Ветры границы

В этот момент оперативный дежурный пригласил Шкреда в кабинет.

— Степан Федорович Шкред?! Рад, очень рад, что снова будем служить вместе, — навстречу ему шагнул высокий, начавший полнеть полковник. — Ну как вы? — заглянув Шкреду в глаза, сердечно спросил он, присаживаясь рядом.

Шкред без подробностей, четко, по-военному отвечал на вопросы: «Женился вторично. Трое детей. Пока, — добавил он. — Ждем еще одного».

— Та-ак, молодцы! А как с жильем? Выделили квартиру? Устраивает? У нас сейчас с этим не проблема, так что не стесняйтесь. Служба, я думаю, вам понравится в наших краях. — Он намеренно подчеркнул «в наших», и Степан Федорович припомнил, как они однажды в Карелии говорили, что есть у Макарова особенность: прикипать к месту. Трудно привыкает к новому — к обстановке, к людям, к горам и сопкам, но уж если поживет в этих местах год–два, все здесь становится ему близким, родным, «нашим». Он еле заметно улыбнулся этому воспоминанию и продолжал внимательно слушать Николая Ивановича.

3

В квартире орудовали сразу три женщины. Оказывается, женский совет отряда помогает всем вновь прибывшим получше устроиться: старожилам все вокруг знакомо, они знают, у кого можно получить мебель, где достать краску, где купить продукты.

Маша, человек по природе общительный, рада была случаю познакомиться с новыми соседями, подругами. Одна из них, Нина Михайловна Озерова, приехала из Средней Азии. Она была молчалива, спокойна, только огромные круглые черные глаза да быстрые, расчетливые движения выдавали скрытный характер и темперамент. Другая, Алла Валентиновна Сартакова, напротив, отличалась непосредственностью, свойственной молодости, резкостью суждений и романтичностью. Она и сама не скрывала это, и Маша довольно скоро узнала о том, как бывшая школьница-десятиклассница приобщилась к тревожному строгому понятию — «граница».

— Знаете, девочки, и мама моя говорила: «Ты, Алла, романтичная душа». Границу представляла я раньше по фильму «Застава в горах»: схватки, погони за нарушителями, ночи в свете сигнальных ракет. А приехала к мужу — тишина до звона в ушах. Одна застава — и никого вокруг. Но чувство, что здесь рядом граница, что здесь проходит рубеж привычного мне мира, появилось сразу. И еще — чувство затаенной тревоги, какое-то новое для меня.

Когда после каникул я вернулась в Таллин заканчивать педагогический институт, и значительно позже, когда приехала к мужу насовсем, эта тревога уже не оставляла меня. За мужа, за его солдат. И теперь, вот уж, считай, десять лет прошло, а я не освободилась от этого чувства. Граница — это всегда напряжение, неизвестность — кто знает, с кем придется схватиться один на один…

Женщины сидели на кухне, пили чай, отдыхали после мытья полов и окон. Собственно Маша выполняла подсобную работу: принести чистые тряпки, чтобы протереть стекла, поменять воду. Сейчас они сидели, раскрасневшиеся от крепкого чая, и слушали Аллу Сартакову. И Маше тоже представлялись степь, солончаки. Питьевая вода — привозная, на вес золота. Молодая горожанка в комнате со скудной казенной мебелью: кровать, стулья, стол — все как у соседей, только детская кроватка своя. И в ней сын. По шторам бегали фаланги. Сначала один их вид приводил в ужас, Алла бежала на заставу за помощью. Потом спокойно снимала их сама. И змей разучилась бояться. А чего их бояться! Правда, поначалу было жутковато.

Проснешься утром, откроешь глаза, а над головой — что-то шевелится. Дом деревянный, змея между досок удобно устроилась. Что делать? Руки дрожат, страх торопит: скорей бежать на заставу! А другой голос: пока добежишь, змея сползет и Андрейку укусит. Собралась с духом, взяла палку и выгнала ее. Своеобразное боевое крещение. У Аллы Сартаковой, выросшей в городе, трудности привыкания к заставской жизни были не те, что у Маши. Она горевала, что не подойдешь к газовой плите и из крана не польется горячая вода. Ко всему надо приложить руки, все надо сделать самой: и затопить печь, и приготовить обед, и постирать. А тут еще неотступная мысль, не дающая покоя: «Что же я, так и буду мужниной женой? Зря меня учили, деньги государство тратило на меня зря?» И хотя знала, что многим женам пограничников не удается устроиться на работу: граница ведь проходит не только по городам и населенным пунктам, но и в болотах, в тайге, в горах, — охранять ее нужно везде. Знала, что служить офицеров посылают не только туда, где может устроиться на работу жена (хоть и с этим порой считаются!), а туда, где требует служба. Она надеялась, что не потеряет специальность. Учениками, в конце-концов, могут быть не только школьники. Со многими пограничниками, собирающимися после армии в вузы, она занималась русским языком, литературой, помогала организовывать художественную самодеятельность. А когда мужа перевели на другую заставу, в село, вместе с радостью, что сможет, наконец, преподавать в школе, испытала и разочарование: только привыкла к людям — и вот уже уезжать.

Нина Михайловна сидела рядом, внимательно глядела на рассказчицу: как много похожего было в их судьбе! И они с мужем начинали жить не ахти как: комната семь квадратных метров, еще с ними бабушка мужа была. Потом появился сын. Для его кроватки места уже не оставалось, и Саша спал на столе. Сынишка часто болел, и ей приходилось пропускать занятия в институте. А закончить хотелось! Пошли навстречу: занималась по индивидуальным планам. Диплом защитила с отличием!

В Туркмении было так: придет вечером муж, снимет рубашку, и если ее сразу не выстираешь, к утру колом стоит от соли. Страстно хотелось работать по специальности. Всегда была убеждена: учить детей — ее призвание. Она знала, что может это делать хорошо. Потом перевели в большой город. Устроилась в школу, вела математику в пятых–десятых классах. Контакт с детьми был прекрасный. Она знала детей, они — ее, конфликтов никогда не было.

Праздники непременно проводили вместе, как правило, у них дома. Во время каникул ездили на строительство Нурекской ГЭС, в Ташкент. Ей хотелось, чтобы ребята больше знали, больше видели. Хотелось приобщить их к миру большого искусства. В Ташкенте решила сводить в оперу на «Князя Игоря». Перед этим рассказала содержание, пропела чуть ли не все арии. Впервые попав в театр, ребята легко воспринимали спектакль, наслаждались исполнением.

Потом назначили ее завучем, и окружили новые заботы. Классное руководство отпало, и она очень страдала от этого. Будто оторвали ее от чего-то очень дорогого, важного. Правда, в одном десятом классе осталась преподавать физику и математику. Толковые были ребята, но выпустить их она не смогла: мужа вновь перевели в другое место. Родители учеников сокрушались: дескать, нельзя оставлять выпускников на полдороге, но что делать — поехала с мужем.

В Ашхабаде в политехническом институте на кафедре физики поступила в аспирантуру. Тема: «Физика полупроводников». Сдала необходимый минимум, стала заниматься. Надо было ехать в Ленинград, набирать материал. «Знаете, — говорил руководитель, — вам дадут установку, наберете факты, а здесь будете обрабатывать их». Речь шла о полутора годах. Пришла домой, рассказала об этом мужу, он только спросил: «Ты хорошо обо всем подумала?» Много времени прошло с тех пор, часто возвращается Нина Михайловна к этому своему этапу в жизни и думает: в самом деле, если бы она настояла на своем и уехала тогда в Ленинград? Наверное, было бы то, что есть у подруг: наука, работа. А семьи нет. Смогла бы она прожить жизнь не такую, к какой привыкла: интересную общением с людьми, знакомством с театром, литературой, работой в школе? Вряд ли. Во всяком случае не была бы счастлива.

Маша наливала подружкам по третьей чашке чая, подкладывала абрикосового варенья, просила рассказывать дальше.

— А дальше что? — снова загорелась Алла. — На новой заставе все оказалось иным: благоустроенные квартиры, газ, прямо как в родном Таллине. Только за окнами другие картины: жгучее солнце, на горизонте — синие горы. А люди — смуглые, с гортанной речью, по-южному темпераментные.