через дверь начали стрелять или бить чёрной магией, оказаться в стороне от предполагаемой линии атаки. Я приподнял брови. Вот это номер…
Платон заглянул в комнату. Я посторонился, давая ему обзор. Убедившись, что черномагическое воинство не стоит тут, изготовившись к атаке, Платон вошёл внутрь. Прикрыл дверь, шевельнул рукой, ставя «глушилку». Теперь мы могли говорить конфиденциально, не боясь, что кто-то подслушает. Заклинание, простое, как палка, и такое же эффективное. Разумеется, если серьёзным людям будет надо, они «глушилку» обойдут на раз. Но, к счастью, все по-настоящему серьёзные люди в нашем окружении играют на нашей стороне. А чтобы защититься от лишних ушей, хватает и простых методов.
— Что происходит? — резко спросил Платон.
— О чём речь? — удивился я.
— Не валяйте дурака, Константин Александрович! — повысил голос Платон. — Я сегодня — дежурный преподаватель. И только что я зафиксировал чёрную магию не ниже шестого уровня. В вашей комнате. Наставников успокоил, сказал, что разберусь сам.
Я осмысливал информацию несколько секунд. Потом до меня дошло.
— Шестого уровня, говоришь?
— То, что я увидел, — подтвердил Платон. — Так что тут происходило?
— Ну, наверное, с тобой я могу поделиться. Подойди. Присаживайся. Да не съем я тебя, не бойся!
Усадив Платона за стол, я убрал тетради и указал на вынесенный из подвала фолиант.
— Узнаёшь, полагаю?
Платон уставился на книгу, как баран на новые ворота. Молчал секунд двадцать, я даже подумал, что он уснул или умер.
— Платон?..
— С чего вы решили, ваше сиятельство, что я должен узнать этот трактат?
Голос звучал очень напряжённо. Как будто мы с Платоном не были близкими друзьями вот уже целый год.
— С того, что я взял её в вашем уютном подвальчике, — резко ответил я. — Том, что находится под домом, где собирались созерцатели Тьмы! Битком забитом книгами. Которые, по словам деда, писали и вы с ним, и все ваши предшественники. Я так понимаю, Юнгу стало завидно, что все умные, а он один как дурак, и он тоже написал книжку.
Платон медленно повернул голову и посмотрел на меня.
— Юнг не писал книг, ваше сиятельство. По крайней мере, я об этом ничего не знаю. И его книг в доме созерцателей Тьмы уж точно не было.
От замогильного тона учителя у меня по спине побежали мурашки. Я нахмурился. Меня всё ещё бесили непроизвольные реакции этого тела. Костя, ну мать же твою так! Ты родился и вырос в мире, где совершенно открыто существует магия, ты сам — маг! А теперь замаячило на горизонте немного мистики, и ты трясёшься, как осиновый лист? Серьёзно?..
— Хорошо. Сейчас ты её видишь? Книгу?
Лицо Платона выразило новую степень удивления. Он вновь посмотрел на книгу.
— Вижу, разумеется.
— И на переплёте вытеснено имя автора?
— Константин Александрович, вы изволите издеваться?
— Это — «да», полагаю?.. Так вот. Повторяю: я взял эту книгу в подвале. С полки. Может быть, стоит спросить деда, знает ли он что-нибудь?
— Спросите. Однако я уверен, что Григорий Михайлович скажет вам то же, что и я. Вы читали, что здесь написано?
Платон осторожно, касаясь только кончиками пальцев, открыл первую страницу и поморщился:
— Рука — Юнга, тут сомнений никаких быть не может. Ему были свойственны такие замысловатые, малосодержательные обороты. — Платон пробежал взглядом страницу, хмыкнул и покачал головой.
— Что-то не так? — спросил я.
— Элементарная подмена понятий.
— Поясни.
— Вы уже несколько раз сталкивались с Тьмой, ваше сиятельство. Она, по-вашему, похожа на простую темноту?
— Ну… — задумался я. — Весьма условно… Она, как минимум, явно материальна.
— Именно. — Платон, подцепив переплёт ногтем указательного пальца, с брезгливым выражением лица закрыл книгу. — Я охотно подпишусь под утверждением, что темнота была изначально и пребудет вечно, после того как последние искры света угаснут в мироздании. Но та Тьма, о которой мы говорим, не имеет к этому никакого отношения. Тьма, с которой столкнулись мы, пришла из совершенно определённого места, которое мы условились называть Бездной. Откуда она взялась там и какова её природа — это, конечно, вопрос…
— Так значит, Юнг в книге лжёт? — Я присел на стол и, сложив руки на груди, уставился на Платона.
— Не обязательно, — вздохнул тот. — Насколько я понимаю, разумом Юнга владела Тьма. А приукрасить себя — вполне в её интересах. Романтизировать, так сказать, собственный образ. Но этим Тьма только лишний раз убеждает нас в том, что она — некая тварь, которую можно и нужно победить.
— Да можно. Вот только как… — вздохнул я.
— Ну… Кое-какое оружие вы уже нашли, ваше сиятельство. Не далее как вчера вы боролись с Тьмой — и победили. Так не сходите с выбранного пути!
Я невесело улыбнулся, глядя в стену. Сказать это было гораздо легче, чем сделать.