Страница 4 из 52
— Алёшенька! — вскричала женщина и на всех парах полетела ко мне.
Я, конечно, напрягся. Судя по всему, родительница очень рада была меня видеть. Что неудивительно. Единственный сын (чёрт, я не в курсе дела — единственный ли я...) попал в такой серьёзный переплёт. Новоиспеченной маменьке моей было хорошо за сорок (скорее даже около пятидесяти), была она женщиной весьма крупной, но в то же время — подвижной, косметикой пользовалась неумеренно, а что касается прически, то определенно маменька имела склонность к химическим завивкам. Одета маменька была в строгий деловой костюм, на лацкане которого вызывающе красовалась — черт знает зачем! — какая-то совершенно безумная брошь, увидев которую Сваровски наверняка помер бы, но не от восторга, а от ужаса.
Была моя маменька женщиной шумной, несколько взбалмошной, любила на ровном месте закатить сцену, но при этом отходчивой и, не побоюсь этого слова, доброй. Все эти обстоятельства я выяснил, конечно, спустя некоторое время.
А сейчас родительница обнимала и ощупывала меня.
— Ох, сынок! Мы чуть с ума не сошли! У меня давление скачет, у отца язва обострилась! Что же ты с нами делаешь, сынок!
— Всё в порядке, — я попытался успокоить разгулявшееся материнское чувство. Но тщетно. Было много слёз, объятий и упреков. В общем-то, нормальная мама, подумал я. Но мама оказалась передовым отрядом, основные силы, в лице папеньки и уже знакомого мне заведующего отделением, подтянулись чуть позже.
— Вот, Владимир Иванович, — презентовал меня собственному отцу заведующий отделением, — извольте видеть! Молодой человек вполне неплохо себя чувствует, проснулся, покушал, прошёл необходимые процедуры и... Антонина Степановна! Я вас прошу! Молодому человеку строго воспрещается любое волнение и беспокойство. А вы плачете! Может быть, накапать вам волокордину?
Я обрадовался. Спасибо тебе, добрый человек, заведующий отделением! Одним махом избавил меня от объятий, упреков и слез, а кроме того — назвал имя этой шумной женщины с химической завивкой. Мне, как сыну, знать имя-отчество собственной матери просто жизненно необходимо! Значит, маменька моя — Антонина Степановна, а папенька — Владимир Иванович. Как же замечательно! Мир начинает проясняться и играть новыми красками! Теперь — главное не забыть эту жизненно важную информацию!
— Не нужно волокордину, — объявила маменька голосом человека, который долго, много и незаслуженно страдал и готов страдать ещё. — Мы с супругом очень вам благодарны, Борис Михайлович! Если бы не вы... — маменька всхлипнула, а Борис Михайлович — заведующий отделением — склонил голову в знак глубочайшей признательности.
— Да, товарищ Лейнер, — сказал отец голосом официального докладчика. — Я присоединяюсь к словам жены. За сына вам благодарность. И вообще, — отец сделал неопределенный жест рукой, — отделение у вас, я вижу, в полном порядке. Об-раз-цо-во-е! — Отец назидательно поднял палец. — Спасибо вам, товарищ Лейнер.
Во время этой хвалебной речи, товарищ Лейнер с самым кротким видом кивал, полностью соглашаясь с оратором, мол, что есть, то есть, всё полностью заслужено.
— Можно сказать, отделался легким испугом, — сказал врач с некоторым удивлением. — Мы тут совещались... Даже сотрясения мозга диагностировать не можем. Можем диагностировать аномально долгую потерю сознания, по всей видимости — результат шока. Но ни сотрясения, ни ушиба головного мозга не установлено. Несколько синяков, ссадин — пустяки, до свадьбы заживет. В целом — повезло. Мы, конечно, проколем витамины и все, что полагается, понаблюдаем еще, но мое мнение — все с парнем хорошо.
Родители сосредоточенно слушали.
— Ты-то, Алексей, как себя чувствуешь? — обратился наконец папенька и ко мне. Лучше поздно, чем никогда, обиженно подумал я. Но вслух сказал:
— Всё нормально. Ничего не болит, спать только хочется. И слабость, ещё...
— Слабость, — повернулся папенька к Борису Михайловичу. — Слыхали, товарищ Лейнер? Эх, молодежь, молодежь... перебегают улицу где попало, попадают под автомобили, всё торопятся, спешат. Стукнул-то его пенсионер, инвалид войны, диабетик. Сейчас тоже в больнице с обострением. Я уж сказал т а м, чтобы с него не слишком спрашивали. Сам виноват, оболтус! Ты куда спешил-то, Алексей?
Вот. Начинается. Откуда ж я знаю, добрый папенька, куда я спешил?! Тут нужно осторожнее...
— Не помню, — сказал я. — Что перед этим было — все как в тумане...
Папенька вздохнул и посмотрел на меня с печалью.
— Вот она, молодежь наша, товарищ Лейнер! В тумане! Сплошной туман в голове, — с грустью в голосе сказал мой папенька, неодобрительно покачивая головой. — А вот у нас в их годы — полная ясность была! И понимание текущих задач! — Маменька тяжело вздохнула и всхлипнула.
Не очень-то приятно, признаюсь, получать выговоры и нравоучения от людей, которых первый раз в жизни видишь.
— Ну что вы, Владимир Иванович, — примирительно сказал заведующий, — молодо-зелено, как говорится. А парень держится молодцом! Да уже и на поправку идёт... Анализы новые мы взяли, послезавтра будут готовы, но я уверен, что всё у него в порядке.
— Ладно, — сменил папенька гнев на милость, — ты, Алексей, поправляйся, мы тебя ждём. Да и в школу пора, нечего по больницам валяться, выпускные экзамены на носу!
— Постараюсь! — заявил я со всей возможной ответственностью в голосе.
— Стараться не нужно, нужно брать и делать, — поправил меня папенька. — До свидания, Алексей! Всего доброго, товарищ Лейнер. Всего доброго, товарищ, — Последнее было в адрес моего соседа по палате, который вскочил с койки с проворством вполне здорового человека и почтительно откланялся моему родителю.
— Мы, кажется, встречались? — узнал моего соседа папенька. — Вы, товарищ, где работаете?
— Облисполком, — пискнул мой сосед.
— Угу, — сказал папенька, царственно кивнул головой и удалился вместе с заведующим.
Маменька же задержалась ненадолго для того, чтобы одарить меня прощальной дозой объятий. Впрочем, не объятиями едиными, кроме прочего маменька вручила мне тяжеленный, пахнувший цитрусовыми полиэтиленовый пакет и пообещала прийти завтра.
Некоторое время понадобилось мне на то, чтобы перевести дух. Не каждый день знакомишься с собственными родителями. Впечатление они на меня произвели скорее хорошее. Отец — классический «большой начальник» — серый костюм, дымчатые очки, строгий галстук. Возраста он был неопределяемого, как это часто с «большими начальниками» случается — ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят, и даже больше. В общении отец показался мне человеком суховатым и слегка занудным. Впрочем, это тоже можно списать на профессиональные деформации. А в целом — люди как люди эти мои новоявленные «мама с папой».
Когда родители ушли, я, немного оправившись от визита, исследовал содержимое оставленного маменькой пакета. В нём оказались яблоки, апельсины, плитка шоколада и завернутые в бумагу бутерброды с копченой колбасой. Очень приятно, но аппетита особого не было. Из духовной пищи имелась книга Александра Дюма «Три мушкетера». Прекрасно. Терпеть не могу Дюма. И копченую колбасу тоже. Разложив родительские дары по ящикам тумбочки, я задумался.
А так ли ужасно, что я попал в это время? Конечно, время не самое спокойное и комфортное, но с другой стороны — а когда оно было спокойным? Что у меня было такого прекрасного в моём времени? Кредит за ноутбук? Сто двенадцать друзей Вконтакте? Престижная должность сисадмина в фирме, которая со дня на день загнется? Так ли плох второй шанс в другом теле и другом времени? Как знать, может быть это реально второй шанс для такого не слишком успешного, прямо скажем, человека, как я... А раз этот второй шанс предоставился, то грех им не воспользоваться.
К слову, интересно, если я здесь, то что тогда происходит с моим телом, которое осталось в двадцать первом веке? Алеша Петров теперь там вместо меня? То-то у паренька шок должен быть! Ох, Леха, братан, не завидую тебе, честное слово! Честное, так сказать, комсомольское — ведь я же наверняка комсомолец! Подумав об этом, я тяжело вздохнул. Я абсолютно не представлял, к чему меня обязывает почетное членство в рядах ВЛКСМ...