Страница 55 из 100
В начальной школе, куда ходила Наташа Гинч, местные дети швыряли камни в детей иммигрантов, обзывали их грязными свиньями и кричали, что «в Китае живут одни черти» (китайских русских воспринимали не как русских, а как китайцев, – во всяком случае, в той сельской глуши штата Виктория, где она жила). Один сотрудник австралийской службы иммиграции, оглядываясь на послевоенный опыт своей страны, вспоминал, как трудно приходилось в те годы ди-пи: «В газетах их уже заранее хорошенько полили грязью, и мы, австралийцы, были не готовы принять их. Все ругали и их самих, и практически всех, кто был хоть как-то причастен к их приезду сюда». В 1953 году, когда социолог Джин Мартин приехала в маленький захолустный городок, чтобы изучить жизнь иммигрантов-ди-пи, оказалось, что в общении с австралийцами (в том числе и с нею) они испытывают неловкость и проявляют недоверчивость, однако у двух этих групп имеются общие интересы или общие занятия. Она истолковала это так: «Австралийцы оказались в роли дающих, а перемещенные лица – в роли принимающих, и обеим группам эти навязанные им роли не нравились»[552].
У взрослых же иммигрантов возникало ощущение, что австралийцы относятся к ним пусть и не враждебно, но, по существу, совершенно равнодушно. Юрий Иванов, выходец из СССР, иммигрировавший один, без семьи, и направленный в лагерь Грейлендз в Западной Австралии, вспоминал, что в провинциальных городах на мигрантов не обращали особенного внимания: если кто-то разговаривал на иностранном языке, «местные просто бранились и орали: „Говорите по-английски!“» Перт запомнился ему как более культурное место: «Там, когда мы говорили по-русски, на нас только молча искоса поглядывали». И, пожалуй, если сравнивать с другими, австралийцы оказали чужакам еще довольно теплый прием. В Великобритании, например, в редакционной статье, опубликованной в Daily Mirror в 1948 году и озаглавленной «Кому есть до них дело?», говорилось, что, «принимая скопом перемещенных лиц, [британцы] совершили невыгодную сделку», потому что иммигранты совершают преступления и промышляют махинациями на черном рынке, и «пора их всех переловить и отправить назад». Однако больно ранило даже равнодушие. Глебу Гинчу, Наташиному отцу, надолго запомнился добрый поступок одного австралийца просто потому, что кто-то наконец увидел в нем человека[553].
Иммигранты, в прошлом имевшие собственную прислугу (а таких среди прибывших из Китая было немало), удивлялись, когда австралийцы давали им понять, что все должны брать на себя часть работы по дому. Семнадцатилетний Сэм Мошинский, приехавший из Шанхая, где его семья жила в достатке, очень удивился тому, что его поручители в Камберуэлле, пригороде Мельбурна, не только сами готовят еду, но и просят его помыть посуду, покосить траву и вынести мусор: «Первая неделя оказалась очень утомительной, полной совершенно новых личных впечатлений… Гриша [Шкловский, его поручитель. – Авт.] вознамерился устроить мне ускоренный курс обучения тому, как встроиться в австралийскую жизнь. Наверное, его ужаснуло, что я ничего не умею делать»[554].
Особенно тяжело приходилось женам иммигрантов, привязанным к домашнему быту. Если они не знали английского и не имели работы, где можно было бы общаться с австралийцами, порой проходило много лет, прежде чем они обзаводились новыми знакомыми и тем более друзьями за пределами собственно иммигрантской среды. Наталия Баич вспоминала, как трудно ей было знакомиться с австралийцами, пока она сидела дома с маленькими детьми. В других семьях работали и муж, и жена, но и в этой ситуации были, помимо очевидных плюсов, свои минусы. Иван Николаюк, прибывший в Мельбурн через Марокко из германского лагеря Мёнхегоф, впервые в жизни оказался в роли домохозяйки, когда его жена Ядвига устроилась работать на фабрику. «С переездом в Австралию… престиж европейского мужа катастрофически падает, – грустно писал он другу за границу. – Из кормильца семьи он превращается в подпорку». Они с сыном мыли посуду, пылесосили и даже ходили по субботам за покупками, потому что и в эти дни жена была занята: работала в церковной русской школе. Ядвига соглашалась с тем, что он сделался «настоящим австралийским мужем»[555].
Для молодых переезд в город становился по-своему радостным событием. Юрий Доманский, закончив работать по контракту летом 1953 года, сразу же поехал в Сидней и обнаружил, что русские мигранты ведут там «бурную жизнь»: строился православный собор, устраивались русские балы и концерты, можно было попасть на выступления таких шанхайских джазовых знаменитостей, как Мики Кэй и Серж Ермолл. Доманский был ди-пи из Европы, но в Сиднее он нашел своих родственников из Шанхая и через них проник в сиднейские круги бывших шанхайцев, внутри которых в ту пору и происходило все самое интересное. (Позже он узнал о том, что шанхайцы были не единственными русскими из Китая – были еще и переселенцы из Харбина и Тяньцзиня.) К тому времени в Сиднее уже появились все элементы русской социальной жизни: можно было зайти в Basil’s на углу Питт-стрит-молл и Парк-стрит, где подавали кофе и русские пирожки, а в магазине Zorin’s на Виктория-стрит в Дарлингхерсте можно было купить колбасу, икру, селедку, квашеную капусту, соленые огурцы и черный хлеб. Была и водка, точнее, два вида водки, «Сабиновка» и «Собиновка», которые делали два завода-конкурента. «И вся российская эмиграция разделилась еще на две партии. Одни пили только „Сабиновку“, а другие – „Собиновку“», – вспоминал Доманский (впрочем, это больше похоже на выдумку)[556].
Семья Николаюков приехала поздно, потому что задержалась в Марокко; кроме того, они не участвовали в программе массового переселения IRO, а прибыли в индивидуальном порядке, найдя себе поручителей. Те, кто приезжал в Австралию раньше, под эгидой IRO, проводили первые годы или на обязательных работах, или в мигрантских лагерях, а потом часто снимали комнаты в пансионах где-нибудь на рабочих окраинах Сиднея, вроде Редферна или Фицроя. Сигизмунд Дичбалис, устроившийся теперь на завод «Данлоп», производивший шины, жил вместе с женой в съемной комнате в подвальном помещении. Николай Харьков вместе с женой и тещей ютились в съемной квартире над мастерской в Редферне, на Риджент-стрит, 126. В воспоминаниях Джой Дамузи, которая росла в Фицрое в греческой семье, иммигрировавшей в послевоенную пору, живо передана тогдашняя атмосфера: «…убогие, обветшалые пансионы, пьянчуги на улицах, вековые викторианские дома, отчаянно нуждавшиеся в свете и ремонте»[557]. Это были трущобные районы старого Мельбурна, с «рядами жилых домов под боком у заводов с вредным производством», приговоренные к сносу незадолго до войны, но потом за неимением средств на реконструкцию так и стоявшие годами. Дома, что побольше, «пришедшие в запустение, были поделены фанерными или джутовыми перегородками на комнатушки для пересдачи внаем»; в большинстве не было кухонь, в трети домов не было уборных, а в четверти – газа или электричества[558].
Многие русские вынуждены были жить в страшной тесноте. Гэри Нэш и его родня – мать, отчим и мать отчима – приехали с Тубабао как мигранты, нашедшие поручителей, и поначалу разместились в двух комнатах в ветхом домишке за городской чертой Сиднея, где находилась птицеферма пригласившего их поручителя, а позже снимали три комнаты в доме, принадлежавшем одному русскому, ближе к городу. Но вскоре после того, как они перебрались в эти три комнаты, к ним из Китая приехали другие родственники (супружеская пара с сыном одиннадцати лет). Большая семья Галины Кучиной из шести человек, считая маленького ребенка, ютилась в маленьком доме в Кобурге, да еще вместе с хозяйкой, у которой был трудный характер[559].
552
Интервью с Наташей Нил, 26 октября 2018 г.; Harry Martin. Op. cit. P. 110; Jean I. Martin. Refugee Settlers: A Study of Displaced Persons in Australia. Canberra: ANU, 1965. Р. 32.
553
Ю. Иванов. Указ соч. С. 206–207; Laura Beers. The Doughboy Moved In, London Review of Books, 7 March 2019 (цитата из Daily Mirror); интервью с Наташей Нил.
554
Sam Moshinsky. Op. cit. Pp. 183–184, 189.
555
Интервью с Наталией Баич, и см. Jean I. Martin. Refugee Settlers… P. 41; Иван и Ядвига Николаюки – отцу Митрофану, 20 октября 1957, архив Ивана Николаюка.
556
Ю. A. Доманский. Сидней – 50 лет тому назад // Австралиада. 2004. № 41. С. 39–42 (цитаты); Русский в Австралии. 1951. № 7 (небольшие объявления, рекламировавшие русские магазины и товары).
557
Сигизмунд Дичбалис. Зигзаги судьбы… С. 154; NAA: A162 166, донесение оперативного работника ASIO о Харкове, 10 июня 1954 г.; Joy Damousi. Growing up Greek in Australia, The University of Melbourne, 15 October 2015: https://findanexpert.unimelb.edu.au/news/1390-growing-up-greek-in-australia.
558
Report of Victoria’s Housing Investigation and Slum Abolition Board, 1937, приводится в: Stuart Macintyre. Australia’s Boldest Experiment: War and Reconstruction in the 1940s. Sydney: NewSouth, 2015. Рp. 175–176.
559
Гэри Нэш. Указ. соч.; Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 139–148.