Страница 18 из 67
— Понимаю. Хитро задумано…
— Кастелло — твердый орешек, с ним они не справятся. Ему только было бы за что зацепиться. Впрочем, вы знаете, это человек с идеально чистыми руками. Его ни в чем нельзя заподозрить.
— Да, я его знаю. Это он отыскал зубного врача?
— Его вспомнила Долорес. Но пригласить предложил, разумеется, он. Проверка полости рта очень помогает при идентификации.
— Вижу, вы позаботились обо всем. Пожалуй, забыли только пригласить фотографа.
— Снимки будет делать ассистент профессора. Мы не хотели брать полицейского фотографа, чтобы раньше времени не придавать делу официальный характер.
— Понимаю. Где сейчас ваша супруга?
— Ждет результатов в «Каса гранде». Кроме того, мы хотели бы взять Марио домой.
Я не скрывал удивления.
— А разве не лучше оставить его, как мы договорились, на несколько недель у Альберди? Он тут наверняка чувствует…
— Я весьма ценю моральный авторитет моего шурина, но есть опасения, что он не сможет как следует присмотреть за мальчиком, — не дал мне договорить де Лима.
— Как вы это понимаете?
— Марио видели неподалеку от… института.
Я подумал о Катарине.
— Он бродит по округе в компании деревенских лоботрясов. Это общество не для него, — де Лима осекся, прислушиваясь. — Надо возвращаться, — сказал он минуту спустя. — Кажется, уже дошли до гроба.
Действительно, теперь слышались глухие удары лопат о доски. Мы быстро вернулись к месту эксгумации.
Гроб уже был виден, и землекопы готовили крючья, чтобы его вынуть. На двух соседних могилах соорудили нечто вроде помоста, чтобы его поставить.
Профессор Гомец, уже надевший резиновый фартук, стоял рядом со следователем, распоряжаясь работой землекопов.
— Старайтесь не перекашивать! Медленнее! Так. Хорошо. Теперь вперед! Вот так. Поставьте на доски!
Гроб лег на импровизированный помост. Рабочие принялись откручивать винты. Стоявшие поодаль от могилы дантист, протоколист и даже сержант подошли ближе.
Мы ждали в нервном напряжении.
Наконец крышка подалась. Ее подняли, и я увидел как бы завалившуюся в глубь гроба человеческую фигуру. Лысый череп коричневато-желтого цвета был обтянут высохшей кожей. Лицо не полностью потеряло человеческий облик: можно было видеть контуры губ и носа, но покойник больше походил на старика, чем на мужчину средних лет. Останки были одеты в темный костюм. Руки скрещены на груди, а в потемневших скрюченных пальцах блестел на солнце небольшой серебряный крестик.
Щелчок фотоаппарата прервал напряженную тишину. Все, как по команде, подняли головы — на стене стоял молодой мужчина с репортерским аппаратом в руках.
— Что вы делаете?! — закричал Кастелло, в его голосе было столько нескрываемого гнева и возмущения, что стоявший на стене репортер попятился, с трудом удержав равновесие.
— Я из «Нотисиас де Ультима Хора». Простите… — заикаясь пробормотал он.
— Кто вам позволил фотографировать? — кипятился следователь. — Немедленно отдайте пленку! Задержите этого человека!
Репортер поспешно соскочил вниз, разумеется по другую сторону забора, и, прежде чем полицейский успел взобраться на стену, исчез.
— Кто сообщил прессе? — спросил Кастелло, подозрительно поглядывая в нашу сторону, но стоявший рядом отец Алессандри попытался замять инцидент.
— Это не важно. Он больше не появится. Да и вряд ли ему удалось сделать больше одного снимка…
Тем временем профессор Гомец с ассистентом и дантистом подошли к гробу и склонились над останками. Кастелло и де Лима тоже приблизились. Однако я уже был сыт по горло подобного рода впечатлениями и отошел к стоявшему поодаль Альберди.
Уже издали я заметил, что лицо его стало неестественно бледным. Действительно, Альберди едва держался на ногах. Мое предложение проводить его домой он принял с нескрываемым облегчением.
Я взял его под руку, и мы медленно пошли к воротам.
У ворот рядом с полицейским, охранявшим вход от непрощеных гостей, стояло трое мужчин, вооруженных фотоаппаратами и магнитофонами. Прежде чем мы успели сообразить, в чем дело, они обступили нас. Защелкали аппараты, посыпались вопросы. К несчастью, полицейский уже успел сказать, кто идет рядом со мной.
— Можно попросить ваше преподобие об интервью для нашей радиостанции? — кричал крепко сбитый румяный репортер, подсовывая под нос Альберди микрофон… — Это вы причастны к обращению Хозе Браго?
Альберди непонимающе взглянул на репортера.
— Ваше преподобие, хотя бы несколько слов для «Ультима Хора», — напирал второй журналист.
— Сеньоры! Неужели вы не видите, что человек себя плохо чувствует? — зло воскликнул я, оттесняя репортеров.
— Всего несколько слов. Вы давали последнее отпущение грехов Хозе Браго, не так ли?
— Пропустите нас! — проталкиваясь к церковной двери и таща за собой Альберди, кричал я.
— Разойдитесь! Сеньоры, расходитесь! — кричал полицейский, который никак не мог решить, бросить ли ему пост у ворот и поспешить к нам на выручку — или же оставаться на месте.
— Так, может быть, хоть вы что-нибудь скажете? — подскочил ко мне еще раз репортер. — С какой целью проводится эксгумация? Есть ли результаты? Правда ли, что труп Браго исчез?
— Отойдите, пожалуйста!
Я втолкнул Альберди в притвор и захлопнул дверь церкви перед носом нахальных газетчиков.
К счастью, они не решились войти внутрь…
Священник, тяжело дыша, стоял у стены. Я провел его в ризницу, но он не хотел там оставаться, видимо опасаясь нового нашествия репортеров. Мы вышли через боковую дверь и потихоньку добрались до дома Альберди. Священник чувствовал себя скверно. Чуть ли не через каждый шаг ему приходилось отдыхать.
Старая индианка, бормоча что-то насчет «сеньоров из города», помогла уложить Альберди в постель и принесла бутылки с лекарствами.
Видимо, Альберди уже давно страдал от сердечных приступов, потому что домашняя аптечка была неплохо укомплектована.
Постепенно бледность сходила с его лица и дыхание становилось спокойнее. Я сидел рядом с ним на кровати, он судорожно сжимал мне руку, словно боясь, как бы я не ушел и не оставил его одного. Однако, по мере того как к нему возвращались силы, любопытство начинало брать верх над страхом.
— Может… вы… туда пойдете… и узнаете… а потом вернетесь… — были первые слова, которые я услышал от него.
— А не лучше ли мне еще немного побыть с вами? — нерешительно сказал я.
— Нет… нет… идите… идите и скажите Ноке, чтобы она осталась здесь, около меня…
Я встал, Альберди испытующе смотрел мне в глаза. Я не знал, идти мне или еще подождать.
— Вы видели… тот… крестик? — наконец спросил он тихо.
Я кивнул.
— Это я… — прошептал он. — Не могу себе простить…
— Но… Ничего страшного не произошло, — пытался я его успокоить. — Еще ничего не известно. Сначала прочтите книгу…
Он прикрыл глаза.
— Идите и возвращайтесь, — сказал он уже почти спокойно.
Когда я подошел к месту эксгумации, гроб был опущен и рабочие прикрывали могилу досками. Профессор Гомец, уже без фартука, диктовал что-то протоколисту, а его ассистент убирал инструмент. Рядом с ним на земле стоял закрытый металлический цилиндр. Кастелло отдавал какие-то распоряжения сержанту полиции.
Я подошел к де Лиме, который прислушивался к тому, что диктовал профессор, а так как тот вскоре кончил, мое любопытство могло быть наконец удовлетворено.
— Куда вы девались, сеньор адвокат? Вы уже знаете результаты? — воскликнул де Лима, увидев меня.
— Мне пришлось заняться священником. Бедняга ослаб. Ну как наши эксперты?
— Опасения полностью подтвердились! — сказал де Лима с плохо скрываемым удовлетворением.
— Значит, это не Браго?
— Браго. Несомненно, он. Дело в экспериментах! Бедный Хозе!.. С ним поступали, как с подопытным кроликом. Правда, еще нет окончательных результатов, но в принципе выводы однозначны. Остались только дополнительные исследования. У профессора здесь нет необходимых условий и всего инструмента. Поэтому он забирает череп в лабораторию.