Страница 13 из 56
– А что такое «радяньска»? – спросила Ира, которая тоже пришла посмотреть агрегат.
– Советская, – важно пояснил дядя Валя и принялся объяснять нам, что и как там работает, тыкать кнопки. Толку от этого было мало, потому как бумаги в машинке не было. – Ира, дай-ка листок!
Листок нашёлся от тетрадки, но теперь никто не знал, как его вставлять.
– Клара! – громогласно позвал дядя Валя. – Иди сюда!
Теперь уж пришли все. Тётя Клара посмотрела на ветерана машинопечатания и поджала губы. Поняв, что от неё не отстанут, она вставила листок, напечатала пару слов, показала, как новую строчку начинать, большую букву делать. Все вокруг тоже хаотически тыкали. Алёнка забралась за аппарат, натыкала несколько слов, периодически возмущаясь, что «такой буквы вообще нет!» Потом села Ира. Потом мама – ну, любопытно же. Даже бабушка попробовала. Ну, и я, конечно. Кнопки, естественно, оказались куда как тяжелее компьютерных. Но ничего не западало, не отваливалось, и буквы получались чёткими.
Мы толклись вокруг машинки, как папуасы, честное слово. Механизм!
И тут тётя Клара сказала:
– Валя, ты её на шкаф потом не затаскивай. Торчит там, как чёрное пятно. На лоджию вынеси, под топчан поставь.
– Так она там заржавеет! – всплеснула руками я.
– Ой, да и ладно! Кому нужна она, эта рухлядь!
Дядя Валя успел раскрыть рот и выпучить глаза – должно быть, чтобы возмутиться, что вовсе она не рухлядь! Вон как буквы ровно печатает и вообще! Но я тоже считала, что это вовсе не рухлядь, а если рухлядь...
– А если она вам не нужна, мне её отдайте!
– Оля! – поражённо воскликнула мама. – Чё придумала-то? Зачем нам такая громадина?!
– Но, и я говорю, – сразу согласилась тётя Клара, – огромная такая, куда её?
Дяде Вале, видать, стало немножко жалко машинку. Это же его «двоюродная тётка жены кого-то» с барского плеча задарила.
– Забирай, Ольга! – рубанул он. – Раз им не надо – забирай!
– Да зачем нам эта машинка! – чуть не завопила мама. – Не надо нам!
– Надо! – упёрлась я.
Ишь, чего удумали! Мне такая халява прёт, а они против!
– Галя, погоди, – дипломатически вмешалась бабушка. – Олечка, ты подумай, посмотри: такая большая вещь, тяжёлая – зачем она тебе? Она много места занимает...
Уговорить решили, значит, да?
– Я буду писателем, – упрямо сказала я.
Тут захохотали все, кроме бабушки.
– Оля-а, – с некоторой жалостью даже сказала тётя Клара, – писателем быть – это не просто так! Тут талант нужен. А потом – ты думаешь, это так легко: раз – и сел, и пошёл печатать, как в книжке? Это же учиться надо.
– Я научусь.
– Давай, не вредничай! – раздражённо велела мама.
Когда она начинает говорить таким голосом, с ней лучше не спорить. И я выложила последний козырь:
– Давай, если я напечатаю, что ты скажешь, то мы её возьмём.
По-моему, она не очень хотела соглашаться, но дядя Валя, предчувствуя развлечение, заорал:
– Ну-ка, Алёнка, давай новый листок!
Чистый лист я вызвалась вставлять сама – иначе как я потом это буду делать?..
...Ну, в принципе, и медведей выучивают на велосипедах ездить.
Я села за стол перед аппаратом. Мда, с эргономичностью есть определённые проблемы, но это всё потом.
– Что пишем?
И тут они все вдруг зависли. Тоже удивительный феномен. Сколько раз я замечала, что в подобных ситуациях люди начинают дико тормозить, выискивают какие-то логические обоснования, связи. Казалось бы – перед вами никакой специфической задачи не стои́т, возьмите что угодно...
– «У Лукоморья» подойдёт? – спросила я. Пушкин – наше всё.
– Нет! – мама вдруг решила проявить характер. – Давай «Маленькой ёлочке холодно зимой»*.
*Новогодняя хороводная детская песня.
Автор текста: З. Александрова,
композитор: М. Красев.
Я слегка пожала плечами. Скорость я вам, конечно, не выдам. Моторика движений другая, с непривычки начнёшь торопиться – такая лажа получится, да и раскладка немного другая, не говоря уж о силе нажатия. Но и по полчаса буквы искать не буду.
После первой строчки они перестали хихикать, и хвост четверостишия я допечатывала в гробовой тишине.
– Дальше пишем?
Мама переглянулась с тётей Кларой и с бабушкой.
– А, ну-ка, напиши: Ира и Алёна идут в школу, – потребовала тётя Клара.
Да пожалста!
– Ну, до остановки-то я вам её донесу, – сказал дядя Валя.
В конечном счёте, нас отправилась провожать вся семья. Машинку вместе со всякими внезапно вылезшими причиндалами и запчастями замотали в старое байковое одеяло, поставили на санки и так довезли до остановки, и не до той, что в Солнечном, а снова до Байкальской. Там мы минут двадцать тусили, пока не подошла наша двойка, и дядя Валя помог нам погрузиться в салон. А с нашей конечной до дома мама моё приобретение уж сама дотащила. Всё-таки не холодильник.
Глядя, с каким сопением она тащит машинку по подъезду, я начала опасаться, как бы она дома её в сердцах не швырнула, и предупредила:
– Ты только её не кидай. Ремонт дорогой, наверное.
Это возымело некоторый эффект. Как же, дорогая вещь, всё-таки! Хоть и старая.
СТИХИЙНЫЙ СГОВОР
Дома, неторопливо разглядывая машинку ещё раз, я подумала, что чем-то она напоминает мне виденные как-то на ретро-выставке дореволюционные «Ундервуды». Вполне вероятно, что на базе «Ундервуда» кто-то и построил. Но древность... Я нашла непонятные выбитые цифры. Серийный номер? И ещё цифры: «1939» – вот это, скорее всего, год! Ничего, главное, что печатает.
Бабушка сидела на своём диване и улыбалась, покачивая головой. Должно быть, я ей казалась забавной: мелкая кнопка, а деловая такая, изображает взрослую. Хотя, мама, помнится, уже начала накачку меня в духе «ты должна быть умная, как Ленин!» – да, ни больше, ни меньше. Ленин считался эталоном умищи, куда круче, чем Эйнштейн или там Циолковский. Надо сказать, что в школе я их ни разу не разочаровала, с лёгкостью выхватив золотую медаль.
– Ну и зачем тебе этот гроб на колёсиках? – мама остановилась рядом.
– А вот, когда будешь аттестоваться, я тебе конспекты уроков печатать буду. Произведёшь на всех благоприятное впечатление.
Пока впечатление произвелось на маму. Она уставилась на меня круглыми глазами, а бабушка неожиданно серьёзно сказала:
– Правильно! Стаж у тебя непрерывный, подавай на аттестацию на следующий год. Получать побольше будешь.
– Сговорились, тоже мне! – фыркнула мама и плюхнулась рядом с бабушкой на диван.
– А если и сговорились, – я втиснулась в середину, – неправда, что ли? И в институт тебе надо. Тётя Клара институт закончила – вон у неё какая люстра красивая.
Это, конечно, был тупейший аргумент. Максимально детский и наивный, который я смогла придумать.
– Ха! У Клары Валентин по триста рублей в месяц получает! – возразила мама.
– А дядя Саша с тётей Ниной? – успела я вперёд открывшей рот бабушки, и той только и осталось сказать:
– Да!
Саша – самый старший мамин брат – и его жена Нина оба были учителями. Вот уж никогда не сказала бы, что они бедствовали! Дядя Саша, кстати, тоже был физруком, тётя Нина – всю жизнь на группе продлённого дня воспитателем. Двоих сыновей поднимали, не напрягаясь, да ещё тёть Нинина мать с недавних пор с ними жила, после смерти мужа оставшись со смешной пенсией по потере кормильца, чуть ли не в двенадцать рублей. Помню, бабушка наша ворчала, что вот, дескать, ка́к это: не работать. Естественно, всю жизнь баба Аня не сидела сложа ручки – пятерых детей подняла, вела огромное хозяйство. Официально просто никуда не устраивалась. Я, честно говоря, не очень понимаю, как ей удалось при советских законах избежать привлечения за тунеядство, но разговор был такой, что в итоге дед помер, а дети уже поразъехались, и осталась она в беспомощном состоянии, вот Нина с Сашей и взяли её к себе.