Шерсть и снег

— Где это?

Женщина вышла на улицу и подробно объяснила ему дорогу. Орасио поблагодарил и зашагал через поселок, жуя кусок хлеба с сыром, который захватил с собой.

Он нашел Пейшото в поле. Двое его сыновей раздували огонь под кастрюлей, установленной на трех камнях; в ней варились картофелины, они были нужны для выпрямления рогов. Неподалеку в загоне из веревочной сетки, укрепленной на кольях, стадо дожидалось начала операции.

Узнав Орасио, Пейшото бросился ему навстречу:

— Вот неожиданность! Ты здесь? Когда приехал?

Мануэл и Орасио несколько лет кряду пасли стада на лугах, отведенных Мантейгасу и Алдейя-до-Карвальо. Хотя Пейшото был почти на тридцать лет старше Орасио, они подружились. Орасио называл Мануэла «сеньор» и обращался к нему на «вы»; а тот всегда сохранял с Орасио отеческий тон и, конечно, говорил ему «ты». Но это не мешало долгим беседам, которые они вели в глухих горных местах. Зачастую Пейшото откровенничал даже по поводу своих встреч с женщинами, как если бы он и Орасио были одних лет.

Пейшото обнял своего молодого друга.

— Какая радость! Какая радость! Дай-ка мне хорошенько посмотреть на тебя! — Он положил ему руки на плечи и оглядел с ног до головы: — Ну, как тебе жилось в армии? Рассказывай! Садись сюда.

Они уселись на землю. И Орасио принялся отвечать на вопросы старого пастуха. Сыновья Пейшото позабыли об огне, который они поддерживали под кастрюлей, и не спускали глаз с пришельца. Орасио рассказал о своей службе в армии и о том, что он видел в Лиссабоне. Наконец заговорили о жизни в горах. Пейшото пожаловался:

— Какая была ужасная зима! Я уж не знал, чем кормить скот. Пришлось очень дорого заплатить за аренду никудышных заливных лугов…

Орасио, все время ожидавший удобного момента, чтобы объяснить цель своего прихода, воспользовался первой же паузой.

— Я бы хотел поговорить с вами…

По его тону Пейшото решил, что разговор должен происходить наедине. И подал знак сыновьям.

— Тут, собственно, нет никакого секрета… — поспешил заметить Орасио.

Мальчики отошли в сторону. Орасио не хотел говорить Маркесу о том, что собирается жениться. Мануэлу же он рассказал все и поведал свою затаенную мечту, которая и явилась причиной отсрочки свадьбы.

— Не сможете ли вы поговорить с братом, чтобы он устроил меня на фабрику?.. На ту, где он мастером, или на какую-нибудь другую…

— На фабрику? В твоем возрасте? — удивленно спросил Пейшото. Но тут же, увидев выражение лица Орасио, поправился: — Ладно! Раз надо поговорить, я переговорю. И помни: если брат не сделает этого ради меня, значит, это вообще невозможно. Но такое дело сразу не сладить. Оно ведь зависит не только от Матеуса… У хозяина всегда много заявлений… Кем бы ты хотел быть?

— Ткачом.

— Ты знаешь, что тебе придется поступать на фабрику учеником?

— Знаю…

— Я тебе это говорю потому, что ученик зарабатывает очень мало. Иногда проходит много времени, пока он станет рабочим. Это хорошо только для мальчишек. Вместо того чтобы бегать и шалить, они берутся за пряжу и обучаются ремеслу. Все-таки кое-что получают и помогают родителям. Но ты мужчина, даже отслужил в армии. Не знаю, хорошо ли ты подумал…

— Подумал. Подсчитал. Денег я на фабрике заработаю больше, чем у Валадареса, хотя, конечно, там я не платил за харчи, а здесь придется. Но это дело стоящее. А быть пастухом — не жизнь! Для вас это еще куда ни шло, потому что скот ваш. Но при заработке в девяносто эскудо в месяц — столько мне платят — никогда ничего не получится.

Он замолчал. Старик с худым, небритым лицом, в заплатанном пиджаке поверх грязной рубашки без воротничка, задумался.

— Тебе виднее… — наконец проронил он. — Но, может быть, удастся устроиться как-нибудь иначе?

— А как? Вы считаете, я об этом не думал? Мало я обивал пороги в Лиссабоне! И здесь, в Ковильяне, перед тем как прийти к вам, я был у своего крестного, Маркеса, — у него бакалейная лавка возле нового рынка. Все говорят мне одно и то же. Оказывается, одного желания работать недостаточно; нужно суметь устроиться на работу, в этом все дело. Я никогда не думал, что это так трудно! Но кто за меня замолвит словечко? Настоящий друг у меня только вы…

— А в Мантейгасе? Там, на фабриках? Все-таки лучше остаться с семьей…

— Этого я и хотел! Хотя бы из-за девушки; ведь если я перееду сюда, придется на время расстаться. Но там у меня ничего не вышло. Еще когда был в Лиссабоне, написал викарию и вот вчера ходил за ответом. Он просил за меня нескольких фабрикантов, и все они отказали. Я этому не очень удивился. Там фабрики маленькие, а работа нужна многим.

Снова наступила тишина. Первым заговорил Орасио:

— Скажите, сеньор Мануэл, не кажется ли вам, что лучше быть рабочим, чем пастухом?

Пейшото ответил:

— Мой отец поручил мне пасти скот, а брата послал на фабрику. Я тоже пошлю туда обоих сыновей, как только они подрастут. Но скажу тебе: у моего отца был верный глаз. Для меня нет ничего дороже свободы. Проводить целые дни в четырех стенах фабрики не по мне! Конечно, будь я на твоем месте, тогда другое дело…

Пейшото приподнял крышку кастрюли. Пар окутал его лицо, так что он с трудом разглядел картофелины.

— Ты очень торопишься?

— Мне надо лопасть на грузовик, который отходит без четверти пять. А что?

— Ты мне не поможешь? А то на мальчишек нельзя полагаться: они только мешают.

— Что ж, у меня еще есть время, — сказал Орасио.

Захватив с собой тряпки и вилку, он вместе с Пейшото направился к загону. Кастрюлю нес Пейшото. Подойдя к стаду, Орасио заметил:

— У вас теперь больше коз, чем овец…

— И не говори! Ты еще не знаешь всех моих забот… Зимой пасти окот негде. Арендовал я два луга, и у меня не осталось ни гроша. Вот тогда я и продал часть овец и купил коз… Козы ведь едят все, им все годится. А овцам нужны хорошие пастбища. Что мне было делать? Сейчас в поселке только три стада овец, остальное — козы. Беднякам овцы не по карману. Правда, доход от коз меньше, но зато они всегда обеспечат молоком, пока не поспеет рожь и картофель. Но я не выношу коз! Никогда не думал, что стану козьим пастухом… Когда я увидел, как уводят моих овец, мне показалось, что я расстаюсь с членами семьи, прости меня господи…

Пейшото тряхнул головой и расправил плечи, как бы желая отогнать от себя печальные воспоминания. Потом бросился ловить барашка, который, прячась среди овец, все время ускользал от него.

Орасио рассчитывал занять у Пейшото денег, — ровно столько, сколько его родители задолжали Валадаресу, — и освободиться от хозяина, когда это понадобится. Но после того, что рассказал старый пастух, он не решался заговорить об этом. Орасио казалось, что положение создается безвыходное: «Если Матеус устроит меня на фабрику, как же я смогу уйти от Валадареса, не расплатившись?»

— Эй, Орасио! Давай! — закричал Мануэл.

Он поймал барашка и зажал его между коленями. Подошел Орасио. Вытащил из кастрюли большую картофелину и положил ее в тряпку. У барашка были загнутые рожки. Быстрое движение Орасио — и на рог надета горячая картофелина. Животное содрогнулось, рог быстро размягчился. Орасио принялся его отгибать, чтобы, вырастая, рог не мешал барашку видеть.

Потом взял другую картофелину и проделал то же самое со вторым рогом. Подвязав рога к палке, чтобы они, остывая, сохранили полученную форму, Пейшото кинулся ловить второго барашка…

Когда Орасио прощался со своим другом, тот еще раз повторил:

— Я поговорю насчет тебя… Посмотрим, может, что-нибудь и получится… Я послезавтра переберусь со скотом наверх. Ты ведь тоже на днях отправишься в горы? А?

Орасио пожал плечами.

— Ладно! — сказал Мануэл. — Как только что-нибудь узнаю, извещу тебя…

Грузовик пришел в Мантейгас к вечеру. Расположенный в долине, на берегу Зезере, поселок казался игрушечным: белые колокольни двух церквей, кучка домов вокруг — город лилипутов на дне огромной зеленой раковины. Горные вершины стояли на страже, охраняя селение.