Шерсть и снег

Трамагал, конечно, был в числе тех, кто не верил:

— Болтовня! Мало ли что пишут в газетах…

Орасио размышлял: «Если это осуществится, лучшего нечего и желать, если нет, придется потерпеть. Идалина тоже начнет работать, скопим денег, и тогда я сам построю себе домик. Пока же сошью костюм, чтобы в случае чего из-за этого не откладывать свадьбы. Старики только и думают, как бы выдать ее за другого».

Орасио как-то слышал, что на фабрике можно купить шерстяной отрез намного дешевле, чем в магазине. И теперь решил узнать, как это сделать.

С таким вопросом он и обратился к Маррете. Старый ткач, услышав о его намерении, сказал, что это очень просто — хозяева продают своим рабочим отрезы по себестоимости, а иногда, если их попросят, даже в рассрочку, с вычетом из каждой субботней получки… Если текстильщики, которые одевают миллионы людей, сами зачастую ходят оборванные и семьи их носят отрепья, то это потому, что они зарабатывают слишком мало, чтобы покупать ткани даже по себестоимости, даже в рассрочку. Красивые добротные материи, которые создаются их руками, могут приобрести только те, у кого есть деньги… Орасио нечего беспокоиться: если ему неловко просить Матеуса — это сделает он, Маррета. Пусть только Орасио скажет, как он хочет: внести часть денег сразу или все выплачивать из жалованья?

— Конечно, лучше, чтобы с меня вычитали, — я ведь без гроша. Надо будет еще экономить, чтобы заплатить портному.

— Ладно! Завтра я этим займусь.

Орасио мгновение поколебался, прежде чем задать Маррете другой вопрос. Как всякий горный житель, он все в жизни воспринимал с точки зрения своих личных интересов, поэтому слухи о предстоящей забастовке вызывали у него противоположные чувства. Он то радовался, надеясь на повышение заработной платы, то боялся — а вдруг его уволят как забастовщика?

— Как обстоит дело с забастовкой? — спросил он наконец.

Маррета помрачнел.

— Надо бастовать. Надо… Разве могут рабочие так жить дальше? Даже хозяева удивляются нашему долготерпению. Забастовку следовало объявить сразу же, как только фабриканты отклонили наши требования. Но и теперь еще не поздно…

Возвращаясь домой. Орасио решил, если хорошая погода удержится, в следующую субботу пойти в Мантейгас. Он увидит Идалину!..

Возле лачуг, мимо которых проходил Орасио, сидели мужчины и женщины, наслаждаясь воскресным отдыхом. В старом и грязном поселке с извилистыми переулками и черными полуразвалившимися домами все радовались весне. Старики с опаской посматривали на небо и высказывали сомнения: «Зимнее солнце недолговечно». Но солнце сияло каждый день, снег таял, и даже на вершинах Кантаро скромный можжевельник, до той поры погребенный под снежным пластом, теперь увидел солнечный свет…

Много дней на небе не было ни облачка. Это преждевременное тепло, согревающее бедняков, к середине марта высушило пастбища, и кое-где на юге скот начал худеть. Такая ранняя весна причинила немалый ущерб земледелию. Голод бездушно стучался в двери бедняцких лачуг. Тогда люди стали видеть в солнце врага. В деревнях верующие молились о дожде. Но небо не внимало их мольбам — по-прежнему стояли безоблачные теплые дни…

Жулия посматривала на свои два наименее рваных одеяла и думала, что придется их заложить — это выведет ее из затруднений. В сухую погоду Рикардо чувствовал себя хорошо, но он столько проболел в январе и феврале, что это сильно отразилось на бюджете семьи. Они задолжали бакалейщику и немало позанимали у друзей. Сейчас Жулия не знала, как ей поступить. В последний раз, когда она была у Маркеса — старого ростовщика, который как бы из особой милости за несколько монет брал в заклад одежду и домашнюю утварь, тот наговорил ей столько неприятных слов, так унижал ее, что она больше не хотела к нему обращаться. Просить же у Орасио вперед за пансион она стеснялась: ей было стыдно раскрывать перед посторонним человеком, до какой нужды дошла семья. Если бы она посоветовалась с Рикардо, он бы, конечно, был против этого. Но она не собиралась с ним советоваться. Он снова заболел и лежал в постели. На этой неделе он работал лишь в понедельник; сегодня четверг, и только в субботу они увидят несколько эскудо. Зачем говорить с мужем, если он не может придумать, как прожить эти два горьких дня, которые им предстоят, чем прокормить до воскресенья детей?

И Жулия решила обратиться к Орасио. Ей так же трудно просить у него, как и у Маркеса, но зато одеяла останутся в доме…

Обрабатывая новый кусок материала, Жулия внимательно прислушивалась к доносившимся с улицы звукам. Было около шести часов вечера — в это время рабочие возвращались после дневной смены. Жулия отложила материал, поправила передник и вышла за порог. Вскоре она увидела Орасио, который шел с Марретой. Жулия с беспокойством наблюдала, не пойдет ли он к Маррете, как это часто бывало в последнее время. Тогда он вернется домой только к ужину, а она должна была говорить с ним именно сейчас: если сегодня же не заплатить бакалейщику в счет долга хоть несколько эскудо, они останутся без ужина.

Она облегченно вздохнула: Орасио распрощался с Марретой и направился к дому… Дрожащим голосом, смущаясь, она обратилась к нему со своей просьбой:

— Вы меня извините, но я хотела попросить об одном одолжении… Не можете ли вы заплатить вперед за следующую неделю?.. Если это не стеснит вас…

Орасио смутился еще больше, чем она:

— Вот досада! Я бы с удовольствием… Какая разница, когда платить — сейчас или в день получки?.. Я как раз скопил несколько винтемов, но в субботу отдал их портному… задаток за шитье костюма… Сейчас у меня осталось только четыре эскудо… Как жалко… У вас что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, — пробормотала Жулия. — Просто понадобились деньги.

— Вот здесь четыре эскудо, — он вытащил деньги и протянул их Жулии. — Если они вам пригодятся, возьмите…

— Спасибо. Этого мне не хватит. Но не беспокойтесь, я устроюсь иначе…

Жулия поспешно вошла в дом. Орасио последовал за ней и стал подниматься по лестнице к себе в комнату.

Через несколько минут Жулия снова вышла с большим узлом под мышкой…

Немного погодя Орасио услышал внизу голос Марреты, который расспрашивал Рикардо о здоровье. Затем раздались шаги по лестнице. Орасио удивился — Маррета ни разу у него не был… Лицо старого ткача сияло. Он уселся на кровать и стал рассказывать.

Попрощавшись с Орасио, Маррета встретил тетку Аугусту, мать Раваско. Она сказала, что собирается нанять батрака для обработки своего участка. С этим тянуть нельзя — в такую теплую погоду надо скорей сажать картофель. Занятая своими бесчисленными болезнями, а теперь еще и болезнью сына, старуха не подумала об этом вовремя… Тут Маррета и вспомнил об Орасио: в те дни, когда он в вечерней смене, он сумеет перекопать эту землю. Да и работая в утренней смене, сможет кое-что сделать на участке после пяти — ведь темнеть будет все позже. Маррета попросил тетку Аугусту нанять Орасио. Она, правда, предпочитала подрядить батрака, который работал бы целый день, но все-таки согласилась. Маррета предупредил Орасио, что здесь на большие заработки рассчитывать не приходится, потому что старуха — скряга. Тем не менее это будет для него подспорьем. Раньше Аугуста вскапывала огород вместе с сыном, теперь же ей почти восемьдесят лет, она уже одряхлела, а Раваско все еще болен и сейчас в Лиссабоне…

Орасио был растроган: Маррета не только нашел ему работу, но, даже не поев, пришел сказать об этом.

— Большое спасибо! Вы замечательный человек, дядя Маррета!.. А участок там большой?

— Нет, небольшой. Но дела хватит. А потом посмотрим, может быть, попадется еще что-нибудь…

С этого вечера Орасио нетерпеливо ждал, когда старуха пришлет за ним. Однако прошло несколько дней, а никто от нее не приходил…

Из Лиссабона вернулся Раваско, раньше, чем предполагали. В онкологическом институте его осмотрели, сделали просвечивание и назначили лечение рентгеновскими лучами. Раваско ходил на эти процедуры около трех недель. Потом его снова освидетельствовали. Поговорив между собой, врачи велели ему прийти через неделю. Он так и сделал. Наконец они сказали, что он может возвращаться домой. Раваско спросил, не потребуется ли операция. «Не потребуется», — ответили врачи. Они ему прописывают порошки, которые нужно принимать при болях. Если боли будут продолжаться, пусть вызовет врача из Ковильяна, тот сделает ему укол — какой, доктор знает сам.