Страница 92 из 129
— Это еще что за глу…
Второй удар попал в челюсть, и в мозгу у дежурного врача вспыхнул сноп пламени. Он попятился, точно слепой. Перед глазами все поплыло. Он тряхнул головой, чтобы очухаться. И в эту минуту противник нанес ему третий удар, в солнечное сплетение. Он согнулся пополам, ловя ртом воздух. Новый удар, по голове, и врач ничком рухнул на жесткий пол.
Парень оглянулся и оцепенел. Руки его инстинктивно взлетели вверх, защищая лицо, но фаянсовая ваза угодила ему по лбу. И с громким треском разбилась.
— Господи! — простонала сестра, увидев, что ваза попала в цель.
Парень повалился на врача, из раны на лбу текла кровь.
Сестра бросилась к телефону.
Через пять минут приехала полиция.
Двенадцать минут спустя прибыл Хольмберг, а еще через восемь — Улофссон.
— Похоже, ты летел сломя голову, — вместо приветствия сказал Хольмберг.
— Еще бы! А что, собственно, произошло?
— Инга Йонссон скончалась.
— Что?!
Появились еще две ночные сестры.
Дежурная сидела на стуле почти в полной прострации.
Драчливый малый стоял в окружении двух полицейских. Избитый врач, прислонясь к барьеру в приемном отделении, большими глотками пил лекарство от головной боли. Лицо у него было бледное.
Подошел врач «неотложки». Он только что констатировал смерть Инги Йонссон.
— Да… — проговорил Хольмберг. — Она мертва…
— Его рук дело? — Улофссон кивнул на взлохмаченного парня с кровавой ссадиной на лбу.
— Нет, — сказал Хольмберг. — По мнению доктора Андерберга, она умерла естественной смертью от последствий избиения, причем скончалась уже примерно в половине десятого. С точностью он пока не может сказать.
— В таком случае кто это такой? — спросил Улофссон, опять показывая на парня.
— Подойди сюда, — сказал Хольмберг. Парень вздрогнул и воззрился на него. — Ну… иди сюда, кому я сказал.
Парень шагнул к ним. Прихрамывая. Улофссон и Хольмберг многозначительно переглянулись.
— Таким вот образом, — прищурился Улофссон. Таким вот образом…
Он мгновенно забыл об усталости, начисто забыл.
Без четверти одиннадцать Хольмберг включил свет в кабинете Турена; два полицейских втолкнули туда арестованного и посадили на табурет.
Улофссон подошел к окну и задернул шторы.
Хольмберг уселся за стол и закурил, разглядывая парня.
— Ну, — сказал он через некоторое время.
Парень оторвал взгляд от потолка и посмотрел на Хольмберга.
— Кто же ты, черт возьми, такой?
— Свенссон.
— Кто?
— Свенссон.
— Какой еще Свенссон? Полное имя, возраст, номер метрики, адрес!
— Бенгт Свенссон. — Парень опять умолк.
— Год рождения? — не отставал Хольмберг.
— Сорок четвертый.
— Когда?
— Сорок четвс…
— Дата!
— Седьмое февраля.
— Адрес!
Парень назвал.
Хольмберг щелкнул пальцами, о чем-то задумался, потом встал и вышел.
До его возвращения Свенссон и Улофссон враждебно косились друг на друга. Но молчали.
Хольмберг принес пластиковую папку.
— Та-ак, — сказал он, усаживаясь за стол. — Ты ведь один из соискателей, да?
— Да…
Бенгт Свенссон был носат, коротко подстрижен и имел дурную привычку поминутно облизывать нижнюю губу. Одет он был в светлый костюм и коричневую спортивную рубашку. Руки большие. Ноги тоже большие, в коричневых башмаках.
Во внешности его сквозило что-то крестьянское, провинциальное, и бог весть, почему он казался чересчур громоздким.
Рост не меньше метра девяноста пяти, подумал Хольмберг, увидев его в больнице.
— Ишь ты! — пробормотал Улофссон. — Вон оно что!
— Расскажи-ка, что тебе понадобилось в палате Инги Йонссон, притом в столь неурочное время, — сказал Хольмберг.
Парень стиснул зубы, правая рука его сжалась в кулак.
От Хольмберга не укрылось это движение, и его вдруг почему-то охватил страх — словно прямо перед ним была бомба, которая в любой момент может взорваться и ранить его.
Бомба, у которой много чего на совести. Но сколько именно?
А Бенгт Свенссон внезапно как бы обмяк и съежился. Поднял ручищу и ощупал лоб. Потом качнул головой и заплакал.
Хольмберг сразу почувствовал себя увереннее и быстро взглянул на Улофссона, стоявшего у задернутой шторы.
Бенгт Свенссон уткнулся лицом в ладони и беззвучно плакал. Только плечи вздрагивали.
— Все это… такая путаница… — запинаясь, выговорил он.
— Начни-ка с самого начала, спокойно и вразумительно.
Свенссон выпрямился и посмотрел на Хольмберга, словно пытаясь прочесть в его глазах понимание.
— Хорошо… — сказал он. — Только с чего начать?
— С чего хочешь.
— С сегодняшнего вечера?
— Если угодно.
— То, что произошло нынче вечером, началось гораздо раньше…
— В таком случае начинай оттуда. С самого начала.
Хольмберг отметил его неуверенность, но решил сохранять дистанцию и не превращаться в исповедника, а вести допрос.
— Все началось с того, что в марте я откликнулся на газетное объявление. О замещении вакантной должности в фирме «Реклама», у Фрома… — Голос Бенгта Свенссона стал ровнее и глуше. — Для меня это было очень кстати и вовремя. Я как раз собирался сдавать экзамен и искал работу по специальности. Потому и читал объявления, а, увидев это, послал документы.
— Какая же у тебя специализация?
— Довольно-таки разносторонняя. Тут и скандинавские языки, и история искусств, и этнография, и английский, и педагогика.
— И где же можно применить этакую мозаику?
— Я хотел получить универсальный диплом. И вообще, мечтал о профессиональной независимости, мечтал заниматься работой, побуждающей к творчеству. Для того и прослушал такой широкий курс — чтобы добиться максимальной разносторонности, — самоуверенно заявил Свенссон.
— Угу…
— Вот я и подумал, что реклама, пожалуй, предоставляет человеку возможность творческой деятельности…
— Понятно. Ну и как же?
Хольмберг отлично знал как, потому что Бенгт Свенссон попал во второй отсев. Вместе с двенадцатью другими.
— Н-да… — Он взглянул на Хольмберга, и тот увидел, что глаза у Бенгта Свенссона большие, синие, наивные и даже какие-то детские. — Да не больно хорошо…
— Видимо, ты не получил работы?
— Нет.
— А когда ты это понял… или узнал?
— В прошлый четверг вечером.
— В прошлый четверг вечером? — Хольмберг встал и через стол наклонился к Свенссону. — Тебе сообщила Инга Йонссон?
— Да, вам это, конечно, известно.
— Еще бы, — солгал Хольмберг. — Догадаться несложно. А теперь расскажи, как все это взаимосвязано.
— О'кей. Я, значит, послал документы, а потом думаю: наверно, стоит малость поднажать, как говорится…
— Поднажать?
— Ну да… установить личные контакты…
— Ага.
— Зашел я туда к ним и спросил, нельзя ли побеседовать с директором. Меня направили к его секретарю… к Инге…
— Та-ак…
— Я представился и объяснил: подал, мол, документы и подумал, что, может быть, сумею встретиться с Фромом, ведь тогда ему будет легче составить мнение обо мне. Она сказала, что все заявления будут непременно рассмотрены, а потом фирма вызовет на переговоры тех, кого сочтет нужным. Поэтому я, дескать, должен ждать и надеяться. Они не успели пока заглянуть в документы. Что ж, думаю, ничего не поделаешь…
Хольмберг, внимательно слушая, прикурил от окурка новую сигарету.
— Но когда я пришел домой, то задумался. Я так рассуждал: если хочешь получить работу, не грех и подсуетиться немножко… показать, как говорится, товар лицом. И вот вечером я позвонил ей, Инге… Телефон указан в справочнике. Я назвался, и она сказала, что помнит меня. Я объяснил, зачем приходил в фирму, дескать, хотел побеседовать с директором, чтобы ему было легче судить обо мне. Она сказала, что желание это вполне понятное. Тогда я решил… заговорил насчет того, что, мол, если бы мы с ней повидались как-нибудь вечерком, она могла бы подробнее рассказать мне о работе, и вообще… чтоб я вошел в курс дела и получил некоторое представление. Но она расхохоталась и повесила трубку…