Страница 76 из 100
Всего за 1951–1952 годы советское ведомство, занимавшееся репатриацией, зарегистрировало возвращение двадцати одного гражданина из Австралии, их них девять были иждивенцами[783]. С некоторыми из них мы уже встречались в этой главе: это Яков Зеленский (знакомый Петрова по Русскому общественному клубу, его еще провожали на пристани Гордеев и Марфутенко), Василий Гвоздецкий (которого заедали москиты на сахарной плантации), Иван Иванов (злившийся на свою безработность), Шаулинскас (отмечавший враждебность австралийцев к русским), Кнагис (боявшийся, что австралийцы запишут его в сумасшедшие), Капустин (вынужденный спать на бетонном полу в бывшем курятнике); Комар (которого работодатель кормил кашей с примесью гипса) и Елена Нестеровская (мужа которой, полуполяка-полурусского, ранее выслали в Германию).
Павел Комар – украинец из крестьян, механик по профессии, против своей воли работавший на немцев и затем, когда они отступали, «вынужденный поехать за ними» в Германию. Позже он оказался в зоне американской оккупации и лишился возможности репатриироваться как перемещенное лицо. Он стал одним из двух мигрантов, репатриировавшихся вместе с семьями; вместе с Комаром в СССР отправились четверо сыновей в возрасте от 11 до 16 лет (жена его умерла от воспаления легких в Германии в 1944 году)[784]. Совсем другое социальное происхождение было у семьи Капустиных, состоявшей из Павла, его жены, матери, 11-летней дочери и 9-летнего сына; супруги были образованными профессионалами, но не могли найти в Австралии работу по специальности. Они очень надеялись, что в СССР их и особенно их детей ждет лучшая жизнь[785].
Евгений Шевелев был молодым русским с некоторыми чертами авантюризма, роднившими его с Гладышевым и Сальниковым. В 1943 году он покинул оккупированную немцами Украину по польским документами, после войны служил в пограничном отряде под американским командованием, а затем под вымышленным именем приехал в Австралию по программе массового переселения. Похоже, такая биография нисколько не смутила советских чиновников, когда Шевелев подал заявку на репатриацию, и 26 сентября 1952 года он отплыл от берегов Австралии на пароходе «Орион», направлявшемся в СССР через Лондон. Вместе с Шевелевым ехал другой репатриант, литовец Альфонсас Станкус, за плечами у которого был неприятный опыт пребывания в австралийской психиатрической лечебнице. Вскоре после прибытия в Лондон Станкус куда-то исчез из гостиницы (и больше не объявлялся ни в СССР, ни в Австралии), а Шевелев продолжил путешествие через Прагу и 20 ноября 1952 года прибыл в Ленинград[786].
Шестнадцатого декабря 1952 года из Мельбурна вместе отбыли Надежда Берилко и Петр Бронский, молодые украинцы, уже знавшие друг друга, потому что оба были направлены на работу в лечебницу для душевнобольных в Кью. На пристани их провожали Гордеев и Павлов, а также агент ASIO, доложивший потом, что оба репатрианта выглядели «довольными и оживленными». Это была приятная новость, поскольку ранее сообщалось, что Берилко страдает «бредом преследования из-за матери, воображая, будто ее преследуют из-за бегства из России», а Бронский, согласно донесению в ASIO, «очень нервничал и явно был напуган» в ходе состоявшейся в июле встречи с Гордеевым (под надзором спецслужб)[787].
Репатриантами были в основном мужчины, фактически одинокие, хотя за их одиночеством обычно скрывалась более сложная реальность. У Кнагиса осталась жена в СССР, а Иванов признавался, что у него есть жена в Германии. Берилко была замужем, но муж ее оставался в Австралии – как поляк, он не имел права на репатриацию в СССР. Нестеровская тоже была замужем; более того, у нее, по-видимому, было два мужа одновременно: депортированный русский поляк и австралиец или австралийский резидент, о котором не известно ничего, кроме его фамилии (Мауэрс). Если говорить о национальной принадлежности репатриантов, то большинство были русскими (десятеро, из них пятеро – Капустины), но с этой «русскостью» все обстояло так же непросто, как с семейным положением этих людей. Берилко в разных бумагах значилась или русской, или украинкой; то же раздвоение наблюдалось и у Бронского (который в Европе называл себя поляком). Капустины приехали в Австралию по поддельным польским документам, как и Шевелев, родившийся в Казахстане, а трудовую жизнь начавший на Украине. Нестеровская тоже ранее выдавала себя за польку. Иванов родился в Риге (Латвия), отец у него был русский, а мать – украинка. Следующую по величине этническую группу (семь человек) составляли украинцы (в том числе четверо Комаров), а остальные были прибалтами (но один из них, латыш Кнагис, родился в Петербурге)[788].
Если бы в список Гордеева были включены китайские русские, у многих из которых были родственники, репатриировавшиеся еще из Китая, то количество завербованных им репатриантов, наверное, увеличилось бы. Особенно часто обнаруживались симпатии к СССР и даже к социализму у молодежи, успевшей пожить в Харбине в первые послевоенные годы. Одной из представительниц этой молодежи была Наташа Кощевская, дочь художника Николая Кощевского – того, чья картина «Самурай и богатырь» висела в императорском дворце в Токио. Семья Кощевских прибыла в Австралию из Китая в 1951 году на пароходе «Чан Тэ». Родители никогда не были настроены просоветски (так рассказывают их потомки, живущие теперь в России), но их привлекательная и целеустремленная шестнадцатилетняя дочь, в ту пору только что закончившая советскую школу в Харбине, была и просоветски настроенной, и убежденной социалисткой. Во время плавания она оказалась в центре внимания австралийских военнослужащих, возвращавшихся из Кореи, флиртовала с ними, в разговорах «допускала явно прокоммунистические высказывания», внушала членам экипажа, что они подвергаются эксплуатации. В результате военные («один из них так разозлился, что хотел сбросить ее за борт») донесли на нее в ASIO. Кощевским все-таки разрешили высадиться после того, как министр иммиграции Холт разобрался, что Наташа – просто беспечная девушка, еще слишком юная, а родители не представляют ни малейшей опасности. Но ASIO все равно взяла их под наблюдение. Между тем Наташа пошла учиться искусствоведению, параллельно устроилась работать на фабрику по пошиву носовых платков, но вскоре ее оттуда уволили за то, что она подбивала других работниц протестовать против капиталистической эксплуатации. Ей очень хотелось репатриироваться в Советский Союз (где она, конечно, никогда не бывала), и в конце концов родители, поборов сомнения, поддались на уговоры дочери. Наверняка на их решение повлияло и то обстоятельство, что выставка картин Кощевского, состоявшаяся в январе 1953 года в галерее Дэвида Джонса, не имела успеха. В конце 1954 года вся семья репатриировалась в СССР[789].
В 1950-е годы красные русские в Австралии, как правило, старались держаться тише воды ниже травы. Хотя попытки правительства Мензиса объявить Компартию Австралии вне закона провалились (из-за результатов референдума, проведенного по этому вопросу в 1951 году), политическая атмосфера в Австралии начала 1950-х годов была такова, что ни у кого, кроме самых отчаянных смельчаков, не возникало желания афишировать свои связи с какими-либо левыми, просоветскими организациями. Немного удивительно, что в те годы продолжал существовать Русский общественный клуб: например, сиднейскому Дому Маркса, которым заведовал коммунист Сэм Мостин, бывший муж Беллы Вайнер, пришлось закрыться, и Австралийско-советскому дому в Мельбурне тоже[790]. Поговаривали, что в то время Русский общественный клуб приготовился уйти на подпольное положение[791], но в итоге прибегать к таким радикальным мерам не понадобилось. Во второй половине 1950-х в клубе наступило затишье; даже в ASIO к нему теряли интерес[792]. После дела Петрова советское посольство было закрыто на пять лет, хотя были сделаны распоряжения, благодаря которым клуб по-прежнему мог показывать советские фильмы. Теперь среди членов клуба преобладали молодые китайские русские, и многие из них политикой не интересовались – просто немного бунтовали против родителей; кроме того, туда начали наведываться греки. Несмотря на общую тенденцию к аполитичности, клуб обзавелся внутренней «фракцией» коммунистов (что, в общем, было обычным делом для организаций-ширм, однако в клубе такого ранее не наблюдалось), и эта фракция анонсировала свои мероприятия в партийной газете Tribune[793]. Бывший председатель клуба Борис Бинецкий, которого в ASIO называли «прокоммунистом», по-прежнему входил в клубный комитет. Кое-кто из других старых знаменосцев, например, Августа Клодницкая[794] и Мария Нестор[795], по-видимому, полевели, взяв курс на Компартию Австралии.
783
ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s Д. 1101. Л. 33–34: Книга персонального учета советских перемещенных граждан, репатриированных из-за границы и об их трудоустройстве, 1 янв.1951–31 дек.1952. В этот список не вошел Сальников, чьей репатриацией занималось посольство в Лондоне, и Ялынычев, репатриировавшийся из Австралии, но не являвшийся перемещенным лицом (его случай обсуждается в главе 9). ASIO докладывала, что за период с января по октябрь 1952 г. репатриировались тринадцать советских граждан, а в процессе обработки находились документы еще двенадцати человек: докладная записка полковника Спрая (ASIO) Тасману Хейсу (министерство иммиграции), 20 октября 1952 г.: NAA: A6980 S250323.
784
ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 217–218 (интервью).
785
Там же. Д. 890. Л. 70; NAA (NSW): SP1121/1; N1951/21/28357.
786
ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 890. Л. 73: интервью с Гордеевым, 13 мая 1952 г.;Там же. Д.110. Л. 33–34 (Шевелев); Там же. Л. 33–34 (Шевелев); Там же. Д. 890. Л. 28, 71, 73, 99 (Станкус).
787
NAA: 6122 2739, донесение в ASIO из штата Виктория в декабре 1953 г.; NAA: A6122 2739: Survey of Contacts Made by Soviet Embassy Perso
788
Информация из источников, ссылки на которые приводятся в прим. 74–80, выше.
789
Об обвинениях на борту парохода, The Sun, 21 September 1951. Р. 3; The Sydney Morning Herald, 22 September 1951. Р. 4; Mail, 22 September 1951. Р. 4; Advocate, 22 September 1951. Р. 1; Brisbane Telegraph, 22 September 1951. Р. 2; дополнительная информация – из электронных писем от Анастасии Фокиной (живущей в Санкт-Петербурге дочери Наташи; 24 декабря 2018 г. и 15 марта 2019 г.) и Евгения Кощевского (внука Наташи, 4 сентября 2018 г.). Рецензии на выставку Николая: The Sun (Сидней), 28 января 1953 г., и The Sydney Morning Herald, 28 января 1953 г. Repatriation: NAA A6980 S250276: L. Guest, Nicolai Koschevsky, wife and daughter. Soviet Citizens – Return to Soviet Territory, 22 December 1954.
790
Информация от Стюарта Макинтайра, электронное письмо Шейле Фицпатрик, 10 августа 2019 г.
791
Ebony Nilsson. On the Left… P. 66.
792
Русский общественный клуб в Сиднее (РОК)/по материалам Е. Левицкого… С. 21–22; NAA: A6122, 2800, Русский общественный клуб, Новый Южный Уэльс, т. 2 (донесения в ASIO, 1956–58). О деле Петрова см. главу 9.
793
NAA: A6122, 2800, докладная записка «Русский общественный клуб», подписанная инициалами C. V., 12 июля 1958 г.: «Уильям Джордж Монтьер недавно говорил, что Уилтон Джон Браун поручил ему присматривать за фракцией Компартии Австралии, образовавшейся внутри Русского общественного клуба». Монтьер в то время вел дневник мероприятий клуба вместе с Джин Адой Фергюсон, давно состоявшей в клубе.
794
Насколько могли судить в ASIO (и как утверждал Петров), до середины 1950-х Клодницкие не состояли в Компартии Австралии. Но позже, после смерти мужа, Августа Клодницкая стала активно участвовать в протестах против Вьетнамской войны и неожиданно оказалась членом курингайской ячейки КПА, где состояла под именем Тани Клод: NAA: A6119, 6971, Klodnitsky August, vol. 1, докладная записка от Г. Райта, регионального директора от штата Новый Южный Уэльс, 31 марта 1958 г.; NAA: A6119, 6973, донесение о заседании курингайской ячейки КПА (дата неясна, но, по-видимому, конец 1970 г.).
795
В начале 1950-х Мария Нестор и ее муж заняли центристскую позицию, Августа Клодницкая придерживалась более левых взглядов (см. выше). Но в донесениях для ASIO содержится написанное ею (как казначеем РОК) письмо от 26 июля 1962 г. некоему товарищу Шаткову (с использованием этой формы обращения, принятой у коммунистов) в Берлин, где рассказывалось о работе клуба с позиций, близких коммунистическим (например, председатель клуба Вениамин Политов охарактеризован как «политически неграмотный», но энергичный человек, имеющий хорошие связи с китайскими русскими). NAA: A6122, 2802, Russian Social Club, vol. IV