Страница 14 из 100
Но некоторые советские военнопленные, опасаясь последствий возвращения, сопротивлялись репатриации[87]. Среди казаков сопротивление было самым отчаянным. Полковник Протопопов, переданный советским представителям вместе с войском атамана Доманова, был разлучен с женой и сыновьями и сослан в лагерь[88]. Кому-то удавалось сбежать: например, Ивану Кононову – казаку-дезертиру, который сражался на стороне немцев всю войну, и православным священникам Исидору Дерезе и будущему архиепископу Афанасию Мартосу (войну они заканчивали, будучи полковыми священниками в Казачьем Стане)[89]. В Лиенце передача казаков в руки советских представителей в мае-июне 1945 года сопровождалась бурными протестами (британские солдаты избивали смутьянов, несколько человек покончили с собой), это обернулось крайне неприятным опытом для многих британцев, привлеченных к этому процессу.
Вначале командиров – в числе прочих и Протопопова – вызвали куда-то якобы для участия в однодневном «совещании». После того, как никто из вызванных так и не вернулся, казаки устроили массовый молебен под открытым небом: собравшаяся четырехтысячная толпа (с 15–20 священниками) молилась и пела псалмы. К 7 июня 20 тысяч казаков из отрядов Доманова были переданы в советские руки. Иван и Настасья, находившиеся в Лиенце среди рядового состава, скрылись вместе с четырьмя тысячами других отчаянных. Парочка убежала в горы и пряталась там около трех месяцев; им повезло, их так и не нашли, 1 300 других беглецов изловили в течение первого месяца, после чего охота постепенно прекратилась[90]. Во всем мире среди казачьей диаспоры Лиенц сделался синонимом страданий, выпавших на казачью долю. Позднее в православных храмах Австралии начали отправлять особые ежегодные богослужения, чтобы молиться о душах казаков-мучеников, принявших смерть в «бойне при Лиенце»[91].
Сигизмунд Дичбалис оказался в группе людей, которых американцы передали советской стороне. «Громких протестов не было», – вспоминал Дичбалис. Большинство в этой группе составляли остарбайтеры, угнанные в Германию насильно, и они хотели вернуться на родину. Даже сам Дичбалис – власовец, которому грозило наказание в случае возвращения, – по-видимому, оставался в нерешительности. Пережив всякие злоключения, он попал в советский фильтрационный лагерь Смерша – сеявшей ужас советской контрразведки, занимавшейся поиском военных преступников в Европе и возвращавшей их в СССР. Однако Дичбалис близко сошелся со смершевским начальством, снабжал его самогоном, добытым у местных немцев. Лишь после того, как женщина-майор Смерша, с которой у Дичбалиса была любовная связь, предупредила его о смертельной опасности, которая грозит ему на родине в случае возвращения, он наконец решился на побег. Скульптор-москвич Георгий Вирин, бывший красноармеец, попавший в плен к немцам и бежавший оттуда, тоже угодил в руки смершевцев и был помещен в лагерь, но ему удалось бежать. Бывшему военнопленному Ивану Богуту «удалось выскользнуть из рук английских солдат [собиравшихся выдать его советской стороне. – Авт.] и перейти в американскую зону»[92].
Поначалу союзники сотрудничали с советской стороной по вопросу о возвращении пленных и угнанных на работы – как они и должны были действовать, выполняя договоренности, достигнутые в Ялте, и повинуясь собственному здравому смыслу (ведь в руках советских представителей находились британские и американские военнопленные). Уже на раннем этапе исключения стали делаться для советских граждан из Прибалтики и – несколько реже – для западных украинцев и западных белорусов, до войны имевших польское гражданство, а затем из-за пакта Молотова – Риббентропа против своей воли оказавшихся в Советском Союзе и получивших советские паспорта. СССР утверждал, что и эти люди подлежат возвращению наряду с теми, кто имел советское гражданство задолго до начала войны, но союзники не соглашались с этими притязаниями. Советы не требовали возвращения довоенных эмигрантов – тех, кто никогда и не имел гражданства СССР, и американцы официально исключили их из списка репатриантов[93], хотя, как показывает случай Протопопова, в общей неразберихе иногда допускались и ошибки.
Вскоре отношения между СССР и западными союзниками испортились, поскольку союзники все чаще отказывались удовлетворять требования о репатриации советских граждан даже в тех случаях, когда речь шла о выдаче конкретных, названных по именам военных преступников. И тогда Советский Союз стал прибегать к похищениям силами Смерша. Настасью и Ивана в конце концов поймала австрийская полиция, однако их не передали советской стороне, а отправили в лагерь перемещенных лиц в австрийском Капфенберге в британской зоне оккупации[94]. Особенно несговорчивыми оказывались западные союзники, когда речь заходила о выдаче русских, имевших связи с западной разведкой. Американцы и британцы тайно освободили нескольких видных лидеров НТС из числа коллаборационистов, поскольку хотели, чтобы НТС продолжал проводить операции по внедрению агентов на территории СССР и в советском секторе Германии. Белорус Николай Алферчик, член НТС и нацистский пособник, встретил конец войны в качестве военнопленного в Австрии, попав в руки американцев, но к 1948 году ему удалось установить связи с американской контрразведкой, и там ему изготовили фальшивые документы на имя Николая Павлова и в 1951 году помогли переехать в Австралию[95].
В оккупационных зонах, где действовала администрация стран-союзниц, советских граждан и жителей стран Восточной Европы, насильственно привезенных в Германию и Австрию во время войны, регистрировали в качестве перемещенных лиц и размещали в лагерях ди-пи, обустроенных в более или менее подходящих для этой цели помещениях, которые удавалось подыскать. Лагерями совместно управляли UNRRA (а позднее IRO) и военная администрация соответствующей оккупационной зоны (британской, американской или французской). Первой непростой задачей каждого беженца было доказать, что он имеет право на статус перемещенного лица. Военные преступники и коллаборационисты не могли претендовать на этот статус, как и этнические немцы, переселенные при Гитлере из Восточной Европы (так называемые фольксдойче), и довоенные русские эмигранты, натурализовавшиеся в каком-либо европейском государстве до войны[96]. Но эти правила не всегда строго соблюдались. Например, православный священник Игорь Сусемиль родился в 1919 году и вырос в Берлине, в немецкой культурной среде, хотя и учился в русской гимназии. Как гражданина Германии его призвали на службу в вермахт. Однако после войны, уже будучи духовным лицом, он сумел получить статус перемещенного лица и сделаться священником в лагере ди-пи в Констанце, после чего ему предоставили возможность эмигрировать в Австралию. Удалось попасть в лагеря перемещенных лиц и нескольким коллаборационистам, которых СССР впоследствии обвинил в военных преступлениях: так, украинец Филипп Капитула попал туда под видом поляка, а эстонец Эрвин (Эрвинг) Викс получил не только статус ди-пи, но и работу в штате UNRRA[97].
Ко времени окончания войны белые русские попали в непростое положение. По правилам UNRRA, они могли претендовать на статус ди-пи, если подверглись вторичному перемещению вследствие того, что Германия оккупировала те страны, где они нашли прибежище во время войны (это были Югославия, Польша, Чехословакия, Прибалтика), но только в этом случае. Впрочем, и это было в теории, а на практике случалось всякое. Как конфиденциально сообщал один британский чиновник, «спасительным шагом для этих белых русских было бы, наверное, просто затеряться в массе беженцев, а дальше уж UNRRA поможет им как-нибудь выкрутиться»[98]. Можно не сомневаться, что многие пускались на всевозможные уловки, чтобы вот так «затеряться». С приходом IRO положение белых русских улучшилось и формально, поскольку в сферу ответственности IRO попадали не только перемещенные лица, но и беженцы вообще, а главными беженцами оказывались в основном обладатели нансеновских паспортов из первой волны русской эмиграции. Так или иначе, большинство из них в итоге или попали в лагеря ди-пи, или устроились где-то за пределами таких лагерей, но уже получив статус перемещенных лиц[99].
87
Приказ № 207 от 16 августа 1941 г., постановление ГКО от 24 и 27 декабря 1941 г. // Лубянка: Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР «Смерш», 1939 – март 1946 / Сост. В. Н. Хаустов и др. М., 2006. С. 324–325.
88
Воспоминания Ольги Николаевны Цирканс-Протопоповой, жены (Австралиада. 2000. № 23. С. 11–13), и см. воспоминания сына, Михаила Протопопова (Михаил A. Протопопов. Живых проглотим их: путь от Георгиевского креста к Голгофе. Мельбурн, 2000).
89
Mark Edele. Not an Ordinary Man. Рp. 546–560; Michael Alex Protopopov. Op. cit. Рp. 377–378, 244–245 (Дереза и Мартос).
90
Nikolai Tolstoy. Op. cit. Pp. 213–214; Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia 1944–1947. London: Deutsch, 1974. Рp. 135, 151; Jayne Persian. Cossack Identities… Р. 131.
91
Единение. 1951. 29 апреля. С. 7.
92
Сигизмунд Дичбалис. Детство, отрочество… С. 112–119; «Интервью». С. 25; Иван Богут. Штрихи из моей жизни // Австралиада. 2003. № 35, 36.
93
Mark Elliott. Op. cit. P. 87.
94
Jayne Persian. Cossack Identities… Р. 131.
95
Stephen Dorill. MI6. Fifty years of special operations. New York: Free Press, 2000. Pp. 415–417; David Horner. The Spy Catchers. Sydney: Allen & Unwin, 2014. Рp. 254, 271; NAA A6119, 2723, NIKOLAY PAVLOV.
96
О праве на получение статуса см. Ruth Balint. Destination Elsewhere… (особенно глава 1).
97
Г. И. Каневская. «Мы еще мечтаем о России..» С. 126–128; Michael Alex Protopopov. Op. cit. Рp. 137–140, 146–149, 153; NAA: D4878, KAPITULA, F.; NAA: A1838, 1550/26: Докладная записка (12 января 1966 г.) от Джека М. Дэвиса, заместителя комиссара полиции стран Содружества, в МИД (Викс).
98
AN: AJ/43/457, устав IRO; NAUK: FO 945/477, С. Грэнвилл Смит, страница протокола для г-на Уилберфорса из Контрольного управления по Германии и Австрии Министерства иностранных дел, 25 февраля 1946 г. (вся страница, включая цитату, перечеркнута).
99
Общее количество русских беженцев, которые могли попасть под опеку UNRRA, а позже IRO, неизвестно. В октябре 1946 г. по оценке межправительственного комитета по беженцам в одной только британской оккупационной зоне Австрии находились 4 800 [белых] русских и русских украинцев, а еще какая-то часть из 5 320 человек была отнесена к лицам без гражданства. В ту пору в лагерях находилось около половины людей из первой группы, но почти никого из второй. AN: AJ/43/75: G. G. K. (Куллман, пом. дир. IGCR) – И. Л. Хендерсону в МИД, Лондон, 23 октября 1946 г.