Страница 91 из 129
Правда, реклама тоже не совсем его профиль, но для; начала сойдет… первый шаг, что ни говори. Хоть какая-то надежда появилась.
— Другим хуже приходится…
— Вот как! — заметил Улофссон.
— У меня есть старый армейский приятель, он по специальности учитель биологии, а работает золотарем.
— Кто-то должен и этим заниматься.
— Да я и не говорю ничего плохого о самой работе. Только, разве уж так необходимо становиться магистром философии и набирать тридцать тысяч крон долга, чтоб после этого вкалывать золотарем?
— Едва ли…
— Вы с Фромом повздорили? — спросил Хольмберг.
— Повздорили? Нет, а что?
— Тогда почему ты стащил у Ёсты две сотни?
— А-а, это… У меня кончились деньги, и надо было стрельнуть немного до получки.
— Почему же ты не попросил взаймы?
— Сам не знаю. Пожалуй, боялся, что он откажет.
— Гм… Ты ничего не слышал о комиссаре Турене?
— О Турене? Слышал. В него ведь тоже стреляли. Как он?
— А тебе-то что?
Его внезапное любопытство покоробило Хольмберга.
— Да я просто так спросил. У меня отец работает в полиции, в Кальмаре. Знаете, прямо не по себе становится, когда подобные истории происходят в кругах, к которым принадлежит твой собственный родитель.
Это заявление было для них точно ушат ледяной воды.
— Твой отец работает в полиции? — выдавил Улофссон. — В Кальмаре?
— Да. В уголовке. Он инспектор отдела розыска.
— Господи боже…
— Что?
— Ничего.
Вот черт, разом подумали Улофссон и Хольмберг. Бес бы их драл. Неужели не могли обращаться с ним помягче7 Ну и дела…
— Турен пока жив, — сказал, наконец, Хольмберг.
— Рад слышать. А то я совсем скис, когда прочел, что стреляли в сотрудника полиции. Сразу начинаешь думать о собственном старике.
— Понятно. Хольмберг встал:
— Ладно, Роланд. Если ты не против, мы подбросим тебя до дому, а заодно поглядим на твои билеты и все прочие копенгагенские сувениры. Для порядка, сам пони маешь…
— Ясное дело.
Хольмберг и Улофссон поехали вместе с Эрном в общежитие кальмарского землячества.
В кармане пиджака действительно лежали билеты, счет с парома и еще кое-какие мелочи, явно приобретенные в Копенгагене. В том числе билет с датой на штемпеле из порноклуба под названием «Салун Дикий Запад».
— Хорошо повеселились? — спросил Хольмберг.
— Да так себе. Закосел я здорово, почти ничего и не помню.
— Ну, не будем тебе мешать. Надеюсь, ты проявишь снисходительность к тому, что ребята, пожалуй, слегка перестарались с тобой?..
— Конечно, — заверил Эрн. — Забудем об этом. Я ведь понимаю, только зло берет, когда на тебя этак кидаются. Отец рассказывал о вещах и похуже… Не думайте об этом. Я знаю, вы делали свое дело, и говорить тут нечего.
Когда они вернулись, Вестерберг сидел у дежурного по управлению.
— Я связался с Кальмаром, — сообщил он. — Есть у них там розыскник по имени Рютгер Эрн, с дурацким прозвищем Бубновый Туз. И у этого Эрна действительно есть сын Роланд, который учится в Лунде.
Хольмберг хмыкнул.
По дороге домой они не могли отделаться от ощущения, что прямо у них перед носом медленно лопнул большой воздушный шар.
Весьма малоприятное ощущение.
А весенняя ночь полна прохлады, звезд и легкого ветерка.
В такие ночи засыпаешь с трудом.
Хольмберг вернулся домой в три, а уснул только в четверь шестого. Когда на улице уже рассвело.
Когда пришел Севед, Буэль еще не спала.
— Ну?
— Что «ну»?
— Это он?
— Нет…
И Севед рассказал, что произошло. Потом привлек жену к себе, и Буэль даже удивилась его напористой жадности. Он точно давал выход накопившимся эмоциям. Правда, ей было очень хорошо.
Наконец оба уснули. Уже наступило субботнее утро. Уже запели птицы. В траве сверкали капли росы.
Глава семнадцатая
Суббота — день семейный. Настраиваешься надвое суток отдыха и забываешь о работе. Можно побегать по магазинчикам, потолкаться в универсаме, немножко поважничать, раздвигая прохожих детской коляской.
Можно убрать квартиру и навести кругом воскресный блеск.
Можно встать в субботу пораньше, предвкушая два свободных дня в семье.
Мартин Хольмберг ничего такого не сделал.
Он работал в полиции и полным ходом вел расследование убийства, которое вдобавок касалось его лично.
Черстин дала ему поспать до одиннадцати, сама прибрала дом, сама сходила в магазин за продуктами.
Эмиль Удин позвонил из больничного автомата в Стокгольм и сказал жене, что надеется скоро быть дома.
Улофссоны проснулись без четверти двенадцать.
Когда Севед открыл глаза, голова у него болела и во всем теле по-прежнему чувствовалась усталость — будто и не спал вовсе.
А суббота продолжалась — выходной день, когда надо накопить сил к понедельнику, к новой неделе.
Мартин Хольмберг попытался читать английский детектив, но, несмотря на всю оригинальность и занимательность «Wobble To Death»[27] Питера Лавси, так и не отвлекся от размышлений об убийце.
Севед Улофссон уныло возился с авиамоделью, приладил, было крыло, потом зачем-то опять снял и, рассвирепев, швырнул модель в стенку так, что она рассыпалась.
Все они крайне нуждались в отдыхе, потому что совершенно вымотались.
Но праздное торчание дома раздражало и Хольмберга, и Улофссона, при всей усталости оба стремились хоть что-нибудь сделать.
Ларе Вестерберг сидел в своем глубоком кресле и смотрел по телевизору викторину. Он очень надеялся, что Стуке выиграет.
Глава восемнадцатая
Инга Йонссон скончалась в субботу вечером при драматических обстоятельствах.
В сознание она так и не пришла.
Жизнь угасала, медленно и неумолимо. Сердце билось все прерывистее, все реже. И, наконец, замерло.
После обеда посыльный из цветочного магазина принес ей букет. Красные гвоздики.
Вечером, без пяти десять, ночная сестра, дежурившая в отделении, услышала, как кто-то отворил дверь на лестницу.
Дверь тихо открылась и так же тихо закрылась опять.
Сестра решила, что кому-то из коллег вздумалось зайти к ней поболтать или выпить кофе.
Музыкальный радиокалейдоскоп близился к концу, и ей хотелось дослушать.
Но почему никто не заходит?
Девушка встала, вышла из комнаты и осмотрелась.
Коридор был пуст.
Скорее всего, кто-то просто заглядывал в коридор. Может, по ошибке.
Она вернулась к транзистору.
Шаги за дверью?
В самом деле, похоже.
Она нахмурилась и опять вышла в коридор.
Первое, что бросилось ей в глаза, это распахнутая дверь палаты, в которой лежала Инга Йонссон.
Очнулась? Неужели это она встала и бродит по этажу?
Ведь она не…
Сестра быстро шагнула к двери.
Нет, вон она лежит…
В ту же секунду девушка почувствовала, что за спиной кто-то есть.
Резко обернулась.
Какой-то парень спешил к выходу. Спешил изо всех сил, но крадучись.
Походка у него была неровная, так как он хромал.
— Эй! — негромко окликнула сестра.
Голос ее эхом раскатился среди голых стен. Человек оглянулся.
И тут открылась дверь на лестницу. Появился дежурный врач в белом халате.
Хромой повернулся к двери.
— Добрый вечер, — сказал врач, глядя на парня. По том взгляд его скользнул дальше и остановился на сестре в открытых дверях палаты. — Что вы здесь делаете?
— Спросите у него! — Дежурная кивнула на парня. Тот сделал два шага вперед и взмахнул рукой. Врач пригнулся, и кулак задел его только по плечу.
27
«Смертельная качка» (англ.).