Шерсть и снег

Между тем прошел слух, что муниципалитет не будет больше строить дешевых домов. Орасио не поверил. Как это может быть, если построили около семидесяти домиков, а рабочих на одних только шерстяных фабриках шесть тысяч?

Несколько дней спустя он, однако, заметил, что землекопы, каменщики и плотники действительно исчезли из Пенедос-Алтос и начали строить близ больницы новую фабрику. Туда же перевезли и оставшиеся строительные материалы. Новый квартал был закончен; судя по всему, там действительно больше строить не собирались. Тогда встревоженный Орасио снова пошел в профсоюз. Председатель должен знать больше, чем рабочие, он ведь связан с инспекцией труда.

— Это правда, — сказал ему председатель. — Дома строили на половинных началах муниципалитет и правительство. Но теперь у муниципалитета больше нет денег. Жаль, это было хорошее дело!

— Значит, больше строить не будут?

— Придет время — будут…

— Придет время… Но когда?

— Это неизвестно… Во всяком случае, не скоро.

Орасио вышел, понурив голову. Всю неделю он ходил словно в воду опущенный. Как мог он получить один из домиков в Пенедос-Алтос, если их так мало, а нуждающихся так много?

— Похлопочи! — посоветовал ему Бока-Негра. Они беседовали в пригородной роще, куда в воскресный день отправились побродить вместе с женами и Марретой. — Похлопочи, пока есть время. Мне вот, к примеру, не нужен дом… Да и многим другим… Не то чтобы мы в них не нуждались… вся беда в том, что самая низкая арендная плата — семьдесят эскудо в месяц. Правда, по нынешним временам это недорого. Но мне трудно платить даже двадцать эскудо за свою каморку. А ты, если хочешь переехать, не зевай. Дома эти не только для рабочих шерстяных фабрик, они и для мелких чиновников, торговых служащих, шоферов, — для всех… Не будешь хлопотать — останешься ни с чем.

— Но как я должен хлопотать?

— Не знаю. Это уж твое дело… Постарайся найти протекцию…

Женщины разбирали под соснами корзинку, в которой принесли завтрак. Орасио почесал затылок и посмотрел на сверкающий на солнце город, который раскинулся внизу.

— Какого, черт возьми, я могу найти себе покровителя, если я в Ковильяне никого не знаю?

— Надо искать. Все так поступают. Только дураки сидят сложа руки…

Маррета молча слушал. Орасио взглянул на него, как бы прося совета. Однако Маррета продолжал молчать. Затем вытащил из кармана газету и углубился в чтение.

Орасио взял бутылку, которую они принесли с собой, и отпил глоток. Вино ему не понравилось.

— Что же вы мне ничего не посоветуете? — спросил он Маррету.

Прежде чем ответить, старый ткач, не торопясь, сложил газету.

— Я устал, — сказал он. — В мои годы трудно совершать такие прогулки. От Алдейя-до-Карвальо сюда не близко, да к тому же все время в гору…

Орасио понял, что Маррета не хочет ничего советовать, и вспомнил, как старик ему однажды сказал: «Предположи, что ты копаешь огород и находишь клад. Ты продаешь золото и строишь дом. Тебе повезло, но у остальных все останется по-прежнему».

После завтрака Маррета поднялся и предложил:

— Пошли?

И они стали спускаться к городу…

С этого дня Орасио начал искать, кто бы мог похлопотать за него. Сначала он поговорил с Маркесом, но крестный сказал:

— Подожди, пока начнется запись. Ходатайства не принимаются.

Это не сходилось с тем, что утверждал Бока-Негра, и Орасио повторил бакалейщику слова товарища.

Но Маркес стоял на своем:

— Никаких ходатайств пока не принимают. Это я знаю наверняка. Мне сказали, что дома будут распределяться среди нуждающихся, которые подадут заявления. Однако люди нерадивые на работе, пьяницы и смутьяны квартир не получат. К счастью, ты не такой.

Слова Маркеса не успокоили Орасио. И уже со слабой надеждой он отправился к Педро. Хотя Педро и был простым рабочим, он встречался со многими влиятельными людьми — из числа знакомых своего отца.

Педро обещал поговорить с каким-то служащим муниципалитета; но в следующее воскресенье сказал то же самое, что и Маркес:

— Ничего нельзя поделать. Придется подождать, пока откроется запись…

В тот же день Орасио услышал на площади, что некоторые рабочие решили не записываться: новые дома далеко от города, и зимой детям будет трудно ходить оттуда в школу, а женщинам — на базар.

Рабочие старались преувеличить неудобства новых домов, чтобы потом не жалеть, что им не удалось поселиться в новом квартале.

Трамагал, который пришел в воскресенье в Ковильян, горячо ратовал за то, чтобы не записываться:

— Я думаю, что никто не должен записываться. Или дома для всех, или ни для кого!

Орасио был доволен таким оборотом дела. «Пусть не записываются. Так у меня будет больше шансов, — думал он. — Дома, конечно, хорошие. Они далеко от города, это правда, но зато фабрика — в двух шагах. В общем дома эти мне по душе; кругом простор, все залито солнцем. Как это люди, живя в темных ямах, отказываются от такой благодати?»

Трамагал продолжал твердить:

— Или дома для всех, или ни для кого!

Слова Трамагала казались Орасио нелепыми, но он молчал. «Как можно так вдруг построить дома для всех? Да и не все могут вносить даже такую арендную плату. Например, Бока-Негра и многие другие…»

Через неделю открыли запись — Орасио узнал эту новость в обеденный перерыв от жены Бока-Негры, которая принесла мужу еду. Он сразу же, с куском хлеба в руке, который не успел доесть, побежал в профсоюз…

У входа Орасио встретил нескольких рабочих — они уже шли обратно.

— Вы записались? — опросил он одного из них.

— Конечно.

Внутри оказалось немало народу. Наконец дошла очередь и до Орасио.

— Много уже записалось? — спросил он уполномоченного.

— Да, кое-кто записался… — ответил тот.

— Кое-кто… Значит, не так уж много? — допытывался Орасио.

— Разумеется… Запись ведь началась недавно.

Орасио вернулся на фабрику. Он ничего не сказал Маррете, а тот ничего и не спросил. Но по молчанию старика Орасио понял, что Маррета догадывается, куда он ходил.

Дагоберто признался ему, что, может быть, и он запишется: «Вряд ли что-нибудь из этого получится, но попытка не пытка».

Стоя за ткацким станком и соединяя рвущиеся нити, Орасио работал автоматически, как и сама машина. «Всегда на одну кость тысяча собак!» — повторял он себе, продолжая думать о домах.

Отработав вечернюю смену на прядильной машине, Орасио наконец вышел с фабрики. Ночь была теплая. В лабиринте узких уличек многие жители, спасаясь от жары и клопов, вынесли соломенные тюфяки на мостовую и спали под открытым небом. Орасио шагал по этому лагерю между старыми матрацами, на которых храпели люди. Ему было тоскливо, никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя таким ничтожным… Трамагал сказал, что на каждую тысячу нуждающихся приходится только семь новых домов. Какая же у него может быть надежда?

Дойдя до своей лачуги, Орасио хотел было постучать, но вдруг передумал и пошел дальше. Он решил обратиться за помощью к провидению.

Возле одного из соседних домов на двух уложенных рядом тюфяках спала целая семья. Прокопия заворочалась было, но так и не проснулась…

Маленький трудовой городок словно вымер. Только на площади Орасио встретил нескольких запоздалых прохожих. Старинное здание муниципалитета, казалось, хранило в себе глубокие тайны прошлого. Неподалеку среди обветшалых построек виднелись новые дома, воздвигнутые у древних городских стен; но они не могли разрушить очарования старины.

Часы на церкви пробили два. Орасио медленно поднимался к Портас-до-Сол. Он очень устал: с самого раннего утра был на ногах — стоял у ткацкого станка, бегал в союз, суетился возле прядильной машины… Сейчас в глубине его души шла глухая борьба с неуверенностью, с мыслями о невезении, о своем одиночестве в мире. Он говорил себе: «Если богородица оделяет благами на небе, то почему бы ей не сделать этого и на земле?»

Улицы, по которым он шел, спали. Таверна у Портас-до-Сол была закрыта. Долина покоилась в темноте, а справа, на холме сияла озаренная луной статуя Богородицы Консейсан. Казалось, она чудесным образом появилась из мрака, чтобы победить ночь на земле и в душах людей; эта статуя была подобна маяку, указывающему путь во тьме. Орасио с благоговением смотрел на нее и снова спрашивал себя: «Если богородица осыпает благами на небе, почему бы ей не помочь человеку и на земле?»