Страница 75 из 100
Некоторые переселенцы из числа ди-пи не справлялись с трудностями, которые обрушились на них в новой стране, после нервного срыва они попадали в психиатрические лечебницы. Такое происходило не только в Австралии, но и в Европе, так что кое у кого в СССР возникали подозрения, что страны-союзницы удерживают советских граждан от репатриации якобы по политическим соображениям, а в действительности просто хотят эксплуатировать их. Особенно оскорбительным советским чиновникам казалось то, что врачи расценивают само желание вернуться в СССР как признак сумасшествия[770]. Латыш Владимир Кнагис, родившийся в 1911 году в Петербурге и окончивший Ленинградский университет, в мае 1952 года, воспользовавшись помощью Гордеева, репатриировался, но до этого в течение нескольких месяцев его преследовал страх, что австралийцы помешают ему – объявят сумасшедшим и упекут в больницу[771]. Другой состоявшийся репатриант, литовец из СССР Альфонсас Станкус, рассказывал, что, когда стало известно о его желании репатриироваться, его поместили в психиатрическую клинику в Сиднее и там «давали особые лекарства, так что вскоре [он] действительно лишился рассудка»[772]. Что именно происходило в таких случаях, неясно, но Гордеев, сам очень опасавшийся карательных намерений австралийского правительства по отношению к советским гражданам, явно считал, что австралийские власти разыгрывают психиатрическую карту, чтобы воспрепятствовать репатриации в СССР.
Николая Безуглого, и без того недовольного жизнью в Австралии (и нелюбимой работой, и вынужденной разлукой с семьей), постигла новая беда: он попал в лечебницу для душевнобольных[773]. В начале 1950-х эта история стала довольно громким делом: в «Известиях» случай Безуглого упоминался в статье, посвященной «современной работорговле»[774]. Затем советское посольство в Канберре адресовало вопрос об этом деле премьер-министру Мензису, и тот получил от министерства здравоохранения штата Виктория сообщение о том, что в феврале 1951 года некий больной, обозначенный как Николай Морган, поступил в психиатрическую лечебницу Роял-Парк в Мельбурне и проходит лечение от параноидальной шизофрении. Сообщали также, что у него бред преследования, ему мерещится, будто какие-то люди хотят его убить, и желает вернуться в Советский Союз. Врачи полагали, что выздоровление маловероятно[775].
Советские дипломаты тоже сталкивались с трудностями, общаясь с ди-пи с явными психическими расстройствами. К Петрову в советское консульство пришел некий литовец, бывший ди-пи, и объявил себя польским генералом, а в следующий раз уже рассказывал о заговоре латышей в Австралии и о том, что ему самому грозит опасность попасть в концлагерь. Гордеев, поговорив с этим человеком, пришел к выводу, что перед ним сумасшедший; тем не менее он доброжелательно поинтересовался, не желает ли тот репатриироваться. Чудак ответил, что нет, так как ему нечем оплатить дорогу, а за счет советского государства он ехать не желает[776]. Один живший в Брисбене ди-пи, бывший белорусский крестьянин, написал в советское посольство полное самообличений письмо: он сообщал, что должен быть судим как военный преступник, и просил отправить его с этой целью в Советский Союз или в советскую оккупационную зону Германии. Когда-то он был комсомольцем, а преступление его заключалось в том, что он сотрудничал с немцами, когда те оккупировали его родную деревню, и потом, когда немцы отступали, он вместе с ними покинул СССР, а позже, под Берлином, убежал из советского сборного пункта для репатриантов. Он накопил 300 фунтов на дорогу, сообщил он Гордееву в последовавшей личной беседе. Это был тот редкий случай, когда советские чиновники в разговоре с ди-пи предпочли не затрагивать тему репатриации. Отметив подавленный вид белоруса, явно потерявшего всякую надежду на лучшее, Гордеев попытался помочь ему – порекомендовал посетить доктора, у которого лечились сотрудники посольства, но тот отклонил предложение. Он сказал, что в Германии у него расстроилась нервная система и что врачам он не доверяет[777].
На противоположном конце спектра от перемещенных лиц, которые не справлялись с трудностями иммигрантской жизни, находились люди совсем иного склада – авантюристы или аферисты, умудрявшиеся превращать свое «перемещение» в удачную возможность свободно путешествовать. Иван Гладышев, прибывший в Австралию по подложным документам, был угнан на работы в Германию в возрасте двадцати лет, после войны репатриировался, а затем был призван в Советскую армию. Служить его отправили в советскую оккупационную зону в Германии, где он каким-то образом отделился от своего отряда (так он рассказывал советским допросчикам) и проник в британскую зону, намереваясь «немного попутешествовать». Этим он и занимался в последующие годы: побывал в Германии (где наведался в редакцию журнала НТС «Посев»), Швейцарии, Люксембурге, Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Швеции, Норвегии и – в составе французского Иностранного легиона – в Северной Африке. Вернувшись в Европу, Гладышев каким-то образом вернул себе статус перемещенного лица и в 1951 году, примкнув к программе массового переселения под эгидой IRO, приехал в Австралию. Проведя там год и успев за это время посидеть в тюрьме в Аделаиде и лишиться работы, Гладышев решил, что путешествий с него хватит, и стал узнавать о возможности вернуться на родину, но попутно желал знать, какое наказание может ждать его как дезертира. Даже Гордееву – с его стремлением всегда надеяться на лучшее – пришлось признать, что, когда речь идет «о таком человеке, трудно сразу поверить в искренность его намерений». И все же он полагал, что Гладышев, уже испытавший на себе худшие стороны капитализма, зашел в тупик и понял, что ему остается «преодолеть колебания и страх перед необходимостью ответить за преступление». Впрочем, непохоже, что Гладышев в итоге решился на репатриацию[778].
Похожий полный приключений путь проделал Григорий Сальников, молодой еврей с Украины (ему было в ту пору чуть за двадцать), только в конце пути он оказался не в Австралии, а в Советском Союзе. Он пережил оккупацию, выдав себя за русского, а в конце войны оказался в качестве перемещенного лица в Германии, но ему удалось побывать в Польше, Венгрии, Франции, Алжире и Марокко, а в сентябре 1948 года он прибыл в Австралию (возможно, по той же программе массового переселения). Но через несколько месяцев он каким-то образом отправился обратно и через полгода побывал в Англии, на Канарских островах и в Западной Африке (по пути отсидев несколько сроков по тюрьмам), после чего обратился в советское посольство в Лондоне и там успешно добился репатриации с бесплатным проездом на родину. На борту корабля, направлявшегося в Ленинград, Сальников уже писал автобиографию высокопарным советским слогом, описывая свою радость от мысли, что капиталистический мир со всеми его пороками остался позади[779].
Гордеев относился к потенциальным репатриантам сочувственно, старался вникнуть в их проблемы и не пытался судить их за совершенные в прошлом проступки, похоже, он даже пытался немного изменить правила в их пользу. В отличие от коллег, отправленных с той же миссией в Венесуэлу, Гордеев никогда не характеризовал возможных возвращенцев как «буржуев» и не использовал в своих отчетах хулительные слова или обвинения (вроде «служил в гестапо», «избивал евреев» или «спекулянт»)[780]. И все равно многие русские ди-пи благоразумно избегали контактов с ним или с другими советскими официальными лицами из опасения навлечь на себя какие-нибудь неприятности. Как сказала ему одна ди-пи, считалось, что ходить в советское посольство опасно: «Люди думают, что, если туда пойти, то уже не вернешься, тебя посадят в тюрьму и оттуда уже не выпустят из-за дипломатической неприкосновенности» [так!] [781]. Несмотря на свой доброжелательный подход, Гордеев уговорил репатриироваться лишь горстку перемещенных лиц. Конечно, на то были веские причины, и результаты работы Гордеева были ненамного хуже тех, которых добились его коллеги в Латинской Америке и других частях света[782]. Проблема заключалась в том, что какие бы соблазны ни манили ди-пи обратно на родину, они хорошо понимали, что в СССР сам факт, что они прожили какое-то время за границей, лег бы на их биографию несмываемым черным пятном.
770
О перемещенных лицах и душевных болезнях см. Jayne Persian. Beautiful Balts… Рp. 142–145; о проблеме помещения ди-пи в клиники для душевнобольных в Европе см. Sheila Fitzpatrick. The Motherland Calls… Р. 341.
771
ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 74–75, 81, 84, 132, 180, 187 (Кнагис). Основанием для такого опасения, как сообщил он советским чиновникам, стало то, что когда он заполнял заявление для подачи на выездную визу, которая требовалась для каждого, кто покидал берега Австралии, один чиновник высказал пожелание, что ему, пожалуй, стоит «подлечить нервы в психиатрической клинике». В тот же самый день (17 января 1952 г.), когда он шел от биржи труда к железнодорожной станции, его «задержали двое из органов безопасности и отвели в полицейский участок, где продержали до 23 января 1952 г.».
772
ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6 Д. 889. Л. 328–334, 386.
773
Список граждан, проживающих в Австралии на положении перемещенных лиц, по состоянию на 1 марта 1952 г.: Безуглый (он же Морган), Николай Андреевич (ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 222); обширная переписка между консулом Садовниковым и Москвой о репатриации Безуглого, начало 1951 г. (Там же. Д. 836).
774
Г. Михайлов, Г. Семенов. Современные американские работорговцы // Известия. 1952. 23 марта; NAA: A6980 S250323.
775
NAA: A462 867/2/29, Mr Bezugly (aka Morgan). Австралийское правительство дало разрешение представителю советского ведомства навестить его в больнице (в присутствии австралийского наблюдателя), но, если это посещение и произошло, оно не привело к репатриации. Безуглый сам мог передумать: изначально он обращался в советское посольство, но в 1950 г., когда его навестил в больнице Петров и предложил организовать ему репатриацию, тот ответил, что его больше это не интересует (ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 136. Л. 125), а в марте 1952 г. Гордеев докладывал в Москву, что решение Безуглого не возвращаться в СССР окончательное (Там же. Д. 888. Л. 83).
776
Там же. Оп. 6. Д. 888. Л. 145–47, 215–216.
777
Там же. Оп. 6s. Л. 13–14.
778
Там же. Оп. 6. Л. 421–423 (интервью), 424; Там же. Оп. 6s. Д. 890. Л. 71 (донесение).
779
Собеседование в Ленинграде после репатриации, 2–3 октября 1949 г. (Там же. Оп. 6. Д. 669. Л. 112–14).
780
Отчет о работе по репатриации в Венесуэле от подполковника Морозова, 27 апреля 1952 г. Там же. Оп. 6s. Д. 888. Л. 194–197.
781
Разговор Гордеева с Ольгой Нойман (урожденной Янович), 31 марта 1952 г. (Там же. Л. 139–42).
782
Sheila Fitzpatrick. The Motherland Calls… Р. 346.