Страница 14 из 20
Неожиданно мальчик заговорил голосом отца. Причем и мимика его лица и манера говорить настолько напоминали императора Павла, что Александру почудилось, что перед ним и есть его отец.
– Зачем же вы так со мной, ваше высочество? – усталым голосом заговорил «дух Павла».
– Это не я, папенька. Я не хотел. Все должно было произойти совсем не так. Это был несчастный случай.
– Не надо себя обманывать. Меня убили намеренно. И ты знал, что такое может случиться.
– Нет! Нет! Мне обещали пальцем вас не тронуть. Вам только надлежало подписать отречение…
– Что ж ты убийц моих не покарал? Все они здравствуют и даже не в Сибири.
– Так ведь не замышляли они убийство, папенька. Случайно все вышло!
– Случайно? Шарфом задушили случайно?
– Шарфом? Не знал я…, мне сказали, вы об оброненную табакерку головой ударились. Простите меня, папенька, видит бог, не хотел я этого!
– Не богохульствуй! Но так и быть, прощу тебя, если епитимью исполнишь.
– Какую епитимью? Все сделаю, папенька.
– Пойдешь в Иерусалим паломником, поклонишься там гробу господню и будешь молиться там сто дней к ряду по двенадцать часов в день.
– О чем молиться, папенька?
– О спасении своей души.
В этот момент образ отца перед глазами Александра растаял, и он увидел перед собой мальчика, который закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.
Царь попытался привстать с кресла, и у него получилось. Он тихонько вышел из библиотеки, пересек большой зал, вышел из дома и с отсутствующим видом побрел в сторону Зимнего дворца. Князь Голицын лишь проводил его взглядом. Он не был удивлен. Все, кто имел беседу с «пророком» покидали его дом в похожем состоянии.
Александр вернулся в Зимний и сразу отправился в свои покои. Он не хотел никого видеть, не хотел ни с кем разговаривать. Он жаждал только одного: понять, что это было? В том, что с ним разговаривал дух императора Павла, у него не было ни малейших сомнений. Только одно было непонятно: почему к нему явился дух отца, о котором Александр уже почти не вспоминал, а не дух Наполеона, о котором он думал все последнее время? Может быть воспоминания о той страшной мартовской ночи 1801 года еще прячутся в глубине его души? Хотя сам он вину с себя давно снял. По-другому тогда поступить нельзя было. Правление папеньки всем уже невмоготу становилось. Да и не собирался его никто убивать. Случайно так вышло.
Так Александр думал, этим себя успокаивал и это ему удалось. Малолетний «оракул» разбередил его старую душевную рану и бросил на растерзание своей собственной совести. Что теперь делать? Идти паломником в Иерусалим? А ведь так и придется поступить. Иначе душу не привести в порядок. Оставить на полгода вместо себя Аракчеева, а самому отправиться на Святую землю. Нет, Аракчеева нельзя, а то наворотит дел. Уж больно круто он за все взялся. А если не Аракчеева, то кого? Брата Константина из Варшавы вызвать? Да, вызвать Константина.
Царь откинул крышку секретера и принялся писать письмо брату.
***
Сийес не сидел в Санкт-Петербурге сложа руки. Он обходил своих старых знакомых, с которыми успел познакомиться в Париже. И начал он с Александра Муравьева, которого он сам возводил на очередную ступеньку масонской иерархии и в котором видел большие перспективы. Муравьев обрадовался визиту своего собрата, хотя и несказанно был удивлен.
– Что привело тебя, брат мой из блистательного Парижа в забытый богом Санкт-Петербург? – обнимая гостя говорил Муравьев.
– Никита Муравьев написал, что нуждается в моей помощи. Но прежде, чем пойти к нему, я хотел поговорить с тобой. У тебя более прагматичный взгляд на вещи.
– Постой, ты приехал из Парижа из-за одного письма Никиты?!
– Во-первых, не из Парижа. Король изгнал меня, как бонапартиста, за пределы Франции. Сейчас я обитаю в Льеже, а это, сам понимаешь, не Париж и даже не Санкт-Петербург.
– А во-вторых?
– Во-вторых, святая обязанность братьев – помогать страждущим.
– Ну, хорошо. Пройдем в библиотеку, я велю принести туда чаю.
В библиотеке они уселись в кресла, и Сийес задал первый вопрос:
– Расскажи, брат мой, в общих чертах, что у вас с обществом? Вы уже дошли до составления конкретных планов?
– Каких планов, брат мой? Общество – это фикция! Они не могут договориться ни о целях, ни о способах реализации целей, ни о критериях членства в обществе, ни о правилах конспирации. Дилетантизм во всем!
– Ты сказал «они», а почему ты сам не взял все в свои руки?
– Я брал. Но за два года мы все перессорились, и мой «Союз спасения» развалился. Мы решили избавиться от балласта и создать другое общество: «Союз благоденствия». Однако через год все повторилось. Я вышел из общества. Я больше не верю в союз дворян. Слишком мы все разные.
– А Никита?
– А что Никита? Он еще барахтается, пытается всех привести к общему знаменателю.
– Да, печально. А что масонские ложи?
– А, – Муравьев махнул рукой, – все то же самое. Никакой дисциплины, никакой конспирации. У меня сложилось впечатление, что большинство офицеров вступили в масоны, отдавая дань моде.
– Тогда получается, что Россия никогда не избавится от тирании самодержавия?
– Почему же? Когда в России воцаряется настоящий тиран, гвардия его убирает и ставит над собой доброго царя. Александр, как раз, такой царь. Сегодня он всех устраивает. Ну, кроме кучки обиженных и недовольных любой властью.
– А если Александра не станет?
– Что значит, не станет?
– Не знаю, умрет, например, или отречется.
– Пару лет к новому царю будут приглядываться, а потом как обычно: тиран – уберут, добрый – оставят.
– А скажи, брат мой, есть в Санкт-Петербурге масоны среди высших чиновников?
– О, легче перечислить, кто из них не масон. Да что толку? Многие вступили в ложи, только чтобы не прослыть ретроградом. Они и на собрания не ходят и подчиняться магистру отказываются.
– А ты разве не знаешь, как в таких случаях поступать? Струна на шею, только и всего.
– Этак мы всю знать в России передушим.
Разговор с Александром Муравьевым все меньше нравился Жозефу Сийесу. Если все так, как говорит этот русский, то ни о каком ограничении, а уж тем более свержении самодержавия в России не стоит питать надежд. Жозеф, скомкав процедуру прощания, отказался от чая и покинул дом Александра.
Ему предстояло встретиться с другим Муравьевым – Никитой. К удивлению Сийеса, Никита был полон оптимизма.
– Мы уже почти выработали программу и определились с целями нашего общества. Сейчас ведем дискуссию о путях достижения наших целей, – с гордостью говорил он.
– И вокруг чего ведется дискуссия?
– Обсуждаются три варианта. Первый – убедить царя провести глубокие реформы, приняв нашу программу. Второй – арестовать царя и вынудить его подписать Конституцию и все реформаторские законы. А третий, – Никита замешкался, – третий – убить царя и всю его семью.
– Интересно, к какому варианту вы склоняетесь?
– Я – ко второму, мсье Сийес.
– А как происходит ваша дискуссия? В какой форме?
– Ну, мы обсуждаем все на общих собраниях.
– На общих собраниях?! Это же нарушает все законы конспирации!
– Но ведь масоны тоже все обсуждают на общих собраниях.
– Во-первых, масоны дают клятву хранить тайну, и никто из них не сомневается, что ему оденут «испанский галстук» за ее разглашение. А во-вторых, на общих собраниях обсуждаются только ближайшие цели. Например, ваша цель убить царя, но большинство против этого. На собрании выносится решение лишь его арестовать. Что с ним будет дальше, рядовые масоны могут только догадываться.
– Не знаю, мы так же дискутируем и на масонских собраниях.
– Если это так, – Сийес на минуту задумался и продолжил, – вам необходимо распустить ваше общество.
– Распустить?! Но почему?
– Судя по тому, как вы нарушали правила конспирации, в ваших рядах уже много случайных людей, а, возможно, и шпионов царя.