Мосты Норланда

Немедленно двадцатый калибр заменили общепринятым шестнадцатым. Приказчики наперебой расхваливали товар. Только пожилой управляющий не потерял голову и не забыл, что помимо Фреи в магазине есть другие покупатели.

– Господин поручик, желаете поменять кобуру? – предложил он Фрею.

За свою жизнь принц сменил три пистолета. Один рассыпался прямо в тире, второй от чрезмерного износа стал посылать пули куда попало, был разбит молотком и выброшен. Сейчас Фрей донашивал третий пистолет, но продолжал пользоваться старой кобурой, купленной пять лет назад в «Товарах для офицеров». Кобура была аккуратно подшита дратвой, потёртости на клапане замаскированы обувной краской. Но Фрей продолжал носить старую кобуру, поскольку совершенно точно знал, за сколько долей секунды может выхватить из неё пистолет.

Сапёр отрицательно покачал головой и взял с витрины самозарядный «AUTO», чёрный и неуклюжий с виду, без единого украшения на ствольной коробке.

– Берём вот этот, – Фрей положил дробовик на прилавок.

– А я с ним справлюсь? – испугалась Фрея. Никогда раньше она не имела дела с самозарядным оружием.

– Здесь ничего сложного, – заверил Фрей. – Очень простой и надёжный механизм. Сегодня же опробуем его и завтра можно отправляться.

Денщика, нагруженного ружьём и патронами, сапёр отправил на извозчике в Юханхольм, предоставленный королём в распоряжение молодым, а Фрее предложил прогуляться по окраине парка. Мимо них с гитарами и корзинами спешили компании студентов и курсисток. Из корзин торчали горлышки оплетённых лозой бутылок и румяные булки.

– Счастливые! – вздохнула Фрея. – Как же я хочу вот так запросто пойти в парк с друзьями!

– Знаю я эти компании, – ответил Фрей, которого не миновали прелести студенческой жизни. – Сперва будет выпивка и песни под гитару. Потом купание нагишом. В итоге девицы как ошпаренные кошки будут носиться по городу в поисках акушерки, согласной сделать аборт.

– Ты злой! – заявила Фрея. – Я бы никогда не сделала аборт, будь мой ребёнок хоть сто раз незаконным.

Ветер натянул тучу с океана, в парке стало сумрачно и неуютно. По листве застучали капли дождя и Фрей раскрыл зонтик над принцессой.

– Давай, я отвезу тебя в замок, – предложил он.

Охотники собрались на Восточном вокзале Нореи. Пожилые господа, помнившие кавалерийские рейды Еретической войны, подкреплялись глинтвейном в блиндированном вагоне Пузыря. Молодёжь собралась стайкой в начале перрона. Это был цвет норладской гвардии. Они были молоды, беззаботны и чертовски опасны. Каждый из них мог провести сутки в седле, ударом палаша раскроить человеческий череп вместе с каской и с двадцати шагов погасить свечу выстрелом из пистолета. И это не считая особых способностей, которыми в большей или меньшей степени обладали все Старшие.

Феликс, подтянутый и элегантный, в идеально подогнанной морской форме развлекал компанию. Он с невероятной точностью воспроизводил рык Пузыря, отчитывающего незадачливого кирасира:

– Поздр-р-равляю, р-р-ротмистр, вы балбес! Р-р-разрешаю застрелиться.

У Феликса был редкостный дар подражания. Иной раз проезжая верхом ночную деревню, он устраивал «раннюю побудку» прокричав петухом. Деревенские петухи дружно подхватывали крик. Раздавался стук засовов, скрип дверных петель, из домов выглядывали озадаченные крестьяне и никак не могли взять в толк, что случилось: темень на дворе, а петухи орут, как оглашённые.

– Сосед, что это было?

– А бес его разберёт! Наверно, нечистый играет.

Доехав до околицы, Феликс на прощанье лаял по-собачьи и деревенские кабысдохи радостно подхватывали. Собачий концерт начинался от окраинных дворов и волной накрывал всю деревню. Снова стук засовов, скрип петель, недовольные голоса:

– Чтоб вас поразрывало, проклятые!

Двери вокзала распахнулись, и на перрон вывалила компания семнонов. Этот был странный народец в тёмных сюртуках и широкополых шляпах, со стриженными под горшок волосами.

– Принесла нелёгкая! – нахмурилась Фрея.

Столица семнонов Буксент стоял на берегу Ифинга между северными имперскими провинциями и владениями понизовского князя. Несмотря на звание вольного города Буксент со всеми своими банками и конторами продался Империи, небогатые понизовцы наоборот, зубами держались за независимость, и между двумя народами полыхала вражда, какая бывает лишь между близкими соседями. Понизовцы готовы были драться с семнонами в любое время дня и ночи. Фрея, истинная дочь своего народа, не составляла исключения.

– Хочется сделать им какую-нибудь гадость! – заявила она. – Так бы и спалила их, не будь вокруг столько народа.

– Давайте набьём им морды, – предложил один из Юнкеров (кажется, Торстен).

– Вы что! – испугалась Фрея. – Вас в участок заберут.

– Попасть в полицейский участок – это весело! – заявил второй Юнкер (возможно, Торкел).

И близнецы принялись загибать пальцы, считая, в скольких полицейских участках и гауптвахтах они побывали.

– Я знаю, как проучить эти кредитные морды, – сказал Феликс. – Надо сесть к ним в вагон по третьему звонку, чтобы кондуктор не мог нас высадить.

– А потом?

– Потом увидите.

Прозвенел колокол и охотники бросились в сидячий вагон второго класса вслед за семнонами. Поезд тронулся, тихим ходом миновал городские предместья, застроенные одноэтажными домиками, и взял разбег по приморской равнине, плавно повышающейся к Береговому хребту. Пассажиры покачивались на обитых кожей диванах, в дальнем конце вагона играли дети. По проходу прошёл кондуктор с компостером в руке. Розовощёкий пассажир в сером костюме-тройке достал из вощёной бумаги курицу и принялся есть так смачно, что у соседей по купе потекли слюнки.

За окнами пробегали городки, переезды, хутора одиноко стоящие посреди возделанных полей. Железная дорога огибала холмы с коричневыми пятнами каменистых осыпей, по эстакадам миновала заросшие ельником лощины. Впереди серо-зелёной громадой вырастали предгорья Берегового Хребта. Поезд приближался к первому тоннелю.

– Представление начинается, – негромко сказал Феликс и шагнул в купе, где сидели семноны.

– Любезный! – обратился он к молодому южанину, сидящему ближе к проходу. – Будь так добр, уступи мне место.

– На каком, позвольте узнать, основании я должен уступить моё законное место, которое я обоснованно занимаю на основании билета, купленного мною в кассе вокзала самым честным образом? – возмутился иностранец.

Другие семноны насторожились, но вступать в спор ради соплеменника не решались. Губы Феликса тронула улыбка. Понятия «честный» и «семнон» были несовместимы с точки зрения северянина. Но вслух лейтенант сказал.

– На том основании, что я офицер и мне хочется сесть.

Будь дело в Империи, семнон вылетел бы со своего места как пробка – там приказы офицеров не обсуждались. Но в Норланде семнон чувствовал себя под защитой законов. И потом, с какого перепуга он должен уступать место флотскому?

– Уступи! – настаивал Феликс.

– Не уступлю!

– Тогда, любезный, я надаю тебе пощёчин.

– Не посмеешь!

– А спорим на три оплеухи, что посмею?

По вагону прошёл кондуктор, закрывая окна. Минуту спустя поезд с грохотом влетел в тоннель. Вагон погрузился во мрак, но спорщиков это не остановило.

– В полицию заявлю! – грозил семнон.

– Заявляй! Мой дядя – оберполицмейстер Нореи (что было абсолютной правдой). – Он тебе ещё добавит.

– Всё равно не уступлю!

– Ну так держи первую.

Раздался звонкий шлепок.

– Ай! За что ты меня бьёшь?!

– За всё хорошее. Лови вторую!

– Ай! Я в штаб флота пожалуюсь!

– Ты ещё и ябеда! Так получай третью!

Фрей зажёг электрический фонарик и стоящие в проходе охотники увидели замечательную сценку: Феликс, что было силы лупил себя ладонью по бедру и при этом ругался на два голоса – за себя и за неуступчивого семнона.

– Уступи!

– Не уступлю!

Шлёп!