Страница 36 из 54
«Названная Жанна некоторое время хранила у себя на груди корень мандрагоры, надеясь этим средством приобрести богатство денежное и мирское».
В протоколе же допроса говорилось следующее:
«Спрошенная, что она делала со своей мандрагорой, отвечала, что у нее нет мандрагоры и никогда не было».
Восьмая статья обвиняла Жанну в том, что в возрасте двадцати лет она отправилась без разрешения родителей в город Нешато, где нанялась на службу к владелице постоялого двора. Подружившись там с женщинами дурного поведения и солдатами, она научилась верховой езде и владению оружием. На самом же деле, и прокурор не мог не знать этого, девушка жила в Нешато вместе со своими приемными родителями и односельчанами, которые укрылись в стенах этого города от нападения бургундцев.
В девятой статье сюжет о постоялом дворе получал дальнейшее развитие:
«Находясь на службе, названная Жанна привлекла к церковному суду города Туля некоего юношу, обещавшего на ней жениться, по случаю чего она часто посещала названный Туль. Этот юноша, проведав, с какими женщинами зналась Жанна, отказался от брака с ней, и Жанна в досаде оставила упомянутую службу».
Но, согласно протоколу допроса от 12 марта, дело обстояло с точностью до наоборот: не Жанна принуждала юношу к браку, а он сам обвинил ее перед церковным судом в том, что она, дав слово выйти за него замуж, отказалась сделать это.
Если верить прокурору д’Этиве, то Жанна с детства обучалась у старух искусству магии и ведовства (четвертая статья), ходила по ночам на бесовские игрища под «деревом фей» (шестая статья), похвалялась, что родит трех сыновей, один из которых станет римским папой, другой — императором, а третий — королем (одиннадцатая статья) и т. д. и т. п.
Помимо откровенной клеветы, прокурор использовал и другой метод фальсификации — полуправду. Так, например, он утверждал, что Жанна наотрез отказалась переодеться в женское платье, даже когда ей пообещали, что за это ее допустят к богослужению и причастию. Она якобы предпочла сохранить свой богомерзкий наряд. Прокурор расценил это как веское доказательство упрямства подсудимой, ее ожесточения во зле, непокорности святой церкви и презрения к божественным таинствам (пятнадцатая статья). На самом же деле отказ Жанны снять мужской костюм не был столь категоричным. Более того, девушка сама настойчиво и неоднократно просила суд допустить ее к богослужению, соглашаясь переодеться на это время в женское платье, если оно будет «как у молодых горожанок» и «длинное до пола и без шлейфа». Соответствующую запись в протоколе допроса от 15 марта прокурор конечно же оставил без внимания.
Но прокурор д’Этиве явно не учел характер подсудимой, ее живой ум, прекрасную память и умение быстро схватывать суть дела. Жанна стойко защищалась, отводя одно обвинение за другим. Большинство приписываемых ей «преступлений» она отрицала начисто, уличая прокурора во лжи и ссылаясь на свои предыдущие ответы и показания.
Лишь с отдельными статьями обвинительного акта она частично соглашалась, сопровождая свое согласие иным объяснением своих слов и поступков. Как правило, так было, когда прокурор касался ее военной деятельности.
Обвинительное заключение было похоже на откровенный политический заказ а-ля «Сделано в Англии». Жанне ставилось в вину намерение изгнать англичан из Франции (седьмая статья), требование отдать ей ключи от завоеванных англичанами городов и убраться восвояси (двадцать вторая статья). Из всего этого делался вывод, что Жанна «находилась во власти злых духов, с которыми часто советовалась, как ей надлежит действовать» (двадцать третья статья). Неужели господин прокурор действительно думал, что идею освобождения родной страны мог подсказать только дьявол?
Когда речь заходила о таких «преступлениях», Жанна ничего не отрицала. Да, она действительно взялась за неженский труд, но ведь «на женскую работу всегда найдется много других». Неправда, что она была врагом мира вообще, ведь она просила герцога Бургундского помириться с ее королем. С англичанами дело обстояло иначе, и суть своего отношения к ним Жанна формулировала так:
— Что же касается англичан, то мир с ними будет заключен лишь после того, как они уберутся к себе в Англию.
В целом можно сделать вывод, что труд прокурора д’Этиве пропал даром. Даже тенденциозно настроенным судьям стало ясно, что составленный им документ никуда не годится.
Во-первых, он был перенасыщен обвинениями. Историк Владимир Райцес отмечает:
«Прокурор поступил вопреки мудрому правилу, гласящему, что тот, кто слишком многое доказывает, ничего не доказывает. Он доказывал слишком многое, не позаботившись отделить главное и основное от случайного и второстепенного. Среди массы мелких и вздорных обвинений затерялись те, которым судьи придавали решающее значение».
К таковым относились отказ подчиниться воинствующей церкви, таинственные голоса, видения и мужской костюм.
Во-вторых, в обвинительном заключении слишком уж явно проступала политика. Складывалось впечатление, что Жанну судили не за преступления против веры, а за ее военную и политическую деятельность. Но это не входило в компетенцию церковного суда. Ну а явная приверженность прокурора интересам Англии и вовсе лишала судебное разбирательство даже видимости беспристрастия.
Семьдесят статей прокурора д’Этиве были забракованы 2 апреля 1431 года на заседании трибунала в резиденции епископа Кошона. На том же заседании было решено составить новое обвинительное заключение, и сделать это поручили человеку более для этого подходящему. Этим человеком оказался доктор теологии из Парижа Николя Миди. Через три дня новый документ был готов.
На этот раз он был значительно короче и содержал всего лишь двенадцать статей, каждая из которых представляла собой подборку модифицированных показаний Жанны. Из текста были убраны все явные нелепости. Осталось лишь наиболее «существенное»: «голоса», видения, «дерево фей», мужской костюм, непослушание родителям, попытка самоубийства, уверенность в спасении своей души и конечно же отказ подчиниться воинствующей церкви.
Историк Анри Гийемен по этому поводу высказался так:
«Семьдесят статей заботами парижского доктора Николя Миди были сжаты до двенадцати — д’Этиве, этот запутавшийся и многословный провинциал, не был способен на такое. Миди показал ему, как нужно браться за дело, если хочешь поработать ударно, и составил перечень смертных грехов, совершенных Жанной».
Эти двенадцать статей также были фальсификацией, но более утонченной и квалифицированной. Она заключалась в одностороннем подборе цитат из показаний Жанны и в их тенденциозной переработке. Так, например, в восьмой статье, где речь шла о «прыжке с башни Боревуар», воспроизводились слова Жанны о том, что она предпочитает смерть английскому плену, но опускалось то место из ее показаний, где она говорила, что, бросившись с высокой башни, она думала не о смерти, а о побеге. В таком же духе были обработаны и другие ее показания.
5 апреля суд одобрил и утвердил обвинительное заключение Николя Миди. С «Двенадцати статей» сняли копии и разослали их многочисленным консультантам и экспертам. В сопроводительном письме епископ Кошон и инквизитор Лемэтр просили сообщить в наикратчайший срок мнение относительно содержащихся в обвинительном заключении показаний подсудимой:
«Не противоречат ли эти показания или некоторые из них ортодоксальной вере, Святому Писанию, решениям святой римской церкви, одобренным этой церковью мнениям и каноническим законам; не являются ли они возмутительными, дерзкими, преступными, посягающими на общий порядок, оскорбительными, враждебными добрым нравам или как-нибудь иначе неблаговидными и можно ли на основе названных статей вынести приговор по делу веры?»