Страница 18 из 32
Разве я не стараюсь изо всех сил?! Такой жгучей злости вперемешку с раздражением раньше мне испытывать не приходилось. Я досчитала до десяти, чтобы не ляпнуть чего-нибудь, о чем потом пожалею, и посмотрела на кроватку Рика, которая виднелась через приоткрытую балконную дверь. Рик сладко спал и ничего не слышал. Иногда я завидовала его способности наслаждаться настоящим, уверенности, что вокруг живет чудо, и воровала это бесподобное ощущение, пока могла. У детей нет грехов и нет вины, они с радостью встречают каждый новый день, не борясь с отчаянием и безнадежностью. Детство не вернуть, но, может быть, удастся очистить душу. Давно нужно было это сделать – разобраться со своим прошлым.
«На самом деле я все та же напуганная лохматая девчонка», – пробормотала я себе под нос.
И тут меня осенило! Я ведь тоже пытаюсь выкинуть из своей жизни важный кусок, сделать вид, будто его не было – пытаюсь выкинуть Чарли. Но это не сработает. Я злюсь, что меня лишили матери, значит, и Рик может испытать когда-нибудь схожие чувства. Вправе ли я лишать его отца?
– Может, ты тоже перестанешь притворяться и делать вид, что в порядке? Я вызову психолога, – произнес отец.
И тут я поняла, что мне нужно. Вовсе не психолог.
– Все, разговор закончен! Я ухожу! Уезжаю!
– Что? – Отец скрестил руки на груди и прищурился. – Неужели попросишь отречения?
– С ума сошел! Конечно нет! – Представляю, что сказал бы на это Джош.
Надо пережить свою боль, а не избегать ее. Набраться смелости и поговорить с теми, с кем не решалась, поговорить о том, о чем боялась. Это трудно. И страшно. Но иначе я никогда не найду равновесие.
– Я лечу в Сан-Франциско.
Глава 4. Узы грусти
За три года Сан-Франциско совсем не изменился. За окнами машины раскинулся тот же оживленный холмистый город. Из распахнутых дверей кафе звучала музыка, по рельсам громыхал трамвай, где-то на пирсе мяукали морские котики, и под мостом на бульваре Линкольна красовались граффити Джоша. Несмотря ни на что, я была рада навестить старого друга. Даже если, кроме города, других друзей не осталось, все равно немного полегчало, хотелось выйти из машины и пробежаться по знакомым холмам, сходить на мыс Дьявола и просто побродить по улицам.
Я опустила стекло и подставила лицо прохладному ветру. Он прошелся по салону, принес запахи еды и океана, залетел за воротник блузки и привлек внимание Курта. Он демонстративно перегнулся через меня и нажал на кнопку. Тонированное стекло поехало наверх. Я неодобрительно покосилась на Курта, он ответил невозмутимым взглядом. Неужели боялся, что здесь узнают королеву с другого континента? Если убрать кортеж из трех машин с охраной и помощницей, никто в это не поверит. Я запахнула жакет и улыбнулась. Непривычно было думать о себе по-новому в старом месте, – словно смотреть на картинку в книге. Странно, но воодушевляюще.
– Генерал в Сан-Франциско?
От моего вопроса Курт застыл на секунду.
– Да.
– Прекрасно. Тогда у нас отличная возможность.
Курт помолчал, изучая улицы за окном.
– Я все выясню и сообщу тебе позже. Займись пока своими делами.
Он хмурился со вчерашнего дня после того, как я сообщила, что он снова летит через Атлантику. Он не хотел договариваться с Хэмстедом, не хотел нарушать протокол и ввязываться в аферу, а у меня словно крылья за спиной выросли, и если бы выпустили, полетела бы быстрее самолета. Черт побери, если мне суждено пасть жертвой Ордена веитов, то я хотя бы сделаю это с чистой совестью.
Хорошее настроение вмиг испарилось, когда мы свернули на Висент-стрит.
Охрану я оставила за пять домов до цели и пошла пешком. Курт наблюдал за мной, я чувствовала его взгляд. Но даже он не помогал справиться со страхом – я шла все медленнее и медленнее, а когда увидела знакомый двухэтажный домик с клумбами за низкой изгородью, так и вовсе остановилась.
Будто бы и не было этих лет. Возможно, в другой вселенной я могла жить в Сан-Франциско до сих пор, работать в частной охране, ходить в бар «Сова» и сажать аквилегию вместе с Мартой, мамой Джоша. Нет, это майский цветок, а сейчас время осеннего амеллюса. Вот же он, на клумбе сразу за забором – желтые и бордовые лепестки. Когда я выбирала Марте подарок, почему-то предпочла аквилегию. Почему? Может, из-за цвета? Двухцветные красно-белые винки18 – идеально для домашней клумбы.
Что за ерунда вертится в голове!
Надо перестать тянуть время и зайти. Если хозяева прогонят с порога и плюнут вслед, так тому и быть, но я очень надеялась на другой исход: я не имела права просить прощения, но нуждалась в нем. Для равновесия в моей жизни необходимо хотя бы попытаться.
– Господи боже ты мой, Скай! – На пороге, прижимая руку к груди, стояла Марта. Вид у нее был совершенно потрясенный. – То есть Тереза. Откуда ты… Заходи скорее, девочка моя!
***
Вечером я сидела на кровати апартаментов отеля «Ритц Карлтон» и пыталась упорядочить прошедший день: встречу с Мартой, фотографии, – на которых Джош был с друзьями из колледжа, с сестрами, с Чарли, – и все сказанные слова, но пока не получалось понять свои ощущения. Меня будто контузило в тот момент, когда Марта вышла на порог, и с тех пор я никак не могла осознать события. Или будто мне вкололи лошадиную дозу успокоительного – внимание затуманилось и реальность отодвинулась. Наверное, сработал защитный инстинкт: я боялась услышать то, от чего станет хуже. Зря, ведь теперь понятно, в кого Джош родился таким неисправимым оптимистом и непробиваемым добряком. Жить с утратой можно по-разному, и Марта показала путь, на котором утрату можно принять. Не забыть, а именно принять. Рассудок цинично убеждал, что теперь можно испытать облегчение, ведь все прошло лучше, чем я рассчитывала, но груз вины привычно затыкал все доводы. Похоже, получить чужое прощение легче, чем простить саму себя.
Или прощения Марты недостаточно. Нужно поговорить еще кое с кем.
Я переоделась в спортивный костюм и снова села на кровать. Ждала Курта. Охрана доложит Шону Рейнеру, что королева три часа провела в доме на Висент-Стрит, затем какое-то время на кладбище и вернулась в отель. Кладбище стало идеей Марты. Мне не удалось попрощаться на похоронах, а этого словно не хватало – тишины и покоя низких белых надгробий, зеленой травы и вида на океан. Я поговорила с Джошем и Ронни, и ветер унес мои слова, обещая доставить адресатам.
Марта очень хотела познакомиться с Риком. Она считала, что мой сын – ее внук. В какой-то степени он и был ее внуком, только двоюродным, поэтому препятствовать я ей не могла да и не хотела, только дальше врать ей в лицо было невыносимо. Я точно помутилась рассудком, когда согласилась вмешать сюда Джоша.
Первые месяцы в Холлертау походили на кошмар наяву, и иногда я теряла контроль. Частенько целые дни покрывались туманом. У меня спрашивали про Джоша: как давно мы знакомы, как проводили время, почему он, даже раненый, прилетел в Этерштейн, откуда его забрал Брук, что он говорил в тот день. Никто ни разу не спросил про Чарли, кроме формальной информации. Возможно, потому что он и сам мог за себя ответить, а возможно, просто потому, что не видели причин. Нам не удалось побыть парой, про которую говорят «они». Никому из наших знакомых не пришло бы в голову рассматривать нас как пару. Что бы ни зарождалось, все было безжалостно уничтожено. Когда встал вопрос об имени отца в свидетельстве о рождении, я попросила поставить прочерк. Конечно, парламент и совет это не устроило, канцлер рвал и метал, и тогда всплыла кандидатура Джоша. Все отчего-то уверовали, что это он, скорее всего, из-за вмешательства моего отца. Если он поговорил с кем-то из «Сентинеля» – с Маком, Уилером, Хиксом или любым другим, все сказали бы одно и то же: на работе не расставались, вечером гуляли по городу, в бар и на семейные мероприятия ходили вместе. Да, ссорились и ругались, с кем не бывает, но стояли горой друг за друга, и ради нее Джош сбежал из больницы… Выводы напрашивались сами собой. Это я осознала гораздо позже, когда смогла здраво оценить ситуацию. Не знаю, говорил ли отец с Чарли о чем-то, кроме Эберта, но, если и пытался, тот, скорее всего, послал его к черту. Я оглянуться не успела, как созвали закрытую пресс-конференцию для прояснения вопроса с отцовством, сняли документальный фильм и напечатали стопку подтверждающих документов. На мои попытки откатить ситуацию назад и дать опровержение я неизменно получала туманные отговорки от канцлера и твердое «нет» от отца. Скандал тоже не помог: выяснилось, что всех устроил мертвый американец. Ключевое слово «мертвый».
18
Winky – сорт европейской аквилегии.