Страница 2 из 6
Гости уже собрались и гудели, как пчелиный улей, сверля глазами бутылки с выпивкой и вот как только Зина положила в печь последнее бревно, за окном завизжали сигналы свадебного кортежа.
В дом ввалились молодожены и гости дружно как по команде подняли подготовленные транспаранты с напутствиями. Друг жениха Борис, в роли ведущего, с порога начал:
– Дорогие молодожены!
У нас то, всё готово. Улыбки на лицах!
Желаем мечтам поскорей вашим сбыться!
Пусть все, что задумано, будет удачным!
Аплодисменты звучат новобрачным…
Невеста ступила в дом и прихватив фату под руку, покачивая бедрами, поплыла аки лебедь. Фату выбрали богатую, и она всё еще волочилась за невестой как вдруг, конфуз – зацепилась за печную дверцу. Шпиндель повернулся, и дверца открывшись явила свету горящую головешку.
Головешка упала на фату, и та моментально вспыхнула. Таня, невеста, только успела скинуть фату в момент, когда пламя уже добежало до пышной прически. Баба Нюра схватила с печи кастрюлю в пять литров заготовленную для пельменей и что было сил плеснула на огонь. Невеста замерла. Тугие локоны поползли вниз, тушь стекала по щекам – в деревенской зале воцарилась полная тишина.
Успокоить Таню хватило получаса – девка она была веселая, легкая на подъем, с прекрасным чувством юмора. Может поэтому, Игорёк и выбрал её себе в жены.
Но всё с самого начала как-то не заладилось.
Съехать от родителей сразу, у молодых не получилось: дом достроить вовремя не удалось. Отец, хоть и разрешил ему построить дом чуть поодаль от родительского, выделил десять соток из пятидесяти, любимому сыну. Строители получили аванец и ушли в долгий запой. Подаренная родителями в складчину KIA оказалась с заводским браком, и её пришлось вернуть в автосервис. А жить супружеской жизнью в родительском доме Игорь жутко стеснялся, вздрагивал, терял молодецкий задор и в итоге – медовый месяц превратился в большой супружеский провал.
Даже когда всё встало на свои места и супруги наконец-то начали жить отдельно, у Татьяны очень долго не получалось забеременеть. Хоть плач. А ведь она хотела уже родить, ведь тридцатник скоро!
– Однако, нужно нам доча сходить с тобой в Дом культуры.
– К Машке что ли?
– К ней самой. Боюсь, что сглазила тебя Ленка-пианистка, вот всё кувырком и идёт. К Марьянке пойдём. К ней бедовенькой…
Уже на подходе к флигелю Зина и Татьяна услышали звуки скрипичной музыки. Марьянка репетировала. Пока ей удавалось сохранять имидж. Не стесняясь она жила в центре большого села в двадцать тысяч человек у всех на виду. Ничего зазорного Марьяна в этом не видела. В этом Доме культуры она работала, выступая в оркестре скрипачом и красовалась перед всем селом регулярно – на сцене. Вот и сейчас она разучивала «полет шмеля» Римского-Корсакова и собиралась преуспеть в исполнении интермедии. Когда в дверь постучали.
– Марьяна. Помощь твоя нужна. Сдаётся мне что Ленка, мою Татьяну прокляла, прежде чем уехать. Всё идет наперекосяк. Глядишь и случится что, непоправимое.
– А я тут причем? К Ленке и идите. А мне репетировать нужно.
– Марьяна. Остановись. Как же к Ленке?
– Сама проклятье наложила, сама и снять должна. Наверняка это произошло случайно. Слово за слово…Всё можно решить простым словом «Прости», «Не держи зла» и т. д. Если бы Ленка неживая была. Взялась. А она… – Марьяна опустила скрипку и закрыла глаза пошатнувшись. Но потом выравнивалась и продолжила:
– А она… живее всех живых! К ней идите.
Так и ушли женщины, не солоно хлебавши. Поднялись к директору Дома культуры – Ленка же, пианисткой в оркестре была. Телефон её городской разузнать и адрес.
Стали звонить – недоступен.
– Сотовый уже три дня звоню, не отвечает, – объяснил директор. – Хотел вернуть специалиста, сезон ведь пора открывать, а в трубке только «Абонент недоступен…перезвоните позднее…»
Приехали в город: пык-мык улицу и дом её еле отыскали. Звонили, стучали – тишина. Потом в театр, куда она поступила на службу. А там говорят, что пропала пианистка. Уже и заявление написали и следствие открыли, но пока никаких новостей. Пришлось вернуться обратно в Ольгинку.
– Марьяна. Глянь-ка, получше. Ленку в городе потеряли. В розыске она.
– Ну, не знаю, – удивилась Марьяна. Заглянула снова, а слова, так в лицо и ударили: Лена жив, Лена будет жить…
– Звучит как-то знакомо, – призадумалась тетя Зина. – И почему «жив». Должно быть жива… Марьяна…Ленин жив, а не Лена. Девиз такой был при СССР: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»
– Точно! Именно такие слова я и видела! – обрадовалась Марьяна. – Деревья вокруг, цветы и слова высечены…на мраморе. Точно!
Тётя Зина с Танькой – в город. Место это искать. И нашли же! Зарос кустами и ель большая с краю примостилась. Лес густой! Полезли вокруг него обыскивать, а там свежий грунт. Побоялись дальше ковыряться. Побежали в полицию звонить: труп, труп! А где ж там труп? Слава богу, собаки что-то почуяли и люди стали копать.
– Что ж делать то, Марьяна?
– Теперь, ничего. Теперь, моя очередь. Берусь. Но, после премьеры. Некогда сейчас. Завтра, после концерта приходите.
Тётя Зина и Таня еле высидели два с половиной часа классической музыки. Марьяна шла заключительным номером программы и три раза играла на бис. В третий раз она занесла скрипку над плечом и замерла, глядя в зрительный зал. В зале сидела покойница. Пианистка Лена Ковальчук. Лена медленно встала и не отрывая взгляда от Марьяны поднялась на сцену.
– Знаю, что ты зовешь меня. Играешь и зовёшь, улыбаешься и зовёшь, кланяешься и зовёшь. Ну, вот она я! Чего надобно? …Молчишь. Язык проглотила. И музыка эта твоя как жало…Таньку отмазать хочешь? Всё из-за неё. Не вернись я в город, не связалась бы с этим нариком, Харитоном. Всё из-за неё.... Хочет прощения – пусть обмоет меня. Ночью. Одна. И оденет в красное концертное платье. Тогда прощу…
Засмеялась и исчезла. А Марьяна, как стояла, так и рухнула на лаковые плашки советского паркета. Без сознания. Зрители зашумели, заохали, но ведьма Марьяна, она и есть ведьма. С ней такое уже случалось. В селе знали. Если в обморок грохнулась – значит духи к ней подступили. Пытают.
– Неужто? Пошли, Танюх. Что Марьянка скажет?
Ведьма Марьяна долго лежала на кушетке не в силах прийти в чувства. Руки холодными плетями болтались у каменного пола гримерки, пугая обеспокоенных женщин.
– Зой, она точно в порядке? – простонала Татьяна десятый раз спрашивая раздраженную гримершу.
– Тань, в таком состоянии она прибывает чуть ли ни по десять раз за год. Как прибегут к ней вот такие, заполошенные как вы, так в она в обморок грохается. Бррр. Чувствуете холод? Чует моё сердце мы с вами здесь калякаем, а вокруг нас мертвяки стоят и могильным этим холодом дышат…
– А-а-а-а, перестань. И так жутко, – задрожала Татьяна, ткнувшись носом в материно плечо.
– Может нашатыря? – спросила она.
– Нашатырь весь выдышали. А новый никто не купил, – на полном серьёзе ответила гримёрша. И тут Марьяна пошевелилась, резко поднялась и гаркнула, застучав зубами. – Пледддд. Дайте пледдд.
Зоя сняла с кресла плед и укрыла дрожащую Марьянку.
– Ну, что? – подступила к ней с расспросами тётка Зина.
– Есть хорошая новость. Ленка согласилась снять проклятье, но есть и плохая.
– Говори-и-и-и, – предчувствуя неладное, взялась ныть Татьяна.
– Ленка просила помыть её и переодеть. Ночью. И ты должна быть одна. Никаких мамок, да нянек. Как сама заварила кашу, так самой и расхлебывать....
Тут Танька как завыла, заревела белугой, запричитала. В общем, концерт продолжался. А самое печальное, что после нужно сразу браться за дело. Ехать в город, искать среди Ленкиных вещей красное платье и сразу отправляться прямиком в морг. На завтра уже были назначены похороны.