Страница 26 из 94
Тухачевский, соглашаясь с доводами Буденного о необходимости более глубокого обхода противника, вместе с тем докладывал Каменеву, что «нельзя дать почувствовать Буденному, что ему удастся отзывать с фронта нежелательных ему лиц», даже в случае, если действительно придется заменить Сокольникова на посту командующего 8-й армией. В итоге Сокольников остался на своем посту. Тухачевский же бросил Конармию в рейд на Тихорецкую, и 29 февраля красные овладели Ольгинской.
Белый мемуарист Г. Н. Раковский описывал дальнейшие события так: «С 5 января по инициативе большевиков начались ожесточенные встречные бои. Донцы и добровольцы 6 января перешли в контратаку и выиграли бой. 7 января они вновь отбили попытку красных перейти в наступление.
Все приободрились.
В связи с этим «главковерх» Буденный отдал весьма характерный приказ, в котором говорил, что его армия была красой и гордостью красных войск. Но это было до Ростова. Когда же армия пришла в Ростов, то в этом «вертепе буржуазного разврата и мерзости» облик армии резко изменился. Буденный предал суду начальника 11-й кавалерийской дивизии и некоторых других. Однако от перехода в наступление в этом месте он отказался и стал перебрасывать свои части с батайского направления, чтобы ударить совместно с Думенко на правый фланг Донской армии. Представители командования заблаговременно приняли меры предосторожности.
14 января большевики сосредоточенными силами по всему фронту перешли в наступление, стараясь конницей Буденного и Думенко нанести удар в правый фланг Донской армии со стороны хутора Веселого. Но в результате 15 января Думенко, а 16 января Буденному был нанесен жестокий урон. В итоге одних орудий было захвачено около сорока. Крупный успех имел и Добровольческий корпус, захвативший большую добычу».
О тех же боях командир конной группы генерал А. В. Голубинцев вспоминал: «Без решительного результата, но с некоторым перевесом в нашу сторону группа вела бои в районе Садковского и Мокрая Ольховка с частями армии Буденного. У хутора Мокрая Ольховка при столкновении наших разъездов с красными два казака 14-й бригады попали в плен к Буденному, но на другой день им удалось бежать в свои части. При опросе этих казаков в штабе они рассказали следующее.
Когда их привели к Буденному, тот в это время обедал и сам пожелал сделать опрос пленным. Спросив, какой части и задав еще несколько вопросов, на которые казаки не могли или не хотели ответить, Буденный обругал их скверной бранью полусурово, полудобродушно:
– Ах, вы, голубинцевские бляди! Хотите есть? Казаки, переминаясь с ноги на ногу, ответили: «Так точно, товарищ, желаем».
– Садитесь! – И, посадив их с собою за стол, старался получить от них некоторые сведения.
По рассказу этих же казаков, служивших когда-то в 3-м Донском казачьем полку императорской армии, начальником штаба у Буденного был прапорщик Зотов, бывший вахмистр 1-й сотни 3-го Донского казачьего полка. Я этого Зотова отлично помню. Человек уже пожилой и когда-то дельный и строгий вахмистр. В конце войны был командирован полком в одну из школ прапорщиков. Попал он к красным, по-видимому, случайно, так как в полку был добросовестным и ревностным служакой, во время революции держался безукоризненно.
В начале января 1918 года, будучи в Новочеркасске, я неожиданно встретил его в офицерском собрании.
– Здравствуйте, Зотов!
– Здравия желаю, господин полковник.
– Что вы здесь делаете, в Новочеркасске?
– Да вот, господин полковник, кончил школу и еду домой в отпуск.
– А потом куда?
– Не могу знать, куда-нибудь в конный полк желал бы, боюсь, как бы не попасть в пехоту.
– Приезжайте ко мне, в наш третий полк, в Глазуновку, я буду рад вас видеть.
– Покорнейше благодарю, господин полковник, сочту за честь и счастье служить в родном полку, непременно приеду.
На этом разговор наш кончился. Очевидно, по приезде к себе в станицу он попал к красным, там остался и как бы по инерции сделал карьеру, окончил в Петербурге красную военную академию и впоследствии был командиром 3-го кавалерийского корпуса.
Эти последние сведения я случайно узнал в 20-х годах, уже будучи в эмиграции, из советского журнала «Огонек», где в числе помещенных портретов красных «генералов», окончивших военную академию, красовался и портрет Зотова с надписью: «С. А. Зотов, командир 3-го кавалерийского корпуса, бывший начальник полевого штаба Буденного»».
Характерно, что начальник полевого штаба Красной армии в своей карьере в царской армии недалеко ушел от Буденного. Степан Андреевич Зотов, хорунжий из кадровых вахмистров, школу прапорщиков окончил в революционном 1917 году. Семен Михайлович очень не любил офицеров-золотопогонников. Офицеры, которые были в Конармии, – это главным образом хорунжие и прапорщики из вахмистров и унтер-офицеров (урядников), которые для рядовых красноармейцев не были чужими. Да и сам Буденный никак не испытывал по отношению к ним чувства собственной военной неполноценности.
С другой стороны, данное обстоятельство опровергает легенду, будто за Буденного командовали находившиеся в его штабе кадровые царские офицеры. Какое-то число казачьих офицеров поступило в Конармию только весной 1920 года, после взятия красными Новороссийска и капитуляции большей части Донской армии, а также кубанских соединений. Нет, все свои операции Буденному тогда худо-бедно, но приходилось планировать самому.
Далее, согласно Голубинцеву, события разворачивались следующим образом: «В последних числах января красноармеец, везший донесение, по ошибке попал на нашу заставу. Донесение было послано начальником 28-й советской Дивизии товарищем Азиным в соседний красный отряд, если не ошибаюсь, Киквидзе, с сообщением, что 1-я Конная армия Буденного прошла по левому берегу Маныча к станции Торговой. Донесение это я немедленно переслал в штаб корпуса, но ему не придали значения и не поверили, так как в штабе не было еще сведений о существовании конной армии! Через 10 дней эта армия показала себя у Шаблиевки. К 30 января армия Буденного сосредоточилась в районе Торговой».
А вот что Голубинцев рассказывает о разгроме 28-й Железной стрелковой дивизии легендарного начдива Владимира Мартыновича Азина (Азиньша): «Сосредоточив укрыто в лощинах конницу против обоих флангов наступающих красных и оставив перед фронтом лишь редкую лаву, я дал возможность противнику подойти без выстрела шагов на 500 к зимовнику. По данному сигналу наши части одновременно и стремительно в конном строю атаковали ошеломленного противника. Красные были накрыты, как стайка оцепеневших куропаток. Вспыхнувшая нервная ружейная трескотня и инстинктивная попытка к сопротивлению быстро подавлены. Несколько сабельных ударов – и противник окончательно смят. Все 12 пулеметов, приготовленных к стрельбе, были захвачены на позиции. Сам начальник дивизии товарищ Азин пытался ускакать, но благодаря глубокому снегу конь его споткнулся, завяз, и красный „генерал“ был захвачен в плен живым, почти как Костюшко.
Кроме того, было взято около сотни пленных и столько же изрублено. Наши потери: сотник Красноглазов и семь казаков – все легко ранены.
Так как у меня было основание предполагать, что зимовник Попов занят красной конницей, я решил лично проверить это у Азина путем опроса. Азин, накануне расстрелявший пленного офицера 14-й бригады, боясь возмездия, страшно волновался.
– Вы меня расстреляете, генерал! – с ужасом, хватаясь за голову, нервно выкрикивал Азин.
– Это зависит от вас. Если вы мне прямо и откровенно ответите на мои вопросы, я вас не расстреляю, а отправлю в тыл, где, полагаю, вас также не расстреляют. Даю вам пять минут на размышление: мои части готовы к атаке хутора Попова. Скажите, кем занят хутор Попов? Есть ли там конница?
– Дайте мне слово, что вы меня не расстреляете!
– Обещаю, если ваши сведения будут правдивы. Азин, видимо, колебался. Я взглянул на часы.
– Осталось две минуты, конница сейчас начнет атаку на хутор Попов. Рискуете опоздать с советом, господин Азин, – спокойно заметил я.