Страница 24 из 100
Казалось бы, можно было ожидать, что главным предметом беспокойств и подозрений для международных организаций по делам беженцев и для стран, готовившихся к приему перемещенных лиц, станет возможная иммиграция нацистов, коллаборационистов и военных преступников. На деле же все обстояло не так. В первые послевоенные годы UNRRA как организация, до некоторой степени симпатизировавшая левым, помнила о том, что коллаборационистам помогать нельзя. Но к тому времени, когда на сцену вышла IRO с ее негласными задачами – противодействовать СССР и по возможности быстрее выдворять беженцев из Европы, – холодная война уже шла полным ходом, и главным пугалом в западной пропаганде, потеснив нацистов, сделались коммунисты. О том, что приоритеты резко поменялись, свидетельствовали и слова генерал-майора Галлегана из австралийской военной миссии в Берлине, которые он произнес, когда предложил включить венгров в список «предпочтительных национальностей»: он с одобрением добавил, что «в политическом отношении они на 99 % антикоммунисты»[213].
В целом перемещенные лица явно и горячо выражали антикоммунистические настроения, как того и следовало ожидать от представителей группы, которая отказывалась возвращаться в свои родные страны, находившиеся под властью коммунистов. Конечно же, бывали и исключения, но довольно редко[214]. Однако все ди-пи понимали, что в любом случае не стоит выражать симпатии к коммунизму ни в беседах с чиновниками из отборочной комиссии, ни даже в обычных разговорах с соседями по лагерю, потому что в управлявших лагерями комитетах преобладали непримиримые антикоммунисты. Лишь евреи из числа ди-пи изредка могли упоминать социализм как одно из возможных политических предпочтений. Словом, сами ди-пи бдительнее всех и следили за тем, чтобы никуда не пролезли коммунисты: они доносили и на своих товарищей по лагерю, и на подозрительных лиц уже по пути в Австралию, да и потом, по прибытии туда.
В самой Австралии евреев и коммунистов часто отождествляли. Пока продолжалась шумиха в прессе из-за того, что на борту «Дерны» в ноябре 1948 года оказалось слишком много евреев, в разных изданиях появлялись публикации о том, что на пароходе якобы были «агитаторы-коммунисты», а пассажиры-евреи распевали «русские песни» – подразумевалось, что песни были советские и коммунистические. (Здесь главным «преступником» был Сэм Фишер[215].) Несколько месяцев спустя, когда прибыл корабль «Фейрси», ходили слухи, что некоторые пассажиры, находясь на борту, проявляли «явные симпатии к коммунизму», и об этом даже задавали вопросы в парламенте[216]. Похожие стычки – с обвинениями в коммунистических взглядах и контробвинениях в пособничестве фашистам – происходили и на кораблях с русскими и еврейскими беженцами, отправлявшихся в Австралию из Китая, и в этих случаях тоже «злодеями-коммунистами» оказывались, как правило, евреи.
Главными мишенями обвинений в коллаборационизме стали мигранты-прибалты – отчасти потому, что многие из них служили в добровольческих отрядах вроде Латышского легиона СС, сформированного при покровительстве немцев в качестве якобы независимого воинского соединения почти сразу же после того, как Германия оккупировала Латвию (в середине 1941 года), однако уже вскоре брошенного на линию фронта под немецким командованием. Воевали латыши и непосредственно в немецких войсках СС – сначала как добровольцы, а потом и как призывники.
Эта проблема не давала покоя чиновникам UNRRA, а потом и IRO. Изначально UNRRA объявила, что никто из перемещенных лиц, служивших в прошлом в Латышском добровольческом легионе и в войсках СС, не может претендовать на получение помощи от нее, хотя это и вызывало возражения у некоторых американских военных, находившихся в Европе: они полагали, будто латышей насильно загоняли в эти отряды[217]. IRO, пришедшая на смену UNRRA, поначалу придерживалась той же политики, но, подобно другим тогдашним антиколлаборационистским курсам, и эта политика вскоре начала ослабевать. В марте 1948 года бывшие солдаты Латышского легиона и немецких войск СС, чьи заявки ранее уже отвергались IRO, снова обращались туда, и теперь их уже без возражений рассматривали, ссылаясь при этом на «изменение в политике IRO в отношении прибалтов, воевавших в немецких военных формированиях», которое, впрочем, нигде не афишировалось. В сентябре 1950 года американская комиссия по делам перемещенных лиц начала одобрять заявки на переселение от бывших латышских легионеров после того, как Госдепартамент выпустил постановление, где говорилось, что, хотя Латышский легион и сражался на стороне немцев, его «цели, идеология и деятельность» все-таки отличались самостоятельностью[218].
В глазах австралийских властей служба в Латышском легионе или в войсках СС, похоже, никогда не представлялась страшным грехом, хотя, как правило, и они считали такую деталь биографии нежелательной. Набирая латышей для первой партии иммигрантов, которым предстояло отправиться к берегам Австралии в 1947 году, австралийское правительство «просило, чтобы предпочтение отдавалось тем, кто никогда не служил в немецких войсках, даже если речь идет о принудительной службе». О перемещенных лицах, служивших в Латышском легионе, отдельного упоминания не было ни в этом документе, ни в каком-либо другом из папок, имевших отношение к политике отбора перемещенных лиц[219], но можно предположить, что в 1948 году политика Австралии все-таки заключалась в том, чтобы не брать бывших легионеров.
Эта политика пришлась не по душе по меньшей мере одному сотруднику австралийской отборочной комиссии: он предупредил, что из-за нее Австралия лишается «превосходных кандидатов» и что эти ди-пи пойдут нарасхват у американцев и канадцев. Он подкреплял свое мнение тем, что действия этих людей отражали «более или менее естественное желание воевать не столько за нацистский режим, сколько за собственную свободу». Возможно, Австралия продолжала и дальше придерживаться этого запрета, поскольку один латыш, бывший эсэсовец (о чем сообщала даже татуировка, сделанная в 1944 году), получил отказ от австралийской отборочной комиссии в марте 1951 года, хотя к тому моменту его вторично поданная заявка успешно прошла через фильтр IRO (и в ноябре того же года его приняли США). Впрочем, возможно, этот случай стоял особняком и не свидетельствовал о последовательном применении прежней политики. Служившие в другом добровольческом воинском формировании – Русском корпусе – и при этом «слишком гордые, чтобы скрывать свое прошлое», до 1951 года не могли ни получить статус перемещенного лица, ни стать участниками программы массового переселения под эгидой IRO. Между ними и латышскими легионерами была разница: Русский корпус до самого конца оставался добровольческим отрядом, а Латышский легион перестал быть добровольческим, и солдат туда набирали по призыву. Но в 1951 году IRO сняла ограничения и для бывших бойцов Русского корпуса, и некоторые из них смогли уехать в Австралию по программе массового переселения[220].
Конечно, Колуэлл всегда готов был огрызнуться на любую «клевету» в адрес его «прекрасных прибалтов» и вообще отмахнуться от неудобного вопроса о коллаборационизме латышей. Когда стало известно о том, что представитель IRO, побывавший в лагере ди-пи, раскритиковал прибалтов за то, что они «чересчур громко обеляют своих нацистских пособников», и заметил, что им вообще довольно неплохо жилось под немецкой оккупацией, Колуэлл не смолчал и гневно ответил, что все это «грубый поклеп на прекрасных людей» со стороны «озлобленного ирошника, которому, похоже, непременно хочется умалить отличную работу, проделанную Австралией, когда мы уже привлекли сюда тысячи трудолюбивых, смышленых европейцев, в которых мы так нуждаемся». Просто «немыслимо», возмущался Колуэлл, чтобы бдительные сотрудники службы безопасности Австралии «отобрали для въезда в страну хоть одного человека, даже отдаленно заподозренного в пособничестве нашим врагам»[221]. Скорее всего, Колуэлл был очень плохо осведомлен о том, что творилось в Латвии. В том же выступлении он заявил, будто «практически все» мигранты-прибалты побывали в «рабстве». Это было явной неправдой: немцы крайне редко угоняли на принудительные работы жителей Прибалтики (в отличие от жителей Польши, Украины, Белоруссии и юга России), и большинство прибалтов, оказавшихся впоследствии перемещенными лицами, покинули родные края более или менее добровольно осенью 1944 года, когда немцы отступали, а советские войска наступали на запад. Хотя это и можно назвать благоразумным выбором, его никак нельзя приравнивать к судьбе людей, насильно увезенных на принудительные работы на чужбине[222]. Однако все эти сложности и тонкости, касавшиеся прибалтов, Колуэлла мало беспокоили. Вполне возможно, что о существовании Латышского легиона он даже не слышал.
213
NAA: A60980-S250105, Галлеган – министру иммиграции, 1 июля 1948 г.
214
См. ниже, главу 8.
215
The Advertiser (Аделаида), 11 November 1948, p. 1; Diane Armstrong. Op. cit. P. 206–207, 220–222, 258–259.
216
AN: AJ/43/619, Массовое переселение в Австралию в 1948–1950 г., с вопросами, поднимавшимися в парламенте 16 июня 1949 г., на основании репортажа в The Argus (Мельбурн).
217
AN: AJ/43/148, Preliminary draft of instructions on IRO Eligibility, Volume 1, Handbook, Eligibility Office of PCIRO, Rome, 1947, p. 24; UNRRA: S-0411- 0002/S-0411-0002-01, Survey of the Army Screening on the 15th March 1947 in the Moment of Withdrawal of the UNRRA Representatives, prepared by Mr B. J. Deichman-Sörensen.
218
AN: AJ/43/808, Папка с делами прибалтов, дела Робертса Гарозы (прошедшего собеседование с комиссией, подтверждавшей право на иммиграцию, 24 марта 1948 г.) и Яна Прузинскиса (его право на иммиграцию было подтверждено после вторичной подачи заявки в октябре 1950 г.); Ben Shephard. Op. cit. P. 375.
219
NAA: A6980-S25014, F. B. Buckingham, Group Resettlement Officer, Recruitment of DPs for Emigration to Australia’, n.d. [October 1947].
220
AN: AJ/43/808, дело Прузинскиса. О смягчении запрета, распространявшегося на бойцов Русского корпуса, см. главу 1, выше.
221
NAA: A446-57-67774, заявление для прессы Колуэлла, министра иммиграции, без даты [декабрь 1948 г.].
222
О сложном и неоднозначном выборе, перед которым оказались латыши в первой половине 1940-х, см. Sheila Fitzpatrick. Mischka’s War…