Страница 23 из 32
Чарли долго молчал, а потом поднял голову.
– Знаешь, почему я тебя нанял?
Напугала смена темы, будто за ответом последует что-то страшное.
– Да, профсоюз наседал, да, женщинам после армии у нас не интересно. Но я взял тебя на работу, потому что ты ничего о ней не знала. Как Джош. За два года после колледжа он сменил пять мест. Я взял его к себе, надеясь, что он успокоится, но ему было скучно. Он просто умирал от скуки в окружении молчаливого груза. И тут в мой кабинет зашла ты. Из всех кабинетов мира ты зашла в мой. – Чарли уставился в погасший камин. – Салага, желторотик, которой все нужно было объяснять с нуля. Да на твоем фоне Джош выглядел суперпрофи. И я подумал: «То, что нужно. Для нее он станет авторитетом. У него появится цель». И решил – барахтайтесь вместе. Выплывите, так выплывите.
Я была нужна Джошу так же сильно, как и он мне.
– И я его подвела…
– Нет, это я его подвел, – оборвал Чарли, – когда позволил сесть в самолет, потому что твой отец этого ожидал. Так что не говори мне ничего о плохих решениях. Я и тебя подвел. И Марту, и Бенсона. Всю команду!
Келли считала, что вся наша жизнь – цепочка решений, которые делают нас теми, кто мы есть. Но если наши благие намерения приводят к чьей-то смерти, делает ли это нас плохими людьми?
– Не подвел. Это не твоя вина…
– Думаешь, твоя? – Чарли бросил на меня короткий яростный взгляд и опять уставился в диван. – Не ты спустила курок, но, видимо, сделала все, чтобы отомстить.
На меня словно холодным ветром подуло, и на щеках пролегли горячие дорожки – даже не знала, что плачу.
– Отомстить?
– Через месяц мне позвонил американский посол из Вены и сказал, что нашли тело Гермута Брука. Убийца неизвестен. Европол разыскивал Брука живым или мертвым, но мне любопытно, почему его нашли мертвым?
Эта тема – как прогулка по тонкому льду. Тайны, которые я не имела права разглашать, не потому что не хотела, а потому что не могла. Брук убил Джоша и он же, скорее всего, стрелял в Бенсона, и я подозревала, что он убил мою мать, хотя Курт и твердил о самоубийстве.
– Какая разница? – Я попыталась равнодушно пожать плечами, но вряд ли вышло. От испуга сковало все тело. Если Чарли спросит прямо, придется признаться, ведь я собиралась говорить правду. – Он мертв. Неужели скорбишь по психу и убийце?
– Хочу понять, как в этом замешана ты.
– Думаешь, после маркиза я вошла во вкус? – Мне стало смешно, видимо, истерика. – Убила кучу народу и не вздрогнула?
– Я не знаю, что о тебе думать, Тереза. Ты не даешь возможности разобраться.
Наверное, отец прав. Мне нужна помощь специалиста, того, кто умеет чинить души. Общение с окружающими только из-за расписания встреч или строчки в законопроекте превратило меня в еще большую дикарку, чем во времена Келли. Вспомнилась дурацкая размолвка перед поездкой, но отец не вся моя семья, Чарли важен не меньше.
– Я понимаю, почему ты злишься, правда. Я лгала тебе в Сан-Франциско, и мне очень стыдно. Если бы я могла это изменить… Теперь тебе известно о сыне и, возможно, ты захочешь что-нибудь сделать… Мне от тебя ничего не нужно: ни алиментов, ни внимания, можешь меня ненавидеть. Я только хочу, чтобы у Рика был отец.
– Да господи! – Чарли стремительно пересек комнату и прижал меня к себе. – Иногда мне хотелось тебя придушить за упрямство и своеволие, но никогда, слышишь, никогда я бы тебя не возненавидел!
Я уткнулась в его рубашку, которая теперь пахла мной. Сердце переместилось к горлу и мешало дышать. Защекотало ладони, как когда-то, от предвкушения прикосновения к целому миру, но эмпатия так и не вернулась, хотя было предположение. Зато облегчение прокатилось по телу – может быть, у нас есть шанс.
– Прости, что все так вышло. И за все остальное тоже прости. Хотя можешь не прощать, если не хочешь…
Чарли только тихо вздохнул. Мы постояли, а потом он отстранился и заглянул мне в глаза.
– Знаешь, – виновато улыбнулся он, – у тебя жуткая шишка на лбу и синяк. Не представляю, как ты это объяснишь…
– Брука убил бывший телохранитель моей матери. Теперь он мой телохранитель. Он сам пришел ко мне и признался. Мы с отцом договорились молчать о его причастности. Теперь ты четвертый человек, который об этом знает. – Слова торопились и перебивали друг друга, но спокойное внимание Чарли давало силы. – Я эмпат. Была эмпатом. Когда дотрагивалась до человека, ощущала то же, что и он. И еще у меня было что-то вроде карты в голове, я знала о перемещении людей, даже тех, кого не видела физически. Ты сам догадался, что у меня есть… дар. Тогда в лесу, в Оленбахе, нам помог именно он. Я увидела, что люди Виктора берут нас в кольцо. И в Остер Пойнт…
Чарли молчал и просто слушал, наверное, пытался уложить все в сознании. Слова об эмпатии его не смутили – он все так же обнимал меня за плечи.
Если бы я понимала, что делаю, и управляла «паутиной», то в Хольц-Линдене спасла бы Джоша. Не знаю как, но я бы справилась. Выследила Брука, успела бы раньше… После смерти Келли почти каждый день моей чертовой жизни можно было бы прожить лучше. За исключением дней с Риком и Чарли.
Как сказать про инквизицию? Про мои попытки помогать носителям? К Чарли все это не имеет отношения, он не обязан в это влезать, но будет справедливо, если он узнает о моем прошлом.
Пока мы пили – он кофе, а я странную бурду под названием «чай», – я рассказала про Келли и нашу кочевую жизнь, про смерть Келли и первый настоящий дом в Портленде, и про то, почему пришлось его покинуть.
– Никто не должен был умереть. Только я. Исчезнуть из жизни отца, из Портленда, будто меня и не было. Герцогиня Эттерская должна была умереть по-настоящему. Тогда ничего плохого не случилось бы.
– Но не случилось бы и ничего хорошего.
Хриплый голос Чарли напугал и сбил. Он крутил в руках пустую чашку, а теперь наконец поставил ее на стол и поднял на меня взгляд.
– Да… Тогда я не встретила бы тебя. Но я встретила и полюбила, – признаться оказалось легко, легче, чем представлялось, – и на свет появился Фредерик. И я очень люблю сына, и хочу, чтобы два важных для меня человека знали друг о друге. И тоже любили друг друга.
Чарли тихо вздохнул. Я до боли в сердце сожалела, что у меня больше нет эмпатии и я не чувствую того, что чувствует он, не разделяю с ним его груз.
– Значит, ты знала все, что я испытываю? – В его голосе слышалось ошеломление, даже смущение. Он ведь признался мне в любви еще раньше, просто без слов.
– В тебе не было ни одной фальшивой ноты.
– Расскажи про нашего сына. Я видел фотографии в интернете. Он похож на… Марту. – Чарли напряженно и задумчиво прищурил глаза – ждал ответа.
– Он похож на тебя, – улыбнулась я. – Особенно когда недоволен. Зато добрый, как Марта.
Кажется, Чарли был благодарен за то, что не прозвучало имя Джоша. Наш сын походил на Джоша, потому что они с Чарли всегда были похожи.
Фото Рика лежало в кармане ветровки. Одну фотографию я отдала Марте, но оставалась еще одна. На ней Рик сидел на траве у куста жасмина и задорно улыбался. Не знала, дойдем ли мы с Чарли до этого, но он выхватил фотографию, как только я ее принесла, и долго и жадно рассматривал. В интернете он наверняка натыкался на официальные фото, но они всегда немного искусственны. Чарли выслушал про манеру Рика, как и у отца, долго и пристально смотреть в глаза тому, кто его чем-то не устроил, словно изучать; про манию Рика к бумаге – он просто обожал рвать на мелкие кусочки все бумажное и шуршащее, что попадалось под руку.
– Почему Фредерик?
– В честь прадеда. Королевское имя Этерштейна.
Чарли нахмурился, и наш сын стал казаться далеким и недостижимым артефактом на другом континенте.
Часы сжались до минут, минуты спрессовались в секунды. Последняя закончилась с проблесками зари. Полпятого утра.
Прошедшие сутки забрали все силы, выжали, как я вчера полотенце. Вина и облегчение – невозможные соседи – никак не могли договориться и рвали на части. Уходить оказалось тяжело, но и оставаться больно: любое неосторожное слово Чарли разобьет с трудом склеенный кувшин, сухие цветы упадут на землю, и тогда он увидит, из чего я состою на самом деле – из притворства и разочарования в себе, из кошмарных снов и призраков прошлого. Только не так!