Сепаратист

Пришлось отбросить любые мечты об отдыхе. «Зачем тебе отдых, дурак?» — говорил я себе. — «Тебе нужно разрушить целую религию, вместе со всеми ее последователями, слугами и монахами, а еще ее богом, как вишенка на торте. Тебе некогда отдыхать, потому что ты мелкий, неумелый, и до ужаса слабый». Я запрещал себе мысли об отдыхе. Я запрещал себе чувство вины. Да, это именно благодаря мне умерли ребята. Я стал причиной смерти Рубио. Они все умерли из-за моей слабости, из-за моего слюнтяйства, из-за желания быть хорошим и помочь всем нуждающимся. Черта с два я это забуду, но и жалеть себя не стану. Это моя вина, это мой груз, и когда-нибудь я за это отвечу. Но если я сдохну сейчас, на мои плечи ляжет еще и смерть Керы и Евы. А ведь они мне доверились гораздо сильнее, чем парни. Да что там, у них, в отличие от парней и выбора не было.

Я шел так долго, что сам не заметил, как вывалился из сна. Просто в какой-то момент на меня вновь навалилось ощущение жара, дергающая боль в ноге, дикая жажда. Лицо заливал липкий пот, глаза не открывались, а окружающие звуки откликались вспышками головной боли.

— Он того и гляди подохнет, — говорил кто-то над моей головой. — Об него можно греться, как об печку!

— И что? — отвечал другой. — До Сарагосы еще три дня.

— Откуда мне знать! Я не лекарь, я не знаю, что с ним делать!

— Делай, что хочешь, но если эта падаль подохнет, и окажется тем Диего, за которого обещали тысячу сестерциев, я тебя живьем зарою, ясно?

Разговор закончился, послышались удаляющиеся шаги. Я вновь начал проваливаться в беспамятство, но диким усилием заставил себя сосредоточиться.

— Эй! — прохрипел я. — Воды!

— Canismatrem, он еще и говорит! — послышался удивленный голос. Через несколько секунд мне в губы ткнулся металлический край ковша, за который я жадно уцепился зубами, и принялся проталкивать в глотку ледяную воду.

— Слушай, по-хорошему тебя прошу, продержись еще три дня. Три дня всего, мужик. Иначе бугор меня на ленты порвет!

— Штаны с меня сними, — потребовал я.

— Ты чего удумал?! — в голосе собеседника появилась настороженность.

— Слышь, делай, что говорю, а то точно сдохну. Рану надо осмотреть.

Мне все же удалось разлепить глаза, и тут же пришлось снова их зажмурить. «Помощник» действительно взялся за мои портки, причем почему-то не додумался сначала срезать присохшую повязку.

— Стой, — прошипел я, когда его энтузиазм немного поутих. — Облей повязку водой и срежь ее. Осторожно и медленно. Потом штаны. Понял?

— А, да. Сейчас.

Очень хотелось спросить, не идиот ли мой собеседник, но не было сил, а потом и вовсе стало не до того. После обливания повязка толком не отмокла, так что боль во время ее удаления была просто адская.

Пуля попала в заднюю часть бедра. На ладонь выше, и пришлось бы называть это место задницей, но все равно, чтобы увидеть входное отверстие, пришлось вывернуть шею, что в моем состоянии было ой как непросто. Я чуть сознание не потерял. И увиденное тоже не понравилось. Рана была очень грязная, от нее несло гниющим мясом.

— Лей на нее воду, пока кровь не смоется, — потребовал я.

Легионер, исполняющий обязанности моей няньки заворчал, но сделал, что от него просили. Осторожно пощупал края, — руки мне давно уже развязали, — чуть не взвыл от боли. Кожа вокруг натянулась, как на барабане. Тугая, красная, горячая… Нет, так не пойдет.

— В общем так, легионер, — прохрипел я. — Если не поможешь, я сдохну уже завтра. Скорее всего. Не знаю, началась ли уже гангрена, но, если и нет, вот-вот начнется. А, впрочем, я и без нее сдохну.

— Да чем я помогу тебе? Я что, лекарь? И чего это ты помирать не хочешь? Не от антонова огня[2], так от пули.

— Лучше честная пуля, чем сгнить и гноем изойти. И тебе не все равно? Я слышал, если сдохну, тебе от этого тоже ничего хорошего.

— Так чего сделать-то?

— Нож есть острый? А еще щипцы какие. Не те, которыми бабы белье стирают, понятно. Спирту еще, и опия или лауданума. Делай, что хочешь, но найди.

Легионер молча пожал плечами, и куда-то убежал, а я остался заниматься очень важным делом — не давал сознанию снова уплыть. Было трудно, но я справился, тем более отсутствовал солдат не так уж долго. Вернувшись, он поставил передо мной сумку, в которой оказался и хирургический инструмент, и лауданум, и приличный набор всевозможных порошков и мазей, вид которых мне ничего не говорил. Впрочем, нет, одну все же узнал, по резкому запаху. Карболка. Столь своевременное появление такого редкого богатства не укладывалось в голове, и я, опасаясь, что мне это видится, уточнил:

— Откуда это?

— Трофей. Повстречали одного в Туделе. Все орал, что не повстанец, именами старыми бросался. Асклепия поминал и Гиппократа.

Дальнейших объяснений не потребовалось, да мне и не интересно. Тому врачу уже не поможешь, а вот мне его сумка, может, жизнь спасет.

Что делает пуля после попадания в человеческое тело? Любой знает, что кусок металла далеко не всегда идет по прямой через мышцы и ткани. Гораздо чаще она начинает «гулять», порой останавливаясь в самых неожиданных местах. Можно ли ее достать? Можно, конечно, но пока даже в просвещенной Римской республике врач предпочтет просто ампутировать конечность выше раны. Так хотя бы шансы выжить есть. Один к четырем, примерно, но гораздо выше, чем если поковыряться в ране, ничего не найти, задеть по дороге какую-нибудь артерию или занести дополнительной грязи, и потом это зашить. Впрочем, нет, с шансами я погорячился. У меня же есть карболка и опий, а значит они все же чуть повыше. В любом случае, отпилить себе ногу я не смогу, так что простой путь отпадает.

Я не слишком надеялся именно достать пулю. Сделать это самому, из неудобного положения, в помраченном состоянии сознания… Надеяться было глупо, так что я решил просто вскрыть рану и почистить ее насколько смогу. И теперь, раз уж у меня появилась эта мазь, еще смазать карболкой. Слышал, она здорово спасает в таких случаях.

Лауданума выпил немного. Мне нужно было притупить боль, а не окончательно вырубиться.

— Слушай, солдат. — Пробормотал я. — Не дай мне заснуть или потерять сознание. По крайней мере, пока я с этим не закончу. Увидишь, что я замер — потри уши, по щекам побей. Если совсем не реагирую — иглу под ноготь загонишь, ясно?

Легионер посмотрел на меня как на идиота, но кивнул. Что ж, пора. Полить рану спиртом, прислушаться к ощущениям. Жжет, но не нестерпимо. Опий подействовал. Можно начинать.

Мне не удалось запомнить операцию подробно. Было больно. Было много гноя, каких-то ниток, отвратительного запаха. Флакон с лауданумом опустел где-то наполовину — я прикладывался к нему еще несколько раз. В какой-то момент я обнаружил, что меланхолично ковыряюсь в ране пинцетом, засунув его до половины, и, самое интересное, явно что-то ухватил. Только не совсем понятно — пуля это или, может, осколок кости? Соображать уже толком не получалось, но я все-таки вытащил ухваченный кусок, уронил его. В самом деле, похоже кусочек свинца. Удачно.

Я еще успел обильно обмазать рану и вокруг карболкой, но закончить самому мне не удалось. Я заснул или все-таки потерял сознание, так и не выпустив из рук пузырек с мазью. Перевязывали меня легионеры, но я этого не почувствовал.

Забытья не было, или я его не заметил. Открыв глаза, увидел перед собой Керу, знакомый пейзаж.

— Ты все еще здесь. Ева не заскучает одна?

— Еве очень страшно, — серьезно ответила богиня. — Она одна, связана, а вокруг много злых мужчин.

— Стой… Ты оставила ее в плену?

— Ты бы умер, если бы я не держала тебя. Ева знает, что ты убьешь их всех, если выживешь. Это поможет ей терпеть.

— Возвращайся к ней. Я не хочу, чтобы еще и она из-за меня…

У меня в голове не укладывалось. Ева пережила это в лагере, и вот опять… А ведь я обещал!

— Почему ты меня не остановила? Неужели не видела, что я зарвался?

— Ты был уверен. Ты был настолько уверен… Мне самой начало казаться, что ты неуязвим. Скажи, на что ты надеялся? Ты ведь знал, что за тобой охотится целая армия. За нами. Почему ты вел себя так, будто это не незначительная мелочь?