Будущее уже было

– Сыны мои, поймите, что все служивые – тоже ведь люди, тоже живые. И сейчас офицеры для солдат – не просто воинские начальники, а олицетворение помещичье-самодержавного угнетения. Они жаждут свободы, обусловленной внутренним классовым антагонизмом к офицерскому составу, точно таким же, как крестьян к помещикам, обусловленной вековыми угнетениями и насилием, издевательствами и нищетой. Всё это сейчас кипит внутри каждого и вырывается наружу. А то, что цена высока? Так ведь насилие всегда порождает насилие. Простой люд так мстит за хамство, унижения и рукоприкладство со стороны офицеров по отношению к рядовому составу. И сын божий Иван Степанович сам того не ведая, олицетворяя собой всю помещичье-самодержавную власть, принял на себя всю накопившуюся у солдат ненависть.

– Простите, батюшка, но ведь на его месте мог оказаться и любой другой? – с удивлением спросил Олег.

– Кому было суждено, тот и попал под пулю. Значит судьба его такова. Значит, выполнил он свой долг на земле. Так было Богу угодно.

– Неужели Богу было угодно, чтобы кто-то при этом стал убийцей? – не унимался наш герой.

– Бог посылает и ему такое испытание.

– И никто не накажет его за это?

– Если суждено, значит и он понесёт наказание.

– Обязательно понесёт. И оно уже идёт к нему само прямо навстречу, – с этими словами Васильев вдруг подскочил и, сжав кулаки, уверенным шагом пошёл к дверям казармы, из которой только что вышел тот самый ефрейтор Соколов.

Видя приближение того самого мускулистого солдата с разъярённым видом, что совсем недавно одной рукой сдавливал его шею, испуганный толстяк попятился назад, чтобы спешно скрыться обратно за дверьми, но, споткнувшись, упал, и, скатился вновь вниз, несколько раз ударившись головой о ледяные ступени. Олег быстро подскочил, пока тот не успел подняться, и, схватив за грудки, приподнял к себе. Но, голова и руки того неподвижно свисли. Только сейчас он обратил внимание, как волосы ефрейтора потемнели и слиплись от крови, что стекала с его затылка. Олег наклонился ближе. Военный в его руках уже не дышал. Васильеву, который только что хотел сам убить и своими руками разорвать этого зарвавшегося наглеца, вдруг стало так его жалко, что слёзы накатились на глаза. Он, продолжая держать окровавленную голову этого солдата на своих руках, поднял глаза к небу, сглотнул, и вновь опустив взгляд, своими руками закрыл уже мёртвые, но, казалось, всё ещё испуганные глаза ефрейтора.

– Это он убийца офицера? – спросил подошедший Говоров.

– Это не я его…Он сам, – начал оправдываться Васильев.

– Я знаю. Я ведь видел, – спокойно ответил тот.

– Значит, не суждено тебе было взять грех на душу. Богу было так угодно, – подтвердил спокойно подоспевший батюшка.

– Это, типа наказание, что ли ему за всё содеянное? – начал ёрничать Олег.

– Наказание – неизбежно, рано или поздно, другое дело, что оно может быть разным. Ему суждено так…

– Так ведь, если бы не я, он мог остаться жив?

– И продолжал бы убивать других? – возразил молодой офицер. – Вот только не нужно сейчас винить себя в этом. Ты ни в чём не виноват.

– Судьба распорядилась его жизнью так. Бог распорядился, – подтвердил священник. – А вам, сыны мои, ещё суждено спасать других. Я тут похлопочу, а вы не задерживайтесь.

При этих словах он протянул руку Васильеву. Олег, накрыв шинелью труп, привстал и встретился глазами с глубоким умудрённым жизненным опытом взглядом старца.

Уже отойдя несколько метров, Говоров вдруг произнёс:

– Какой замечательный человек наш батюшка Александр. Я не знаю больше ни одного священника, кто бы мог и любил так понятно и просто говорить о самых сложных вещах. Вот не зря он пользуется огромным уважением среди простого народа: и в рабочей среде, и среди солдат. И не зря его зовут «Рабочим батюшкой», хоть и кличут Боярским. Но, не боярский он, наш он – народный. Простого люда души лечит.

– Как это, «кличут»? – не понял Олег.

– Ну, это фамилия его, как вроде бы говорят, мирская.

– Неужели? – удивился наш герой. – А твоя фамилия мне тоже кажется знакомой. Ты не родственник, случаем, тому маршалу Леониду Говорову?.. Ну, тот, что улица в Кировском районе названа?

– Что ещё за «маршал»? – удивлённо посмотрел тот на приятеля. – Каком таком районе? Где это? Не понимаю твоих слов.

Олег вдруг понял, что опять прокололся, и осёкся. Никаких «маршалов», ни, тем более «Кирова» в этом времени ещё никто не знает.

– Прости… Это я про другой город… Ошибся малость, – попытался он выкрутиться, а сам пристально смотрел на совсем ещё юного офицера.

Только сейчас ему пришла мысль, что этот на вид ещё 20-летний подпоручик, скорее всего и есть тот самый будущий маршал будущей страны.

Эйфория свободы

Вся солдатская масса, вывалив на Виленский переулок, сразу свернула в сторону тех казарм, где, как указывали зачинщики, располагался «литовский» полк. Когда приятели догнали колонны, весь состав восставших уже выстроился на улицы, перекрыв все подходы с разных сторон. Кирпичников громко распоряжался выставить два отделения на перекрёстке Кирочной и Парадной, и двумя отделениями перекрыть доступ с Виленского переулка и Госпитальной. Повстанцы стояли напротив казарм, но к ним выходить никто не спешил. Вожак и заводила приказал стрелять. Самые активные солдаты вскинули ружья, и с криками: «Нам терять уже нечего», залпом разрядили поверх крыш здания. Кто-то громко добавил: «Ну, выходите, что ли!»

В казарме послышалось возмущение, и чей-то громкий приказ: «Одевайтесь!» Через несколько минут двери распахнулись и не спеша стали появляться солдаты, под громкие крики и улю-люкания встречаемые повстанцами. Олег хотел было завести разговоры с перепуганными присоединившимися новичками, но быстро понял, что среди этой роты искать русского парня нет никакого смысла.

Тут с радостными криками стали выбегать солдаты и из соседнего корпуса. Оказалось, что рядом находились казармы преображенского полка, и такие же новобранцы сами решили присоединиться к своим собратьям. Самые активные из них сразу обратились к Кирпичникову с предложением взломать цейхгауз, располагавшийся здесь же. Поддержав идею, унтер-офицер распорядился раздобыть повозки для оружия. Через полчаса повстанцы уже представляли собой хорошо вооружённую боевую армию в несколько сотен тысяч штыков, причём даже со своим, откуда-то неизвестно прибывшим, санитарным обозом.

Вся эта масса по приказу их нового командира двинулась дальше – в сторону казарм саперного полка, но, выйдя на Кирочную, тут же столкнулась с ротой солдат, выстроившимися в шеренгу на ширину всей улицы. Нервный и не сдержанный поручик, командующий этими военными, скомандовал: «Стрелять прямо по колонне».

Однако, не все его солдаты даже подняли винтовки для выстрелов, и уж тем более не стали стрелять по таким же, как они. Видя замешательство в среде роты карателей, мятежники подошли к ним вплотную и стали активно и громко агитировать присоединиться. Командир карательной роты тут же выхватил шашку и стал нервно и беспорядочно размахивать ей, выкрикивая слова ругани и требуя отойти от его строя. Олег, оказавшись в первых рядах, несколько раз с трудом увернулся от его шального взмаха. Но, Марков, стоявший рядом, рукой оттолкнул Васильева и, произведя резкий выпад вперёд, с хрустом резко воткнул штык прямо в шею крикливого офицера. По винтовке хлынул багровый фонтан, вырвался неприятный сиплый хрип. Тут же послышались ещё несколько глухих ударов по туловищу с обратной стороны, и из груди прапорщика прорезались острые концы штыков, от которых лишь бурые пятна растеклись по шинели.

Олег, забрызганный его кровью, с ужасом в глазах отпрянул назад, успев лишь взглянуть на равнодушных его же, некогда «верных» солдат, с такой ненавистью, вложенной в силу удара, пронзившие командира насквозь, пытаясь даже для зрелищности и забавы приподнять того на своих штыках. Но, тело уже обмякло, и удержать на весу его не удалось. С теми же широко открытыми и разъярёнными глазами, несдержанный командир так бессмысленно закончив своё существование, опустился на зимнюю мостовую, заливая всё вокруг быстро растекающейся кровью. Этот неистовый взгляд офицера теперь надолго остался в памяти Олега.