Сосед по парте

Я ответил «ОК», а она продолжила.

— Мне Шишкарев все о твоей маме рассказал. Ты передай ей от меня привет. А она скоро будет дома?

— Наверное.

— А Градов как? Не жалеешь, что с ним остался?

— С Лешей? Нет, все нормально. А теми лавэ, что он тогда прислал, за операцию заплатили.

Помолчали.

— Я хочу сказать… — послышалось, наконец, в трубке. — я тебя поддерживаю. Во всем. Ты понял?

— Да.

— Тогда адьёс.

— Давай.

На следующий день географичка выудила меня из кабинета биологии и грозно спросила:

— Ты матери сказал, чтобы она со мной связалась?

Я представил маму «связанной», «увязанной», «привязанной» к географичке и меня передернуло.

— Что ты дергаешься? Когда она придет?

— Она болеет.

— Грипп?

— Нет, она в больнице.

— Что-о?! С тех самых пор?

Я не ответил.

— Ивин, ты что — заснул? Давно она в больнице?

— Три недели.

— А с кем ты живешь?!

— С дядей. Алексеем Николаевичем.

— Он что, с Украины?

— Почему с Украины?!

— Ну, ты же там всегда отдыхал в каникулы.

— Он из Новосибирска.

— Хорошо, тогда пусть он в школу придет. Завтра же.

Я тащился домой с Шишкаревым и соображал, как рассказать обо всем Градову. Родька молчал, но я чувствовал в этом молчании осуждение. Наконец он не выдержал:

— Какого ты в это влез! Наш он или не наш! Ты как ездил туда, так и сейчас можешь поехать.

— Вот именно. Не было там никаких проблем!

— Зато теперь они у тебя появились!

— Возможно, что и у тебя с твоим азотистым йодом!

Трудовик террористом тебя уже обозвал. А ты еще и со мной, «бЕндеровцем», дружишь!

— Вот засада! Похоже, в одном мой фазер все же прав — чем дальше от политики, тем здоровее.

«В решебник, значит, не заглядывал»

Градов встретил меня в коридоре в своей любимой позе: руки в карманах узких джинсов, голова чуть к левому плечу, взгляд немного насмешливый. Помог мне сбросить рюкзак и отнес его в комнату.

— Давай переодевайся и за стол.

Он теперь ни на какие свои подработки к Генычу не ездил. Был или дома, или в больнице. После обеда Градов сказал:

— Ну что, пообщаемся? Мне классная твоя звонила, просила завтра прийти.

Мы пошли ко мне в комнату, устроились на диване, и я кратко обо всем рассказал.

— Так, — заявил Градов тоном Мюллера из «17 мгновений». — а теперь попрошу с этого места подробней.

Я собрался и постарался все воспроизвести поточней. Градов молчал, никак не выражая своего отношения к тому, о чем я говорил. Но я почему-то не сомневался в том, что он на моей стороне. Наконец я умолк, и пришла его очередь говорить.

— Вот, дьявол, не думал, что придется пользоваться опытом прошлых поколений, — сказал он, вздохнув. — Но отступать некуда и некогда. Мама скоро возвратится домой, и неприятности ей и Марте не нужны.

— А Марта здесь при чем?

— Кто же поверит, что такие взгляды принадлежат мальчику 12 лет. Конечно же подумают, что ребенок транслирует взгляды взрослых. И выстроится у них такая пищевая цепочка: школьник — МАТЬ — БИБЛИОТЕКА. Вернее наоборот.

— Ну, во-первых, я уже не ребенок, этот возраст в четвертом классе заканчивается. А, во-вторых, всё, о чем я говорил, я в википедии прочитал, без мамы и Марты.

— Прочитал — да. Но полез бы ты туда, если бы взрослые в твоем окружении не говорили об этом. Вот в чем вопрос. Ты ведь слушал не только то, что тебе твоя географичка говорила, но и то о чем, я уверен, были разговоры или даже споры в библиотеке. Между сотрудниками и читателями, между мамой и Мартой. Кстати, как там, в библиотеке, все придерживаются твоего мнения?

— Мама и Марта — да. Серафима, как Шишкарев, считает, что политика не наше дело, а Катерина вообще этим не заморачивается. Есть еще Елизавета Петровна — методист, так она «Крымнаш». А в библиотечном активе я не знаю. Марта запретила затрагивать в разговорах эту тему.

— Итак, в сухом остатке: всякие домыслы твоей классной о том, что говорят сотрудники библиотеки о полуострове в Черном море, надо пресечь на корню, — произнес Градов задумчиво.

— Леша, а знаешь, что дедушка Влада, который в Судаке живет, сказал о референдуме? Он сказал: «Захотелось му… мудрецам… чужого масла на свой хлеб, а получат лихое время для своих сынов». Это после того, как его соседи радовались, что у них пенсии станут больше. Мне Влад написал.

— Вот такая ссылка нам не нужна! Совсем! Это не википедия! А скажи, Кит, если бы отмотать время назад, как бы ты закрасил полуостров?

Я пожал плечами.

— Вообще-то я не думал, что это какой-то особенный поступок. Ну, это как решил задачу и написал ответ. У меня такой.

— А в «решебник» значит не заглядывал. — произнес он задумчиво.

Я не ответил.

Градов провел рукой по моей коротко стриженой голове от затылка до лба и встал.

— А ты, а как ты относишься? — спросил я.

— Догадайся с трех раз, — сказал Градов, широко улыбаясь, и по интонации я понял, что продолжения разговора не будет.

В школе и дома

На следующее утро Вишневская ждала нас с Шишкаревым на перекрестке. Родька существовал в своей реальности и никак не мог простить Шалимову оскорбительную характеристику его взрывчатой смеси.

— Нужно было добавит гидро… (эту абракадабру моя память не удержала!), и тогда йода вполне бы хватило, — бубнил он. — Шарахнуло вполне нормально.

— Молчал бы уже, «безумный Николя»! Хорошо еще, что с тобой был Ванька, а не Кит. На Никиту и это бы повесили!

В школе интерес к моей персоне продолжал тлеть, то разгораясь, то почти угасая. Большинство ребят уже забыло про вопли «географички». Но кореша Климова, по-прежнему, активно пытались разными способами устроить мне неприятности: облили какой-то бурдой в буфете; демонстративно спихнули меня со стула на пол; в гардеробе сорвали с крючка куртку и прошлись по ней ногами. И все это с кричалкой «вали бЕндеровца»! Если рядом не было Родьки или Вишневской, никто не обращал на это внимание. В том числе и учителя. Я отбивался сам. Но сразило меня то, что к числу таких спокойных наблюдателей относился и Старобогатов.

На уроке литературы Шаповалов, возвращаясь после своего блеяния у доски, обозвал меня, как обычно, и так толкнул стол, что рюкзак грохнулся на пол. Но Старбог только поднял на минуту глаза от журнала и опять в него уткнулся. Пожалуй, это было самым обидным. Я не выдержал и рассказал все Градову. Он задумался, потом спросил:

— Сколько твоему кумиру? Лет семьдесят?

Я задумался:

— Во время войны он в школе учился.

— Значит еще старше. Ну, и что ты хочешь от такого старого человека? Он, небось, и на ухо туговат. Забей!

Я засмеялся:

— Смотри, не скажи так при маме! Она сленга на дух не переносит!

А когда ты мне расскажешь, как тебя Павлик спасал?

— Не забыл! Давай занимайся своей домашкой. После ужина поговорим.

* * *

Вечером я услыхал, как Градов вышел из квартиры, а дверь не захлопнул. Потом стало понятно, что он позвонил Доре. Меня, конечно же мучило любопытство. Я вышел в коридор и прислушался. Градов к Доре в квартиру не зашел, и разговаривали они на лестничной площадке.

— Я с Вашего листочка все имена переписал и молебен заказала. А Вы сами не хотите к Троеручице приложиться? У нас древний список, намоленный.

— Да я даже толком и не знаю, крещеный ли. Когда мать жива была, ходил с ней куличи святить. А отцу из-за его партийности об этом знать не полагалось. Но это какие годы были — начало восьмидесятых!

— Ирочка, она может и не воцерковленная, но на родительские всегда записочки подает. И с мамой моей они очень интересно беседуют. Толкование библии обсуждают: Иоанна Златоуста и Феофилакта Болгарского. А мне хватает того, что отец Михаил на проповедях говорит.

Потом у них началось обсуждение денежных вопросов, и я поскорее скрылся у себя в берлоге.