Страница 124 из 127
Даже если хороший, совесть все равно будет грызть и мучить. И нашептывать, что его сыновний долг самому приглядывать.
— Ей пять, — дядя посмотрел на свои руки. — И она счастлива… вчера рассказывала, что вырастет и выйдет замуж. И муж у нее будет хороший. Он станет её любить…
Ком застревает в горле. И не только у меня. У него тоже. И мы снова смотрим друг на друга, и молчим.
— Там, в шкатулке… гвозди…
— Знаю.
— И крест…
— Это крест. Теперь. Один. Как-то так получилось… я читал записи, те, что ты сделала. И все верно. На той стороне… все яснее. Понятнее. Увидел. Призвал, и она откликнулась. Сила. Две части снова стали одним, как должно. Осталось лишь повторить тут. Странно, почему отец не увидел.
Нисколько. Он, как и многие люди, искал святыню, а не Бога. А разве гвозди могут быть святыми?
— И что теперь?
— Не знаю. Это… все-таки святыня. Из тех, что… ей не место в нашем захолустье.
В старом храме, обыкновенным и похожим на все сельские храмы одновременно. В нем нет ни должного пафоса, ни величия.
Ничего-то нет.
— Будет создана комиссия…
— Только будет? Еще не забрали?
— Пришло распоряжение. Я… сразу, как доложил, и отправился… в столицу, но… ей там не понравилось. Я хотел отдать, но оказалось…
…что избавиться от подобной вещи, коль уж она тебя выбрала, не так и просто.
— И как они… восприняли? Там?
— Неожиданно спокойно. Мне даже кое-какие бумаги выдали. Секретные… оказывается, раньше существовал рыцарский орден. Воинствующий. Еще в Византии. Основан был матерью Константина, того самого, Великого…
Который перековал гвозди из Креста Господня на уздечку. Помню.
— Во главе его встал сын Константина, Флавий Юлий Крисп[1]. Так мать Константина пыталась спасти его от гнева отца. И спасла, судя по всему. Главное, что задачей ордена было не только и не столько реликвии хранить, сколько способствовать… распространению веры…
А звучит весьма обтекаемо. И за словами этими стоит многое.
Войны.
Интриги.
И вот город…
— Орден не справился… и реликвии большей частью были уничтожены. И рыцари его пали. Не столько в сражениях, сколько…
— В интригах?
Дядя кивнул.
— То есть… сугубо теоретически…
— Даже не теоретически. Наш род восходит к Константину и его матери…
Я прислушалась к себе. Нет, не ощущаю величия. Вот хоть убей, не ощущаю. Да и… сколько лет прошло? Столетий? Та кровь, если подумать, ничем не лучше и не хуже любой иной.
Ведьминой ли.
Или же вот лесных людей, в которых, как оказалась и капля огненной была…
Запутано.
И что-то удалось распутать, а что-то нет.
— Мне предложили подумать над возрождением ордена. Но… не знаю, — дядя посмотрел в окно. — Я как-то… одно дело службы проводить, и совсем другое — орден этот. И для чего? С кем воевать сейчас? Кого и от кого защищать? И с женитьбой этой пристали. Мол, кровь пропадет… в общем, все сложно.
— Разберешься.
— Разберусь, конечно. Куда я денусь… про тебя пытались узнать.
Вот только внимания церкви мне не хватало.
— Не стоит опасаться. Ты здесь и к этому месту привязана. И князь никому не позволит хозяйничать на своих землях. Да и не только он. Так что… придется мне жену искать.
Сказано это было с печалью.
— Найдешь, — пообещала я. — Обязательно. Только…
— Я знаю. Я — не он. И… я никого не буду неволить.
Это было хорошее обещание.
И он его сдержит.
— Останешься? — предложила я. Дядя покачал головой. — Ночь на дворе. И вообще… ты устал, наверное. А толком и не поговорили.
— Поговорим еще.
Да.
Наверное.
Точнее обязательно. И я когда-нибудь выберусь в забытые уже места моего детства. К дяде ли в гости, к деду ли, на край ли мира… время есть.
Теперь есть.
Целая бездна времени.
Я проводила его до машины. И даже сказала:
— Будь осторожен…
— Буду, — пообещал он. — Не волнуйся, как я понял, я принял силу реликвии. А она приняла меня. Так что смерть в аварии мне не грозит. Да и вообще…
— Все одно, — говорю. — Будь осторожен. Люди… изобретательны.
И фантазия у них такая, что…
Но он уехал.
А я осталась. И стою вот, глядя на дорогу. А луна почти в полную силу вошла. И делаю вдох, а следом выдох. Голова кружится от запахов. А потом меня настигают и звуки.
Ветер.
Ветер играет на ветвях и листьях. И сверчки звенят, подхватывая мелодию. Гудят травы…
Ведьмина ночь?
Сегодня?
Я все-таки потерялась во времени. Вот совершенно… не должна быть сегодня. Но сила зовет. Сила кружит голову. И тапочки падают с ног. А я кружусь, кружусь, спеша обняться с луной.
И ветер растягивает волосы.
Обнимает.
Как и когда я оказываюсь на лугу? Не знаю. Главное, теперь я слышу, как поют травы, и земля полнится их голосами. И сами они, напитавшись силой, спешат вынести её вовне. Над лугом поднимается дрожащая зыбь.
Туман?
Он пахнет цветами, всеми и сразу, и от этого запаха голова окончательно идет кругом. И я спешу собрать с лепестков ночную росу.
Умоешься и красавицей станешь…
Старое поверье.
Но… умоюсь и стану.
Пусть унесет роса заботы. И болезни… на остров Буян, под камень-горюч… гори и горести, боль и тоску сердечную. И все-то что душе мешает летать. Ныне самое время расправить крылья.
— Ведьма…
Она идет навстречу, дева в золотом наряде, с золотым волосом, с золотою кожей, что покрыта мелкой змеиной чешуей. И глаза у нее тоже змеиные.
— Прости, — говорю ей, остановившись напротив. Руки мои полны росы и протягиваю её. — Я не сумела помочь…
— Отчего же? Он свободен.
— Он мертв.
— То был его выбор. Но он свободен. И я тоже.
— И что теперь?
— Вернусь в отцовы чертоги… а может… — она подставила ладони и роса упала на них невесомыми капельками. — Спасибо… сама я не умею…
Чешуя тает под прикосновениями. И змеиный хвост исчезает, и передо мной встает вдруг девушка, почти обыкновенная, только очень и очень красивая. На ней длинная юбка, прикрывающая босые ноги. И белая блуза смотрится, может, не слишком современно, но… ей идет.
Как и венок из цветов, что вырастают на волосах.
— У реки будут жечь костры, насколько я знаю, — говорю ей. — Или это завтра? Но в городе все равно весело… кафе там. Или клуб…
Не уверена, но подозреваю, что клуб в городе где-то да есть.
— Хорошо. Я… давно не гуляла меж людей. Уже и забыла, до чего неудобно это… привыкну.