Страница 96 из 129
— Что это была за работа?
— Социальное ведомство решило провести анкету среди безработных выпускников. Черт, прямо насмешка какая-то… — Он сухо хохотнул и повторил: — Прямо насмешка.
— Стало быть, с финансами у него весьма худо? — сказал Хольмберг.
— В общем, да. Сейчас он кое-как сводит концы с концами благодаря работе в УРТ. Но это скоро кончится. Его взяли только до первого июня.
— Вот как?
— А самое скверное — что работа не доведена до конца. Стефан очень мучился из-за этого.
— Что ж, можно его понять. Но разве нельзя завершить ее?
— По всей видимости, нет. Насколько я понял из его рассказов, ему и еще девяти ребятам поручили это обследование и выдали пособие, или жалованье, называйте как угодно. Десять месяцев им платили по тысяче крон. Только не думаю, чтоб хоть один уже выполнил свою часть. Пролонгации просили, должно быть, все, но я точно знаю: Стефану отказали… и остальным, наверное, тоже. Он просил сохранить ему пособие до конца года. Тогда он, дескать, гарантирует завершение работы. Ну и свои финансы кое-как подправит, но ему отказали.
— Когда это было?
— Когда пришел отказ?
— Да.
— Сейчас скажу… Кажется, в феврале.
— Он тогда уже знал, что не уложится в срок?
— По-видимому, да… Или am было в марте? — Шёгрен задумался, потирая нос и устремив взгляд в пустоту. — Когда же он, черт побери, послал документы в ту рекламную фирму? — пробурчал он, обращаясь к самому себе.
— В марте, — подсказал Улофссон.
— Что? Выходит, вам это известно?
— Да.
— Значит, в марте? Гм. В таком случае и отказ пришел в марте. Потому что документы он послал в том же месяце. Узнав об отказе, Стефан сразу начал искать работу… да, он вечно искал работу. Только на сей раз серьезно встревожился, что к лету останется без денег и без места. Ведь последние годы он в каникулы нигде не мог устроиться.
— А родители ему помогали?
— У него только отец, столяр-краснодеревщик, уже на пенсии, живет в Несшё, и, насколько мне известно, материальной помощи от него ждать трудно, самому едва хватает. А с родителями Биргитты Стефан, похоже, никогда не был в особенно хороших отношениях. Не думаю, чтобы он рискнул попросить у них взаймы. Да, видимо, чам с деньгами тоже слабовато. Биргитта родом из Вестервика, ее отец работал на верфи, теперь его уволили по сокращению, и живет он, должно быть, на пособие. Мамаша у нее уборщица. Стефан как-то говорил. Нет, тут для него никакого просвета не видать. Вся надежда на эту рекламную фирму. Если, конечно, они дадут ему работу теперь, когда Фром умер и все такое. Но они же возьмут кого-нибудь на службу, мне так кажется.
— Когда ты в последний раз видел Стефана?
— Довольно давно. Может, он в Несшё уехал, к отцу? Во всяком случае, что-то такое я от него слышал. Фактически мы не виделись с тридцатого апреля. Он тогда говорил, что собирается домой.
— Машина у него есть?
— Машина? Нет, вряд ли. При его финансах…
— Значит, нет?
— Нет.
— А где живет Биргитта?
— Там его нет, уверяю вас.
— Может, и так, но на всякий случай. Какой у нее адрес?
— Она живет на Клостергорден.
— А точнее?
Шёгрен назвал номер дома.
Вернувшись в управление, Хольмберг позвонил отцу Стефана Стрёма и спросил насчет сына. Сын? Последний раз отец видел его на рождество.
Пришлось объяснить встревоженному старику, зачем полиции понадобился его сын.
— Когда вы последний раз имели от него весточку?
— Две недели назад. Я получил письмо.
— Он не писал, что думает уехать или что-нибудь в этом роде?
— Уехать? Не-ет…
— Там он не был, — сказал Хольмберг, входя в кабинет Улофссона.
— Да? — Улофссон с легким удивлением повысил голос и вскинул брови. Он еще больше удивился, узнав, что сын вообще не собирался в Несшё. — Странно. Где же он тогда?
— Пожалуй, стоит попытать счастья у его жены.
— Может, сперва перекусим?
— Ладно. И впрямь не мешало бы.
— Поедешь домой?
— Нет, поем где-нибудь в городе. Черт, у меня такое ощущение, что все без толку. Я вообще начал сомневаться, что убийство и покушение на Бенгта связаны с вакансией у Фрома.
— Да, и, правда, впору усомниться… Может, опять ложный след. Не исключено, что мы здорово ошибаемся.
Глава двадцать первая
Встречаясь с соискателями, они каждому задавали вопрос о его политических взглядах.
Эрик Сёдерстрём оказался центристом.
Роланд Эрн предъявил членский билет консервативного студенческого союза.
Бенгт Свенссон объяснил, что политикой совершенно не интересуется, но голосует обычно за УКГТШ.
А Стефан Стрём?
«Я ничего точно не знаю, — сказал Берт Шёгрен. — Мы об этом довольно редко говорили, хотя для меня самого политика небезынтересна. Стефан время от времени поругивал наше хреновое общество — и неудивительно, в его-то положении… В последнее время он стал очень скрытный и почти не говорил о себе. Хотя поначалу у него явно была потребность облегчить душу. Конечно, Биргитта, материальные неурядицы… Но теперь… За последние полгода… нет. Мы редко обсуждали политику».
«А разве нормально, что два человека, так хорошо знающие друг друга, как вы, не спорят о политике?» — вставил Хольмберг.
«Ну… о политических проблемах мы, разумеется, говорили, но не о партийной принадлежности и прочем в таком роде… Что касается его взглядов, гадать не буду, я не знаю. Может быть, соци… может, еще левее, а может, радикальный либерал».
— Думаешь, удастся найти что-нибудь на Стрёма? — спросил Улофссон.
— Посмотрим… Надеюсь, досье скоро принесут. Вот тогда и поглядим, есть там что-нибудь или нет. Если досье вообще существует…
Прежде чем выехать на квартиру Стрёма, Хольмберг попросил проверить по картотеке, нет ли у них материала на Стрёма, а кроме того, обратился с той же просьбой к агенту полиции безопасности в отделе общественного порядка.
— Нет, — ответил тот. — Это имя мне как будто незнакомо, но я посмотрю.
Сотрудница картотеки обещала сообщить результаты поисков.
Полиция безопасности никакими данными не располагала.
— Мы тоже не всеведущи. — развел руками агент. По дороге в буфет они встретили Вестерберга.
— Уже вернулся? Что-нибудь нашел в конторе? Вестерберг отрицательно покачал головой.
— Дьявольщина! — выругался Хольмберг.
После ленча — было уже два часа — они все вместе выехали к Биргитте Стрём.
Ее дома не оказалось.
Соседей тоже.
Назад в управление. Имеет смысл поискать ее на работе.
Только вот где она работает?
Ассистентка у врача.
— В больнице, — предположил Хольмберг.
Он сам позвонил туда и спросил, не числится ли среди персонала некая Биргитта Стрём. В отделе кадров обещали навести справки и как можно скорее дать ответ.
Пока они ждали звонка из больницы, сотрудница картотеки принесла пухлую папку.
— Материалов хоть отбавляй, — сказала она.
— Да, хватает, — согласился Хольмберг и принялся листать протоколы и акты.
Стефан Стрём имел не один привод. Раз его задержали за сопротивление полицейскому, который находился при исполнении служебных обязанностей, это когда студенты заняли несколько домов. В 1968 году он был задержан в связи с беспорядками во время смотра призывников: попытался стащить с лошади конного полицейского. Кроме того, была жалоба от частного лица: Стрём якобы ударил его по голове плакатом, когда левые студенты в шестьдесят девятом году сорвали согласительное совещание представителей университетов и экономических кругов (Стрём, однако, отрицал, что ударил истца, который, кстати, и сам был, не вполне уверен, что удар ему нанес именно Стрём). Дальше шел протокол насчет того, что во время демонстрации против теннисного матча в Бостаде он укусил в руку одного из полицейских. Стрём участвовал в сидячей забастовке у главных ворот, а полицейский пытался угостить его по голове дубинкой. Потом в Мальме он бросал яйца в американского посла, а однажды ночью его застали возле полицейского автомобиля, на который он мочился. «Стрём заявил, что ему было необходимо оправиться, или, как он сам выразился, опорожнить пузырь» — стояло в рапорте. Почти все протоколы допросов были подписаны Туреном, только два из них подписал инспектор отдела общественного порядка. Но не агент полиции безопасности.