Страница 3 из 5
Матрена вопреки всему продолжала мечтать, а в перерывах между грезами продолжала выполнять свой медицинский долг, оказывать помощь раненым и требовала исполнять все предписания. Ранее их записал в журнале старый военврач, который за минуту до взрыва вышел на свежий воздух покурить под соседним дубом. Остался он жив или нет, никто не знал. Но в землянку так и не вернулся. Хочется верить, что доктор сразу обрел покой.
В ответ на требования Мотри делать, как говорит, раненые шумели, что им надоела чрезмерная опека. Медсестра отчаянно ругалась и грозила различными карами. Иногда в землянке шум стоял такой, что казалось, все они вновь стали живыми. Особенно доставалось Игорю, который в этой команде был самым старшим по званию.
– Товарищ лейтенант! Ежели вы не прекратите так много ходить, у вас может случиться гангрена и вам ампутируют ногу! – строго выговаривала Мотря и хмурила тонкие черные бровки, – как вы станете без ноги жить?
Обычно эта фраза вызывала дружный хохот остальных солдат. О какой гангрене может идти речь? Их же уже давно нет на этом свете! Впрочем, они и на «тот» не попали…
Медсестричка, слушая их остроты, начинала злиться еще сильнее, краснела и раздраженно топала ногами. Девочка никак не могла принять реальности. Своими мыслями она так и осталась в том прекрасном довоенном времени, где с Володькой строили планы на будущее.
– Вот приедет любимый в деревню в офицерской форме с кубиками на вороте, – делилась она, прикрыв густыми ресницами огромные черные глаза, – сапоги на ногах начищенные, подворотничок на гимнастерке белоснежнейший. Портупея слегка поскрипывает и пахнет кожей. Как пройдет по улице, все так и ахнут
Зашлет сватов к ее родителям, они давно уже ждут, и сыграют свадьбу, да такую пышную, что все девки на селе обзавидуются. А после свадьбы Мотря соберет в узелочек свое немудреное приданное и поедет с ним жить в какой-нибудь дальний гарнизон.
Игорь прекрасно понимал – мотрин избранник хотел стать офицером вовсе не потому, что его привлекала воинская служба. Просто в деревне считалось: военные живут богато. Вот и они хотели зажить богато, как им представлялось: чтобы комната отдельная была, а в ней шкаф платяной стоял, диван кожаный и электрическая лампа под стеклянным абажуром. Почему лампа, а не книги или ковер на стене, должен служить примером благосостояния, лейтенант никак понять не мог.
Поначалу пытался вести с девушкой дискуссии на эту тему и хотел открыть причину ее восхищения этим осветительным прибором, но потом понял бесполезность своих усилий. Тем более, что переспорить Мотрю было сложно. Она ничего слушать не хотела и твердо стояла на своем.
В принципе, в этом желании ничего плохого не имелось. Нормальные стремления нормальных молодых людей. В конце концов, не всем же поднимать сельское хозяйство или трудиться у станка на заводе. Другой вопрос, что у Мотри мысли о будущей свадьбе постепенно стали приобретать маниакальный характер. Однажды Игорь и вовсе застал ее, танцующей в землянке. Все было бы ничего, если бы не тот факт, что девушка сделала себе из стиранной-перестиранной марли фату, водрузила ее на голову и медленно кружилась на месте…
Хорошо, еще, что ее никто, кроме него, за этим занятием не увидел. Даже седобородый Митрич, надо сказать, он реже всех покидал место на нарах, и тот отсутствовал. Судя по всему, отправился в церковь. Тем более, что время было самое подходящее – очередная родительская суббота.
Кстати, еще один парадокс. Они могли перемещаться в пространстве и посещать места, где когда-то бывали в той, настоящей жизни. Дед, к примеру, любил посещать службы в церкви, причем, в своем родном селе. Как умудрялся преодолевать столь большое расстояние, Игорь не понимал. Белоруссия, откуда Митрич был родом, находилась довольно далеко от места их пребывания. Странным было и то, что старик мог беспрепятственно попадать в святое место и спокойно слушать проповеди местного батюшки. Особенно его радовало, когда тот служил панихиду за упокой.
Дед не скрывал – надеется, что рано или поздно его имя прозвучит в длинном списке и тогда он обретет покой… Но все усилия оставались напрасными. Однако он не отчаивался. Честно выстаивал службу, возвращался обратно, весь пропитанный запахом ладана и залитый воском. Лицо у него в такие моменты буквально светилось от радости и он долгое время находился в приподнятом настроении, забыв обо всех невзгодах и испытаниям, выпавших на его долю.
Как-то раз лейтенант Бакулин побывал на уроке истории в школе XXI-го века, благо, что его нынешнее состояние позволяло подобное сделать совершенно незаметно для окружающих. Каково же было возмущение, когда во время образовательного процесса услышал, как педагог рассказывал детям о том, что советская страна в 41-м оказалась не готовой к войне с фашизмом. Очень хотелось вмешаться в педагогический процесс и громко крикнуть: полное вранье!
О том, что она может начаться, многие понимали. Фашист наступал по всем позициям. Под его кирзовым сапогом стонала Польша, Франция, Египет… Бомбы опускались на головы англичан.
Другой вопрос, что не все верили в происходящее. Страна начинала становиться на ноги, быстрыми темпами развивалась экономика и никто просто не представлял, что подобная беда может произойти. Ведь люди только-только увидели свет в окошке, стали жить нормально и более-менее сытно.
К тому же, народ свято верил, что «от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней!». Именно такие патриотические песни каждое утро неслись из тарелок-радиоприемников и настраивали на героический лад.
Но вместе с тем подготовка к войне в стране шла и довольно активно. В армии началось перевооружение, акцент делался на создании новой техники. Что же до штатского населения, то и его начинали готовить. Все, особенно это касалось учащихся старших классов и сотрудников промышленных предприятий, посещали специальные курсы по гражданской обороне. Большое внимание уделялось военным занятиям и сдаче норм ГТО.
Не говоря уже о медицинской подготовке. Красноречивым подтверждением тому служит Мотря, которая азы этой науки освоила именно во время учебы в школе.
Девушка часто рассказывала, как их учили оказывать первую медицинскую помощь, делать марлевые повязки, выносить раненных с поля боя, объясняли, как следует себя вести в случае химической атаки и много чего еще.
Молоденькая учительница с неестественно огромными, наклеенными ресницами, непонятно как ей вообще доверили вести уроки в старших классах, что-то много и невнятно говорила о войне с финнами, которая предшествовала Великой Отечественной. Вся ее длинная и немного бессвязная тирада сводилась к тому, что зря все это делалось и столько людей погибли тоже почем зря. Будь у Игоря возможность, он обязательно вмешался бы в разговор и возмущенно крикнул: немедленно замолчи! Все было сделано правильно! Нам требовалось укрепить советские границы! Образно говоря, на тот момент враг видел улицы Ленинграда из бинокля. А уж обстрелять северную Пальмиру и вовсе труда не составляло. Ясно, что подобное допустить было нельзя. Следовало сделать все для расширения территории и отодвинуть границы подальше от Выборга и Северной столицы.
Единственное, с чем вынужден соглашаться – военные действия с Финляндией стали едва ли не единственным случаем в истории, когда русские первыми начали войну. Но опять же, другого выхода не виделось. Финны не хотели идти на переговоры, о чем и заявили открыто. Но об этом факте ярко накрашенная девица не вспомнила, зато с огромным удовольствием вещала о том, что именно из-за этого случая в 1939 году СССР был исключен из Лиги Наций как страна-агрессор.
Чувствовалось, учительнице доставляет удовольствие принижать прошлые заслуги государства, где росли ее родители и свободу которого защищали прадеды.
Слушать торжествующие нотки в ее голосе было очень неприятно, но что мог сделать он, человек застрявший между двух миров? Крикнуть, что не знает предмета? Или прочитать длинную лекцию о том, что на тот момент Лига наций себя полностью дискредитировала? И что из пятидесяти восьми стран, как наблюдалось на момент расцвета, в ней осталось всего две? Так училка бы его просто не услышала.